— Все хорошо, — утешает она подругу. — Все хорошо.
— Прости. — Амара вытирает лицо; когда горечь утихает, ей становится стыдно.
— Все хорошо, — повторяет Виктория. — Я знаю, что он был тебе небезразличен.
— Так было раньше, — говорит Амара. — Или, по крайней мере, сейчас мои чувства другие. Просто я никогда не хотела причинять ему боль.
— Я всегда считала, что он еще тот нахал, раз не взял лампу сразу, как только увидел Руфуса. — Виктория приглаживает Амаре волосы, чтобы она выглядела не такой растрепанной после того, как плакала. — Извини, конечно, может, он сделал тебе хорошую лампу и все такое, но это не стоило того, чтобы терять патрона.
Амара смеется, язвительный тон подруги утешает ее лучше, чем любые слова сочувствия.
— К тому же, — фыркает Виктория, — он раб. Теперь он тебе не чета.
— По-моему, положение раба не делает его менее привлекательным, — говорит Амара, невольно защищая Филоса, несмотря на то что выпад Виктории был адресован не ему. — А как же Крескент?
Виктория встает со скамейки и помогает подняться Амаре.
— Крескент — гладиатор, — надменно говорит она. — Это совсем другое. К тому же Крескент красивее.
Обе улыбаются и идут обратно к дому, Виктория крепко держит Амару под руку.
Глава 32
Страдай же, Феб! Надпись на стене в Геркулануме
Только зайдя в его кабинет, Амара уже знает, что Феликс изменился. Холодный взгляд, которым он смотрит на нее, все равно что ушат ледяной воды. За последние два месяца, когда дни скользили друг за другом в летнем зное, Амара постепенно привыкла видеть его более любезным, даже начала задумываться, а не искренне ли Феликс раскаивается. Или по меньшей мере стала полагать, будто сможет каким-то образом управлять его настроением, контролировать его буйство. С другой стороны, наверное, подобные мысли в свое время и убаюкали Викторию.
Феликс не отвечает ни на приветствие Амары, ни на ее слабую попытку улыбнуться. Вместо этого он подходит к ней и протягивает руку за деньгами. Амара роняет ему на ладонь три кошелька, он отворачивается и высыпает монеты на стол. Тяжелый металлический стук бьет ей по нервам. Феликс пересчитывает деньги, передвигая их по деревянной столешнице, и никак не комментирует тот факт, что Амара снова принесла сумму больше назначенного платежа. Амара нервничает из-за этого безмолвия — так Феликс, очевидно, и задумывал.
— Если ты сегодня не намерен общаться, то я пошла.
Феликс отвечает, чтобы удержать ее, — Амара знала, что так и будет.
— Мне не нравятся твои правила игры.
— Какой игры?
— Сколько у тебя теперь клиентов? — Он тычет в нее пальцем, чтобы еще больше вывести ее из равновесия. — Сколько денег приносит тебе Виктория каждый месяц?
— Почему я должна посвящать тебя в свои дела?
— Раньше ты сама с охотой хвасталась. Очевидно, что Виктория стоит больше, чем оговоренная сумма. Я не уверен, что шесть тысяч сестерциев — справедливая цена за нее.
— Это уже даже для тебя чересчур, — отвечает Амара, закипая. — Потому что именно эта сумма прописана в договоре.
— Ты никуда не пойдешь — это приказ, а не вопрос.
— Ты мне уже не хозяин. В этом месяце я заплатила тебе больше положенного. У тебя нет повода держать меня здесь.
— Поводов у меня множество. — Он наклоняет голову набок и улыбается, так что на мгновение Амара даже надеется, что у него сменилось настроение, пока не замечает жестокость в его взгляде. — Пижон не знает, что ты здесь. Это первый повод. Ты не хочешь, чтобы он об этом узнал. Второй повод. Разве ты не согласна?
— По-моему, ты собирался перестать мне угрожать?
— Это было в прошлом месяце, — отвечает Феликс со своей самой очаровательной улыбкой.
— Я здесь не одна. Я могу позвать мужчин, которых привела с собой.
— Да, двое твоих суровых мужчин за дверью. — Он кивает, как будто всерьез расценивает ее угрозу. — Умный, который так же тощ, как ты сама, и сильный без капли мозга. Да я просто в ужасе от мысли, что кто-нибудь из них возьмется за меня.
— Чего ты хочешь?
Феликс кладет руки ей на талию, осторожно, как будто проверяет ее реакцию. Амара хватает его за запястья, давая понять, что будет сопротивляться.
— Мне все равно, что там написано в договоре. Я считаю, что ты должна заплатить мне больше, заплатить так, как платила всегда.
— Нет.
— Довольно я тебя ждал. Я хочу доказательств, что ты не пытаешься меня надуть.
— Как насчет того, чтобы завоевать мое доверие?
— Да пошла ты со своим доверием. Ты кем себя возомнила? — Он опускает ее талию и идет вокруг нее, так что Амаре тоже приходится поворачиваться, чтобы следить за ним. — Позволь-ка, я объясню тебе еще раз: я жду, что ты заплатишь. Либо ты соглашаешься — и я тебя не обижу. Либо ты не соглашаешься — и твой пижон удивляется, откуда взялись синяки. Полагаю, он будет не очень-то рад, если узнает, что тебя поимел кто-то другой. Что там между вами сейчас? Ты у него уже довольно давно. Интересно, он вообще поверит тебе, если ты заявишь, что тебя изнасиловали?
Феликс теперь стоит на месте. У Амары кружится голова после его хождений, но она прекрасно понимает, что происходит. С тех пор как она стала его должницей, каждая их беседа только немного отдаляла этот момент — цену, которую она должна заплатить за освобождение Виктории и Британники. Может быть, она всегда знала, что Феликс так поступит, однако продолжала приходить сюда в надежде, что все будет иначе. Больше всего ей хочется, чтобы Филос не стоял сейчас за дверью. Из-за этого все намного сложнее.
Амара пытается представить Феликса ребенком — запуганным мальчиком, который любил свою мать и который страдал так же, как страдает она, — и заставляет себя поверить, что может воззвать к его душе. Остается только разыграть оставшиеся карты. Феликс удивленно смотрит на нее, когда Амара берет его руку в свои.
— Я не верю, что ты этого хочешь. Ты же не твой отец, Феликс. Я не верю, что ты таков на самом деле.
Выражение его лица, когда он поднимает взгляд, напоминает ей тигров на арене: свирепость, которую обреченные видят перед смертью, лицо существа, неспособного на сострадание. Он сжимает ее пальцы с такой силой, что ей больно:
— Тогда скажи мне да.
Когда Феликс обнимает ее, Амара мысленно возвращается в те дни, когда он только купил ее, когда она только поняла, на какую жестокость он способен. Она думает о Филосе и старается не впадать в панику; пытается подавить слезы, зная, что будет дальше, когда Феликс прижимает ее к столу. И все-таки он может дать ей кое-что, ради чего она готова вытерпеть эту боль.
Амара берет лицо Феликса в свои руки, чтобы он посмотрел на нее:
— Сначала я хочу получить кое-что от тебя.
— Что? — Он настолько изумлен, что замирает. — Ты хочешь, чтобы я скостил тебе часть долга? Я угадал?
Амара смотрит ему прямо в глаза, чтобы ничего не упустить: она знает, что второго шанса у нее не будет.
— Я хочу, чтобы ты сказал мне, где ты похоронил ее.
Что-то едва заметное мелькает на его лице. Будь это другой человек, это было бы похоже на стыд. Феликс пытается убрать ее руки, чтобы она не смотрела ему в глаза, но Амара только вцепляется крепче.
— Нет, — говорит она, не отрывая взгляда, надеясь получить ответ. — Только не Дидону. Даже ты не смог бы этого сделать. Ты не мог так поступить. Не на свалке.
Амара хочет, чтобы Феликс стал отрицать обвинения, но он этого не делает.
— Ты должен был похоронить ее, — говорит она, ее голос уже звучит истерично. Она отпускает его лицо и толкает в грудь. — Скажи мне, что ты не оставил ее там!
— Значит, я должен был сделать тебе одолжение, так, что ли? Сразу после того, как ты на каждом углу орала, что хочешь моей смерти? — Феликс хватает ее за плечи. — Ты думала, что я стану платить за кремацию рабыни только потому, что это твоя подруга? Какого хрена я бы стал это делать?
