— Несомненно, Филос стремится поддерживать репутацию собственного хозяина. Может быть, он не одобряет вашего присутствия в доме. Может быть, именно поэтому он отвернулся, когда Руфус поцеловал вас. Это был едва заметный поворот головы; я бы никогда не обратил внимание, не смотри я в тот момент прямо на него.

— Может быть, — говорит Амара. — Я прекрасно понимаю, что перемена моего статуса нравится не всем.

— И какая удивительная перемена. А покровительство Руфуса возводит вас еще выше.

Секунд наклоняется к ней, Амара никогда не видела, чтобы он принимал позу настолько агрессивную.

— Статус женщины целиком зависит от статуса мужчины, которому она позволяет быть своим покровителем. Или, если позволите выразиться более грубо, ее тело ценно ровно настолько, сколько платит мужчина, который им пользуется.

— Это действительно несколько грубо, — говорит Амара, сморщив нос. — С твоей стороны.

— Я видел вас, — отвечает Секунд, понизив голос. — Ваше лицо, когда вы приняли меня за него. Этого мне было достаточно, чтобы понять, кто он такой, без каких-либо других свидетельств. Руфус мог забыть, что раб тоже мужчина, но я никогда не забуду.

— Ты оскорбляешь меня.

Они смотрят друг на друга уже с неприкрытой ненавистью. Амара думает, что Секунд продолжит, но он молчит и ждет, и она понимает, что не может закончить беседу на такой опасной ноте.

— Когда адмирал нанял меня на неделю, — говорит она, стараясь не обращать внимания на свои вспотевшие ладони и панический стук сердца, — я помню, как ты сказал мне, что поспорил с ним на денарий, что я буду молить и выпрашивать подарки, но я этого не сделала. Так может быть, ты поверишь мне сейчас, когда я скажу тебе, репутация ни одного человека не дорога мне так, как репутация адмирала. Я клянусь тебе, что никогда не опозорю Плиния.

Секунд моргает, и Амара наконец видит эмоцию, которую он пытался скрыть все это время. Страх.

— Я искренне надеюсь, что ты говоришь правду.

Глава 28

Той я хочу, что легка, что гуляет повсюду в накидке,

Той, что уже отдалась раньше рабу моему^[14].

Марциал. Эпиграммы, 9.32

Когда Амара возвращается домой, Филоса там нет. В атриуме ее встречает и обнимает Виктория. Амара сразу же понимает, что что-то не так.

— В чем дело? — спрашивает она, думая о подозрениях Секунда и боясь, что он мог предупредить Руфуса насчет Филоса.

— Может, пойдем в твои покои? — предлагает Виктория и уводит ее прочь от Ювентуса. Обе спешат в комнату и садятся на диван. Виктория берет Амару за руку, чем только усиливает ее страх.

— Руфус не очень доволен, — тихо говорит она. — Он ревнует. Он даже мне задавал вопросы.

— Почему? — спрашивает Амара, вцепляясь ей в руку. — О чем?

— О Плинии, конечно! — отвечает Виктория. — И я не удивлена. С чего ты вообще решила отправиться в увеселительную поездку с бывшим любовником?

— Адмирал никогда не был моим любовником!

— Ну, это ты Руфусу будешь объяснять, — вздыхает Виктория. — Я была там, Амара. Я помню, как ты вернулась в бордель, вся дрожа от любви к этому старику. Ты даже рассказала мне, что вы спали вместе! Но конечно, Руфусу я поклялась, что между вами ничего не было.

— Но это правда, — возражает Амара. — Мы не занимались любовью, мы просто спали на одной кровати. Я не хотела говорить тебе в тот раз, боялась, что ты будешь над ним смеяться.

Амара не врет, но сама слышит, как нелепо звучат ее слова.

— Я знаю, что лгать тебе нужно только Руфусу, — огрызается Виктория. — Я не понимаю, почему ты не можешь быть откровенной со мной.

— Но это правда, клянусь!

— Ладно, — говорит Виктория; она явно считает, что Амара ей не доверяет, и оттого злится. — Ты с ним не трахалась. Мужчина снял проститутку на неделю, спал с ней в одной кровати и требовал от нее, только чтобы она читала ему книги, с чем справится любой раб. Ты там лежала совершенно обнаженная, и он к тебе не прикасался.

Она встает с дивана.

— Попробуй придумать для Руфуса что-нибудь более правдоподобное. И пожалуйста, не забывай, что на кону не только твое будущее. Если тебе не удастся успокоить Руфуса, мне тоже будет некуда пойти.

Амара смотрит в спину Виктории, и обида душит ее.

— Дидона бы мне поверила.

Виктория замирает. Амара думает, что сейчас начнется крик, но Виктория не оборачивается:

— Может, если бы ты относилась ко мне так же, как к ней, я бы тоже тебе поверила.

В записке, которую Амара отправляет Руфусу, нет ни единого намека на то, что она догадывается о его неудовольствии; она сообщает ему о своем возвращении и заявляет, что ей не терпится его увидеть. Отослав записку, она идет в сад играть на арфе, пытаясь таким образом отвлечься и успокоить нервы. К тому времени, когда приходит Руфус, она намного спокойнее, и когда в атриуме он начинает орать и звать ее, словно какую-то сбежавшую рабыню, то ее это шокирует. Амара бросает арфу и спешит встречать его.

— Любовь моя, — начинает она, не обращая внимания на свирепое выражение его лица, — как чудесно тебя видеть. Я…

Руфус перебивает ее:

— Десять дней? Ты провела десять дней с другим мужчиной и думаешь, что я поверю, будто ты соскучилась по мне?

Амара вся сжимается от его крика, но это только стимулирует его продолжать:

— Ты меня, похоже, за дурака держишь. Наверное, я должен быть благодарен тебе за то, что ты все-таки вытащила себя из постели адмирала!

От злости он сам не свой. На крик сбегается вся прислуга и наблюдает за тем, как унижают Амару. Она видит, что Виктория и флейтистки стоят на лестнице и льнут друг к другу, что Британника рядом с ними и сжимает кулаки. Ювентус и Марта, разинув рот, застыли в дверях, но хуже всего Филос, который, должно быть, прибыл вместе с господином. Он стоит рядом с хозяином и смотрит в пол, не смея взглянуть на Амару.

— Руфус, пожалуйста, — мягко говорит она. — Ты знаешь, что я никогда бы не предала тебя. Разве мы не можем обсудить это в моих покоях? Я пошлю за вином и отвечу на все твои вопросы наедине.

— Хочешь напоить меня и соблазнить, как какая-нибудь шлюха? Думаешь, так ты меня одурачишь?

— Нет, — говорит она, с трудом сохраняя спокойный тон. — Между мной и Плинием ничего не было. Пожалуйста, любовь моя, ты должен мне поверить. Между нами никогда ничего не было; Плиний всегда относился ко мне с величайшим уважением.

— Из всех мужчин ты унижаешь меня с тем, которому я никогда не смогу дать отпор. — Руфус нависает над ней и орет прямо в лицо: — Это всегда был он, с самого начала, я так и знал! Как вы, должно быть, смеялись надо мной, думая, что я никогда не посмею высказать претензий, что ты можешь просто потрахаться с ним, а потом вернуться ко мне.

— Ты просто смешон. — Амара кричит в ответ, будучи не в состоянии и дальше сдерживать гнев. — Только послушай себя! Если ты не уважаешь меня, по крайней мере прояви уважение к адмиралу.

— Ты даже скрыть этого не можешь! Насколько он тебе дороже, чем я.

От жалости к себе он морщится, точно ребенок. Амаре требуется вся ее выдержка, чтобы не излить на Руфуса все презрение, которое она к нему испытывает.

— Любовь всей моей жизни, — говорит она, ее голос дрожит от еле сдерживаемого презрения. — Как ты можешь думать, что я томлюсь по кому-нибудь, кроме тебя?

Руфус хватает ее за плечи, сжимая так крепко, что ей больно:

— Посмотри на меня.

Она поднимает взгляд, но, очевидно, не так, как он хочет, потому что он хватает ее за волосы и откидывает ей голову назад. Амара смотрит на него широко раскрытыми глазами.

— Если я когда-нибудь узнаю, что ты изменила мне с другим мужчиной, даже с адмиралом, я убью тебя.