Алексей нахмурился и сказал, не глядя на Варю:

— Нас сменяет бригада Карпенко, это второе.

Нюся, выслуживаясь, загнула безымянный палец, а Пшеницын отодвинул миску с борщом и завопил:

— Неправильно это! Мы землю готовили, а чужой дядя станет лес сажать. Плохая у них выйдет лесополоса — на нас свалят, а хороший лесок вырастет — вся слава им… Протестовать надо!

— Протестовать! — неожиданно поддержала тракториста Нюся. — Не уедем отсюда, и точка!

Нюся кричала, размахивая рукой с двумя зажатыми пальцами. И потому ли, что размахивать рукой с зажатыми пальцами было неудобно или еще по какой причине, но только голосу Нюси не хватало убежденности в своей правоте, и Варе казалось, что шумит она лишь для того, чтобы обратить на себя внимание Алексея.

— Третье… — торжественным голосом сказал Алексей, и Нюся сразу же перестала возмущаться и послушно загнула средний палец. — Много было желающих, но дирекция лишь нам доверила поднимать залежь под лесопосадки на Сухой Пустоши!

— Ну и что из того? — удивился Пшеницын, грустными глазами поглядывая на остывающий борщ. — Я всю эту Пустошь вдоль и поперек исходил. Скучнейшее место: там даже суслики не живут.

— А то, Федя Адмирал, — посмеиваясь, объяснил Алексей, — что Сухая Пустошь будущей весной станет берегом моря.

— Моря? — ошарашенно переспросил Пшеницын. — Какого моря?

— Нового… — Алексей покосился на безучастную Варю. И чего она злится? — Название еще не придумали, в общем, вроде Цимлянского.

Пшеницын привстал и недоверчиво осмотрелся вокруг, желая удостовериться, что его не дурачат. При мысли, что уже завтра вечером он будет расхаживать по берегу моря — пусть пока еще безводного, — Пшеницын так широко и радостно заулыбался, что, глядя на него, сначала прыснули смешливые девчата-прицепщицы, потом Алексей, а за бригадиром и все остальные. Хмурая Варя и та усмехнулась.

— Мо-оре-е!.. — завопил Адмирал и со всех ног кинулся к палатке-кубрику, на бегу вынимая ключ от своего сундучка, о содержимом которого в бригаде ходили самые противоречивые слухи.

Когда через минуту Пшеницын, подбоченясь, вышел из палатки, на голове его чертом сидела белая фуражка — малость тесноватая, но зато самая настоящая морская, и даже с «крабом».

3

Поздно вечером на стан прибыла бригада Карпенко и вместе с ней лесопосадочное звено. Карпенковцы чувствовали себя неловко, явившись на все готовое, и Варе это понравилось. Зато девчата-лесопосадчицы сильно ее удивили. На стан они ворвались с песней, сразу всех взбудоражили и, как следует не устроившись на новом месте, затеяли танцы под баян на «пятачке» утоптанной земли перед вагончиком.

Одеты девчата были чисто, даже щеголевато, будто и прикатили сюда не работать, а танцевать. Звеньевая выделялась пестрым платьем и была такая быстрая, что у любого человека, ненароком взглянувшего на нее, тут же начинало рябить в глазах. Лесопосадчицы никого ни о чем не просили, а только требовали. И странное дело, все им безропотно подчинялись. Одна лишь Федосья по стародавней своей привычке попробовала будто заворчать, когда девчата потребовали лампу, чтобы осветить танцевальный «пятачок». Но пестрая звеньевая назвала Федосью бабушкой, дружески посоветовала ей не волноваться, ибо в ее возрасте это вредно, и языкастая стряпуха сразу сникла и онемела и даже сама принесла на «пятачок» фонарь «летучая мышь».

Девчата забегали в вагончик причесываться и между делом забраковали лучшее Нюсино платье-шестиклинку, которым прицепщица очень гордилась.

— Его легко перешить! — утешила звеньевая помрачневшую Нюсю и нарисовала в альбоме рядом с печальными стихами фасон того модного платья, которое получится из Нюсиной шестиклинки, если ее распороть и добавить полтора метра пестрого креп-сатина.

Варя на танцы не пошла. Одна-одинешенька сидела она в вагончике и записывала в полевой журнал вечерние свои замеры. Все записи давно уже были сделаны, но Варя упрямо не вставала из-за стола, чутко прислушиваясь к тому, что творится на «пятачке». Несколько раз до ее слуха доносился голос Алексея, но она никак не могла понять, танцует он или нет. Варя почувствовала, что все равно не заснет спокойно, пока в точности не разузнает этого, и вышла из вагончика.

Алексея она увидела сразу: он стоял возле баяниста и упрашивал того сыграть что-нибудь позадористей, чтобы разбудить всех, кто еще спит на стане. Заметив Варю, он поспешно отвернулся и пригласил на танец ближайшую к нему девушку из лесопосадочного звена. Когда в танце они поравнялись с Варей, Алексей шепнул что-то на ухо своей партнерше, и та ликующе засмеялась.

— Легкомысленный все-таки он человек! — доверительно сказала Нюся, забывая о своей вражде к Варе перед лицом новой опасности.

Варя тотчас согласилась и подумала, что Нюся не лишена проницательности, зря только завела она печальный альбом.

С решительным видом к Варе подошел незнакомый тракторист из карпенковской бригады и склонил перед ней голову в изысканном поклоне, точь-в-точь так, как это делают гусары в исторических фильмах, когда приглашают танцевать помещичьих дочек. Тракторист был маленький и очень серьезный, от волос его сильно пахло одеколоном. Варе совсем не хотелось танцевать, но от маленького тракториста вместе с запахом цветочного одеколона исходила такая уверенность в своей неотразимости, что отказать ему было просто невозможно.

Танцевал маленький тракторист скверно, но недостачу своего умения с лихвой восполнял отменной вежливостью. Каждый раз, толкнув Варю плечом или наступив ей на ногу, он извинялся и говорил, что во всем виноват заведующий ремонтной мастерской, который всю прошлую зиму продержал его в ночной смене и не дал пройти курса обучения в школе танцев. Под конец Варя прямо-таки возненавидела заведующего и всю его ремонтную мастерскую.

В перерыве между танцами к Варе подкралась Федосья, подмигнула ей и повела головой в сторону маленького тракториста, который стоял поблизости, курил длинную папиросу и старательно отгонял рукой дым.

— Так, девонька, так! — заговорщицки зашептала Федосья, все еще полагая, что Варя следует ее советам. — Покажем Алешке, почем сотня гребешков!

«Легко тебе рассуждать, — подумала Варя. — На ноги никто не наступает!»

Баянист заиграл снова. Алексей быстро пересек «пятачок», направляясь к Варе.

— Станцуем? — спросил он высоким ломким голосом, и у Вари почему-то стало тепло на сердце и сразу куда-то запропала вся обида.

Она пожалела, что стала такой слабовольной, и сказала назло себе:

— Не хочется что-то…

— Пойдем, а то лесопосадчицы всех наших девчат по танцам забили… За бригаду стыдно!

Алексей сам усмехнулся своей не очень-то удачной хитрости. Варя совсем близко от себя увидела его красивые белые зубы, вспомнила давешние подозрения и живо спросила:

— Ты в городе мороженое ел?

— Ел… А что? — опешил Алексей.

— Эскимо?

— Нет, с вафлями.

Нюся во все глаза смотрела на них, не понимая, что происходит.

— А с кем ел? — продолжала выпытывать Варя, не давая Алексею опомниться.

— Сначала вдвоем с Карпенко были, а потом механик подошел…

— Механик не считается! — наставительно сказала Варя. — Пойдем танцевать!

Маленький тракторист проводил Варю поскучневшими глазами и склонился в гусарском поклоне перед Нюсей.

Варя с Алексеем танцевали молча. Алексей любил Варю веселой и терпеть не мог, когда у нее был такой вот, как сейчас, задумчивый и строгий вид, словно она все время к чему-то прислушивается или решает очень важную для себя и совершенно неведомую другим задачу. В такие минуты Алексей не знал, что ему делать, чувствовал себя возле Вари лишним и даже немного побаивался ее.

Меж тем веселье на «пятачке» разгорелось не на шутку. Даже Федосья, несмотря на свою неприязнь к мужскому полу, пустилась в пляс с пожилым заправщиком из карпенковской бригады. Вспомнив молодость, она лихо притопывала каблуком и все приговаривала: «Вот как плясали в наше время! Вот как!..» А Нюся танцевала с маленьким трактористом и каждый раз, сталкиваясь на «пятачке» с Варей и Алексеем, хохотала так звонко, будто ее щекотали.