… и снова — да! Это, чёрт подери, законно! Понятия «допинга» пока нет, хотя сам допинг — есть!

Велосипедисты на «Тур де Франс», не скрываясь, делают себе уколы морфина для бодрости, да и прочие не отстают. Холмс, который «для ясности сознания» делал себе уколы морфия, написан совсем недавно.

Обколов плечо, врач вопросительно смотрит на меня. Осторожно двигаю рукой… а ничего так! В смысле — ничего не чувствую.

— Всё хорошо, месье Кольбер, — подтверждаю результат, — болезненных ощущений нет.

Удовлетворённо кивнув, медик обкалывает мне бок. Собственно, под слоем мази он и так не болит, но бой есть бой, и мне, в чём я нисколько не сомневаюсь, будут прилетать удары по рёбрам.

— Пресса, — негромко говорит юрист, выслушав постучавшегося охранника, — впускать?

Подумав чуть, киваю. Даниэль в этой кухне понимает много больше меня, так что если бы это был представитель недружественной прессы, он бы просто завернул репортёра назад, не отвлекая меня.

— Месье Пыжофф! — с порога улыбается щекастый немолодой мужчина, отчаянно потный и при всём притом не вызывающий отторжения, — Очень, очень рады, что вы…

« — Рады? Ах да, трое… Ну что ж, не страшно!»

Губы тем временем сами раздвигаются с несколько вымученной улыбке.

— Рад видеть вас, месье, — делаю шаг навстречу — как есть, в пересечении шрамов, и протягиваю руку. Старательно делаю вид, что не замечаю прикипевших ко мне взглядов — я, чёрт подери, отыгрываю роль!

Достаточно противно, к слову. Я так-то не люблю быть в центре внимания, а сейчас и подавно. Но что делать, чёрт подери… это реальный шанс заявить даже не о себе, а о ситуации в целом. Заявить, и главное, быть выслушанным, услышанным!

— Простите, месье, время! — чуть смущённо улыбаюсь я, и репортёры едва заметно расстраиваются, — Хотя…

Делаю вид, что задумываюсь и вопросительно гляжу на Даниэля. Ну же, ну… подыграй!

— Не сомневайся, — солидно кивает тот, пыхая сигарой, — отменные профессионалы! Собственно, с другими и не работаем.

На лицах журналистов смутная, но яростная надежда на Чудо, и я не разочаровываю их.

— Быть может, вы захотите пойти с нами? — предлагаю я, — Увидеть всё не со стороны, а изнутри, как часть команды?

… и меня буквально завалило благодарностями!

— Вы нисколько ни пожалеете, месье, будьте уверены! — трясёт мне руку щекастый Робер, улыбаясь так отчаянно, что кажется — ещё чуть, и треснут щёки. Остальные кивают и всячески поддакивают — ещё бы, такая удача!

Номер покидали по всем правилам спортивного шоу-бизнеса… Суровые телохранители, секунданты, месье Кольбер с саквояжем, и все представители союзников, желающие засветиться в мероприятии. Изрядная вышла толпа!

— Вынужденная мера, господа, — слышу объяснения Даниэля уже в коридоре, — Два покушения, сами понимаете! А теперь, когда он…

Выдохнув, стараюсь отрешиться от всего земного, разминаясь на ходу.

Наш выход (что и было запланировано!) привлёк внимание, и достаточно быстро мы увязли в толпе, передвигаясь со скоростью улитки. Ещё до турнира я считался достаточно интересным бойцом, что подогревалось скорее скандальной славой, нежели упованием на мои бойцовские качества.

Одна часть публики, возмущённая «ненадлежащим» поведением, ждёт, что меня размажут на ринге, притом непременно показательно и кроваво. Это, собственно, и не скрывается…

— Вали обратно в Россию, русский ублюдок! Тебе здесь не рады! — из раззявленных пастей с нечастыми зубами летит слюна и ненависть.

— Русские — вон из Франции! Русские — вон из Франции! — скандируют националисты, развернувшие транспаранты с лозунгами.

— Русские отнимают работу у французов! Русские предатели — вон из страны!

… и свист, огрызки яблок, плевки. Бесноватых немного, но не так уж и мало! Всё больше националистически настроенная молодёжь, которой кажется, что решительно все проблемы — от экономики до нежелания девушек знакомиться с ними, исключительно из-за мигрантов.

Власти, хотя и не всегда напрямую поддерживают такие мысли, потому что, чёрт подери, это удобно! Не война виновата, не собственные провалы в экономике и внутренней политике, а понаехавшие чужаки. Ату их, ату! Ату меня! В капюшон халата, надвинутый так низко, как это вообще возможно, влетает огрызок яблока или какая-то другая дрянь.

Другая часть собравшихся хочет не только и даже не столько победы, сколько продолжения скандала. По разным причинам.

— Надери канадцу жопу, русский! — почти прорвавшись через оцепление, орёт худой, носатый француз, повиснув на руках охраны, — Я на тебя деньги поставил, ты слышишь?! Ты обязан…

— Свободу России! Смерть тиранам! — орут с крыши французские студенты. Они, со всей юношеской горячностью, готовы нести Демократию соседям, пусть даже и на штыках!

Страсбург переполнен мужчинами и тестостероном, разогрет вином и демонстрацией военной мощи. Искры достаточно, чтобы полыхнуло!

А тут — кубок по боксу международного уровня. Впервые, чёрт подери, после многолетнего перерыва! С хлебом пока плохо, но зрелища — вот они, вот!

Накал страстей, наверное, можно сравнить только с футбольным чемпионатом, да и то не каждым. Эмоции через края!

Знаю прекрасно, что я не главная звезда этого шоу. Слава у меня скандальная, с запахом крови и привкусом скабрезности.

Поднимаюсь по деревянным ступеням, едва заметно прогибающимся под моим невеликим весом, к рингу, установленному на высоком помосте.

— Не торопись, — даёт последние наставления Даниэль, озабоченно поглядывая на небо, где как раз разошлись облака, и яростное летней солнце залило площадь беспощадным светом. Это весьма символично и аллегорично, но до чего же, чёрт подери, неудобно! — работай от контратаки.

Знаю, знаю… но слушаю, кивая и не забывая разминаться и смотреть по сторонам. Пуанкаре, Клемансо и Фоша[i] не вижу, что ожидаемо…

… а вот Керенский — на месте! Сидит, скрестив руки на груди, сверлит меня взглядом. Слева от него, наклоняясь, шепчет что-то на ухо генерал в русской военной форме, косясь на меня.

Желая стать лидером для всех разом, но не высказывая ясно своей позиции по ряду принципиальных вопросов, Керенский постепенно теряет своих сторонников. Формальный лидер страны, он так и не стал, не смог стать лидером реальным, и как только прошла эйфория первых недель Революции, Александр Фёдорович начал терять власть.

Чем дальше, тем больше его рейтинг, его реальная власть катится под откос. А я своими речами, своими действиями, ставлю его в неудобное положение, вынуждая выбирать не просто сторону, но позицию!

— Всё, давай… — прерывает Даниэль игру в гляделки, помогая вставить капу и подталкивая к рингу.

— Фу-у! — заорали из толпы.

— Неженка! — истошно завопил какой-то хрипатый француз с отчётливым акцентом овернца, — Какого дьявола ты на ринг выходишь, если за зубы боишься! Трус!

Лезу через канаты и жду противника, пока судья объявляет имена.

— Трус! Трус! Трус! — начинают скандировать в толпе.

Скидываю на руки секунданта халат…

… и тишина, будто разом выкрутили громкость. А потом — вернули, и с лихвой. Настроения у обывателей, а тем паче французских, переменчивы.

Кривлюсь в усмешке, глядя на противника. Мир для меня сузился до размеров ринга. Всё, что вовне, сейчас не существует.

Короткая заминка из-за протеста, поданного командой противника. Сути не знаю, но догадаться не сложно — пластыри, бинты, ссадины и синяки, обильно украшающие мою жилистую тушку, придают ситуации особый колорит.

Победить меня — мало чести, а проиграть…

… впрочем, не мои проблемы! Хватает и своих…

Гонг!

Коснувшись перчатками, начинаем кружить по рингу, прощупывая друг друга.

— Давай, Берти[ii]! — орут из толпы моему противнику, размажь слэйва[iii]! Не танцуй с ним!

— Русский! — истошно орёт кто-то надорванным фальцетом, — Выплюнь чёртову капу и загрызи немца! Крови! Горло ему перегрызи! Я знаю, ты такое любишь!