А я-то думала, что горы Монтелюс голые и неприветливые, а они оказывается наполнены жизнью и цветом. И почему чистокровные фейри изображали их такими мрачными, когда это совсем не так?

Я запрокидываю голову, чтобы понять, куда летит ворон, и обнаруживаю, что он лениво кружит над моей головой, не сводя с меня своих золотых глаз.

— Мы почти дошли до ущелья?

Он летит вперёд. Через некоторое время трава начинает редеть, и воздух наполняется шумом бегущей воды. Я замедляюсь и стараюсь не сводить глаз с оранжевой земли под ногами, чтобы не пропустить приближающийся овраг, который может появиться раньше, чем я ожидаю.

Морргот, похоже, решил, что я уже его пропустила, потому что он врезается в меня с невероятной силой, удивительной для такой небольшой птицы. Я начинаю пятиться, сапог запинается о камень, и я падаю на попу. Отлично. То, что нужно.

— Я не слепая, Морргот.

Покачиваясь, я встаю и добавляю:

— Но я ценю твою заботу.

Несмотря на мои заверения, ворон летит рядом со мной. Каждый взмах его крыльев колышет волосы, обрамляющие моё лицо. Я запускаю руку в свои локоны, доходящие до плеч. Они такие спутанные, что ворон мог бы принять их за гнездо. Но я решаю позаботиться об этом потом.

Не доходя одного фута до края, я смотрю вниз. Я не сразу замечаю статую, сначала мой взгляд устремляется на дно ущелья, которое находится так далеко, что я сглатываю.

Если я поскользнусь, игра для меня будет закончена. Ни ворона. Ни короны. Ни Данте.

Меня не сможет спасти даже падение в ручей, учитывая тот ковер из камней, торчащих из пенной воды.

— Надеюсь, у тебя есть запасной собиратель воронов, Морргот, потому что это похоже на самоубийство.

Ворон как обычно не издает ни звука. Он просто парит рядом со мной, глядя на своего проткнутого шипом двойника, лежащего на выступе.

Могу ли я смастерить какой-нибудь инструмент, чтобы выудить птицу и не спускаться по каменистому склону, который кажется мне таким же гладким, как плавучий мост на Исолакуори?

Я могла бы связать вместе травинки, но даже если мне удастся захватить ими птицу, вес её тяжелого тела оборвёт мою импровизированную верёвку. Но попытка не пытка, поэтому я разворачиваюсь от ущелья и начинаю искать крепкие стебли.

Руками, загрубевшими от волдырей, я сплетаю травинки в косички, после чего связываю их вместе, пока у меня не получается довольно толстая и длинная верёвка.

Морргот наблюдает за мной в тишине. Интересно, что творится в его маленькой голове? Считает ли он меня чудаковатым двуногим созданием или сообразительной девушкой? Сделав лассо, как учили меня соседи, когда я была ребёнком и пыталась ловить крабов с набережной, тянувшейся между нашими домами, я возвращаюсь на край ущелья, приседаю на корточки и опускаю верёвку в пустоту.

— Пожелай мне удачи, Морргот.

Он ничего мне не желает. И даже не посылает мне воодушевляющего видения. Может быть, он уже в курсе, сработает это или нет? Может ли он видеть будущее так же, как Бронвен?

Мне удается надеть петлю на шею ворона только с четвертой попытки. Меня подмывает победоносно вскинуть кулак в воздух, но я не собираюсь праздновать или хвалить себя, пока ворон не окажется рядом со мной.

Едва дыша, я затягиваю петлю. И только потом начинаю тянуть.

Медленно.

Медленно.

Шансы на то, что это сработает, такие же высокие, как шансы на то, что Фибус найдёт себе постоянного спутника жизни, но ведь это волшебные поиски и то, что ими занимаюсь я, было предсказано свыше, так что это должно повысить мои шансы на успех.

Когда тело существа начинает приподниматься, мой оптимизм тоже ползёт вверх. Если это сработает, я хочу себе медаль.

Я продолжаю перебирать руками. Когти статуи скребут по скале, и хотя я, вероятно, придумала это себе, скрежет металла по камню как будто разносится эхом по всему Монтелюсу.

Я останавливаюсь, чтобы отдышаться. Вдох-выдох. Вдох-выдох. Вот и всё. Поворотный момент, который решит, стану ли я королевой, лужей крови на дне ущелья или будущей узницей Марко.

Задержав дыхание, я тяну.

Статуя приподнимается.

На один сантиметр.

На два.

Три.

Я начинаю улыбаться, сдерживаемый мной вдох начинает подниматься вверх по горлу.

Ворон болтается на полпути между мной и каменным выступом.

Осмелев, я начинаю тянуть его всё быстрее.

Видели бы меня сейчас Фибус и Сибилла! Как бы они мной горди…

Хр-р-р-р.

Я застываю.

Одна из косичек протирается.

Во рту начинается пульсация в такт моему сердцебиению, я осторожно натягиваю верёвку.

Стебель трещит.

Пот затекает мне в глаза, и их начинает щипать, но я не смею моргнуть.

Ты справишься, Фэл.

Точно в замедленной съёмке, я перебираю руками, снова и снова, пока голова ворона не оказывается на расстоянии вытянутой руки. Я прижимаю верёвку коленом и наклоняюсь вперёд. Мои пальцы скользят по металлической макушке существа.

Моё горло начинает пульсировать. Я снова сжимаю верёвку в руках и тяну за неё, но когда я протягиваю руку, ворон начинает раскачиваться, и единственное, что мне удаётся это захватить сине-зелёное оперение стрелы средним и указательным пальцами.

Хрррррусть.

Веревка рвётся.

Я крепко сжимаю оперение и держусь за него изо всех сил, солёный пот покрывает мою верхнюю губу. Костяшки пальцев хрустят, а бицепсы вибрируют, в то время как железное тело ворона начинает скользить вниз и тянуть за собой стрелу.

Я сжимаю зубы, упираюсь коленями в землю, желая удержать равновесие, и выбрасываю вперёд другую руку. Я успеваю схватиться за древко как раз в тот миг, когда оно выскальзывает из моих сжатых пальцев, и опускаюсь на пятки.

Ворон резко падает вниз, ударяется о свой насест, после чего устремляется прямо… на дно.

Я промокла насквозь и дрожу. Поднеся стрелу к лицу, я смотрю на неё, а затем опускаю взгляд в ущелье, где металлический ворон балансирует на краю продолговатого валуна. Почему птица не почернела? Может быть, кусок обсидиана остался в вороне? Я вытираю глаза от пота и тщательно осматриваю стрелу, которая двоится в глазах. Я фокусирую зрение и обнаруживаю, что сверкающий чёрный наконечник обломан.

Если хотя бы кусочек обсидиана остался внутри ворона…

Издав разочарованный вопль, я замахиваюсь и бросаю стрелу вместе с порванной веревкой в ущелье. Я наблюдаю за тем, как они падают, не в силах смотреть Моррготу в глаза.

Ущелье расплывается перед глазами, а мои веки опухают и горят, но металлический ворон внизу остается в фокусе моего зрения. Я напоминаю себе, что это волшебное, а не настоящее животное. И что его тело нельзя помять, а органы отбить.

Его…

А что если это она? Что если я только что уронила любимую Морргота?

Статуя накреняется и резко падает в пенный поток клювом вперёд. Её распростертые крылья не дают ей пройти между камнями и утонуть, или, что ещё хуже, уплыть из Монтелюса.

Я провожу костяшками пальцев под глазами, чтобы стереть убежавшие слёзы.

— Прости меня, Морргот. Мне очень жаль.

Стараясь не смотреть на него, я изучаю стены ущелья в поисках тропинки вниз. Взмахи крыльев перед моими глазами заставляют мои веки опуститься ещё ниже.

Я не могу смотреть на Морргота. До тех пор, пока не придумаю новый план.

Но Морргот не позволяет мне его игнорировать. Он хлопает крыльями так близко от моего лица, что задевает щёку. Поскольку его перья мягкие, как шёлк, это не похоже на пощечину, хотя он наверняка собирался мне её отвесить.

Испустив вздох, я, наконец, поднимаю на него глаза.

Он ныряет в ущелье, не так низко, чтобы коснуться своего друга, но достаточно низко для того, чтобы я смогла с тревогой заметить, что между пеной и камнями больше ничего не блестит.

ГЛАВА 47

Куда…

Из пены поднимается чёрное как сажа облако. Я протираю глаза тыльной стороной ладоней и отчаянно моргаю, потому что это не может происходить на самом деле.