Честно скажу, было страшно. Страшно увидеть, что если смотреть на себя из концепции «что-то я делаю из любви, а что-то из страха», то оказывается, что все, как я живу и строю отношения, мотивировано исключительно страхом. В том числе страхом оказаться виноватой. А соответственно – бесконечной войной за собственную невиновность и виновность другого.

Страшно увидеть, что любить я не просто не умею, я даже не знаю, как это, если не опекать, во мне это место, из которого любят, даже не выросло.

Но еще страшнее было увидеть, что если все мое поведение – это лишь игра в агрессор-спасатель-жертва, если все, что я делаю, – это бегаю из роли в роль, то я не имею ни малейшего представления ни как вести себя по-другому, ни, самое ужасное, – кто я, если не прокурор или подсудимый.

Первый раз я убрала свой взгляд от внешнего мира и посмотрела внутрь себя. А там пустота. И одновременно, если начать присматриваться, такой переполненный хаос неизвестно чего, что кроме как огромной паникой это содержимое никак назвать было невозможно.

Страшно в тридцать с лишним лет осознать, что все, что я называла «Я», – не более чем невротическая оболочка неизвестно чего. Страшно осознать, что еще никакого Я и нет, Я еще не родилось, не оформилось, не покрылось мясом и кожей. Страшно увидеть, что ты не более чем пожиратель тех, кто рядом, в попытке не чувствовать себя ничем, уродом, плевком на асфальте. Страшно понять, что ты не можешь сказать «нет», но можешь лишь обвинить; страшно, что ты не можешь сказать «да», но только проманипулировать другим, чтобы он догадался. Страшно, когда у тебя нет своего голоса, страшно, что если ты зазвучишь, то как будто будешь виноват в своей неудобности другим. Страшно, что искренне просить прощения и признавать свои косяки невозможно, как будто это тебя разрушит и уничтожит. Страшно, что уязвимость равна унижению, а агрессия – обвинению. Страшно увидеть тотальную слепленность с другим, когда если я злюсь, значит, ты виноват, а если тебе грустно, значит, виновата я. Страшно узнать, что во всем этом нет ни капли любви, уважения и поддержки, а лишь самоутверждение друг за счет друга, чтобы, не дай Боже, не почувствовать себя полным г…

Страшно осознать, что так жили мои родители и родители моих родителей и что тот же самый мир, где ты не имеешь права быть, где любое неловкое движение – и ты виновен, мир пустых чужих правил, я передаю своим детям.

Все это увидеть было очень непросто, но одновременно это был выход, хрупкая надежда, что можно по-другому, один процент на миллион, а вдруг счастье, довольство собой и миром все же возможны. Тогда этот процент был всем, за что можно ухватиться.

Сейчас мой мир объемен и наполнен. Сейчас я знаю, кто я, и мои опоры состоят не из «правильно – неправильно», а из внутреннего переживания своего Я и понимания собственных мотивов. Сейчас я устойчивый взрослый с довольным ребенком внутри, а не испуганный, едва живой ребенок в оболочке из псевдовзрослого, которому выдали правила игры.

Сейчас я могу сказать – вся моя жизнь, каждый ее час боли, страдания, одиночества, растерянности и моря вины стоил того, чтобы я однажды стала тем, кем стала. Я рада себе. Я достаточна для себя. Я выбираю свою жизнь целиком.

А начиналось все с идеи, что, быть может, вина – не лучшая опора достаточности жизни, быть может, все устроено по-другому…

Один мудрый человек сказал: «Счастье – побочный эффект благодарности».

Вообще благодарность ведь очень зрелое чувство. Для благодарности нужен опыт, нужно достаточно прожить собственного эгоизма и неоправданных ожиданий от других, чтобы научиться ценить тонкое, хрупкое, малое, теплое, рассмотреть в пестроте самое важное.

Ребенок не умеет быть глубоко благодарным. Он радуется подарку, вкусняшке, праздникам, достижениям – чему-то особенному, ведь остальное – любовь, забота, уважение – часть единственной ему знакомой реальности. Ребенок не может сказать: «спасибо, что ты есть», потому что нет опыта утраты, ему неизвестна боль реальности «тебя нет».

Взросление – это поиск через боль и ошибки настоящих ценностей и переживание благодарности за них.

Благодарность себе – про принятие своих достоинств, достижений, уникальности, не столько в сравнении с другими, сколько с собой вчерашним.

Благодарность другим – про сложный навык искренне получать что-то от других, но еще больше благодарность за наличие этих других в твоей жизни, за опыт, который пришел через них, за трансформацию и через тепло, и через боль.

И третий вид благодарности – благодарность Высшей Силе. Вообще вера как таковая, согласно Маслоу, является одним из признаков зрелого человека. Человека, который расстался с детским представлением о том, что он управляет всем происходящем, что в силах все предвидеть, все изменить, на все повлиять. Человека, увидевшего кружево жизни во всей его красоте и признавшего, что плетет его не он. Благодарность Богу за каждый день, за близких, за опыт и подсказки, за безусловную любовь и отменное чувство юмора, за то, что было, и то, что ждет впереди.

И иногда, когда я загоняюсь в «чего-то не хватает», полезно бывает затормозить и рассмотреть то, что есть. Чтобы пережить благодарность. А вместе с ней – любовь и тепло.

Нам сложно переживать скуку, остановку, не-направленность энергии в «надо» или «хочу». Нам сложно выдерживать пустоту. Неопределенность собственных намерений. Отсутствие внятных внутренних импульсов.

Есть такая психологическая байка: «Почему Моисей водил народ 40 лет по пустыне в поисках земли обетованной, хотя расстояние от Египта до Израиля составляет 370 км?» – «Потому что иногда нужно побыть в пустоте и хорошо подумать»…

Кстати, с похожей целью – чтобы приобрести мудрость и силу – скандинавский бог Один повесил себя за ногу на мировом древе Иггдрасиль на несколько дней.

Новое рождается из пустоты. Когда появляется пауза в автоматических действиях, известных направлениях и привычных смыслах.

В пустоте мы максимально уязвимы. Не-думатели. Не-деятели. Не-желатели. В пустоту приходит творчество. В пустоту поднимается из глубин души то, что не удавалось до этого жить.

По сути, пустота – естественная возможность расширения, рождения новых и вспоминание забытых частей себя.

И одновременно навряд ли мы боимся чего-либо больше, чем пустоты. Что есть силы бежим от нее, забивая все возможное внутреннее и внешнее делами, мыслями, информацией.

А что, если прямо сейчас на несколько минут остановиться в беге и прислушаться к собственной пустоте? Что из нее начнет рождаться? Как отзовется на остановку тело?

Насколько вашей жизнью руководит невыносимость пустоты?

Разочарование – это как крах волшебства, рассеивание «чар», запрятанных в самом слове.

И если опираться на идею, что Второй вряд ли хотел обмануть и ворожил, то получается, что все волшебство, все грезы жили исключительно внутри теперь разочаровавшегося. Он спроецировал на Второго некую важную для себя идею сверхчеловека, поставил его на пьедестал, к которому, осознанно или нет, стремится на самом деле сам.

Необходимость очароваться кем-то и опереться на нафантазированную фигуру бывает так велика, что все не совпадающие с назначенной ролью черты, поступки, реплики просто не попадают в зону осознанности очарованного, а то, что ему важно, – он усиливает и воспевает.

Разочарование болезненно, но очень целительно. Это утрата. Утрата идеи идеальности другого, идеи его непогрешимости и всемогущества. Утрата идеи, что кто-то знает за меня, как мне жить, кто-то может во взрослом возрасте заменить мне родителя и дать то, что я не могу дать себе сам, что люди в принципе бывают идеальными.

И проживание этой утраты – горевание об иллюзии, отчаяние несоответствия ей Другого – может стать хорошим билетом во взрослую жизнь. Жизнь, где нет идеальных других и идеального меня. Жизнь, где все, что я не получил от родителей, – не могу требовать или рассчитывать наверняка получить от людей. Жизнь, где часто переживается одиночество и никто не поведет за ручку, не решит, не приголубит в любой момент, не вытрет слезы.