— Но потом решила этого не делать?

— Нет, я пыталась несколько раз. Вдова Верания ни за что не хотела продавать ее мне. — Друзилле явно не по себе. Она почти никогда не говорит о Прокриде, рабыне, которая заменила мать Друзилле, ребенком привезенной в Помпеи из Эфиопии, и которая была любовницей Верания до того, как ей стала Друзилла. Амара знает, что раньше золотую змею носила Прокрида, но затем Вераний передал украшение Друзилле в знак того, что выбрал себе новую фаворитку. — Я ночами напролет плакала о Прокриде, — произносит Друзилла. — Но теперь я, можно сказать, спокойна. Рабская жизнь… слишком не похожа на свободную. Может статься, что Виктории не понравится, что ты стала ее покровительницей.

— Но я осталась ее подругой, — с жаром возражает Амара.

— Но все же не привела ее с собой. Почему? — не дождавшись ответа, Друзилла кивает. — Потому что ты знаешь, что она тебе не ровня. Разве может быть иначе, если ты ее купила?

— Я настояла, чтобы ее освободили. Она не моя рабыня.

— Амара, — произносит Друзилла. — Не говори глупостей. Ты можешь держать ее у себя в доме только как певицу, которая развлекает твоего любовника. Вся ее жизнь сводится к тому, чтобы прислуживать Руфусу, а через него — тебе.

Амара молчит. Друзилла снова вздыхает.

— Что ж, надеюсь, она действительно хорошо поет. Ей это непременно пригодится.

В воздухе повисает молчание. Амара понимает, что сейчас не лучшее время, чтобы просить денег на флейтистов и уж тем более чтобы рассказывать о своем плане отправлять Викторию петь на пирах, но она рада, что Друзилла хотя бы не злится. Кажется, что она даже сочувствует. Шипение воды, нарастающие и затихающие голоса, негромкий стук деревянных тапочек о каменный пол — все это действует на Амару успокаивающе.

— Спасибо, что понимаешь меня. — Амара сжимает ладонь Друзиллы.

Друзилла не отвечает на рукопожатие.

— На первый раз я тебя прощаю, — говорит она, не открывая глаз и не отрывая головы от стены. — Но не прощу, если это повторится. Боги пожелали, чтобы ты стала свободной. Обращаясь с рабами как с равными, ты опускаешься туда, откуда выбралась.

Глава 9

Шлюхи встретили ее поцелуями, научили ее льстить, показали всевозможные телесные движения. Сенека Старший. Контроверсии, 1.2

Стоя в дверях, Амара смотрит, как Марта накрывает на стол. Мужчины придут только через несколько часов, но нервы Амары натянуты сильнее, чем струны на арфе, мысль о которой внушает ей ужас. Марта расставляет по вазам охапки первоцветов так, чтобы по краям причудливо свисали бутоны. В воздухе стоит тяжелый аромат. С первыми лучами солнца Амара отправила Британнику за цветами, наказав купить столько, сколько сможет унести. Судя по безуспешным попыткам Марты распушить некоторые бутоны, не все цветки пережили дорогу домой. Амара знает, что Марта не любит, когда кто-то смотрит, как она работает, — это видно по тому, как она раздраженно поводит плечами, — но так переживает, что ничего не может поделать.

— Оставь ее в покое! — В дверях появляется Виктория. — Хватит стоять здесь как издерганная матрона. Нам нужно готовиться. Скоро Друзилла придет репетировать.

Виктория ждет сегодняшний вечер с большим нетерпением, чем Амара, хоть та и предупредила подругу, что Друзилла может вести себя не совсем дружелюбно.

— Она ведь не станет моим любовником? — подметила Виктория. — Тогда меня это не заботит.

Оказавшись в покоях Амары, они помогают друг другу одеться. На Виктории — простой наряд из ассирийского шелка: под полупрозрачными складками угадываются мягкие очертания ее тела.

— Помню, вы с Дидоной носили такие платья, — говорит Виктория, закрепляя ткань на плече Амары так, чтобы подчеркнуть ее малозаметные округлости. — Мне всегда было интересно, каково это.

При упоминании мертвой подруги у Амары сжимается сердце.

— И как тебе?

— Расскажу потом, если Гельвий оценит, — смеется Виктория.

На втором этаже уже готова спальня Виктории, чтобы она могла развлечь Гельвия, если тот решит остаться. Чтобы скрыть отсутствие мебели, в ту комнату поставили еще больше цветов, чем в столовую, и Амара попросила Филоса с Ювентусом принести медный столик из таблинума в надежде, что Руфус не заметит пропажи. Она так и не сказала любовнику о Виктории с Британникой, рассудив, что лучше завоевать расположение патрона великолепным вечером, чем заранее посылать ему жалостливую записку.

— Ему все непременно понравится. — Виктория понимает, почему ее подруга так немногословна. Обхватив лицо Амары ладонями, она заглядывает ей в глаза. — Ты слишком встревожена. Ты же знаешь, что он тебя просто обожает?

Амара берет Викторию за руки и целует ее ладони. В освещенном дверном проеме появляется чья-то тень, и Амара поворачивается, думая, что пришел Филос. Это Британника. Она зачесала волосы назад, как это делают мужчины, — наверное, одолжила масло, если не идею для прически, у Ювентуса, — и надела короткую тунику, которая элегантно облегает фигуру. Виктория с Амарой решили, что Британника будет прислуживать за столом: пикантное новшество для Руфуса, которого будут развлекать одни только женщины. По крайней мере, именно в таком свете Амара хочет все выставить. Пока что Амаре с трудом удалось объяснить Британнике, что тарелки на стол нужно ставить бесшумно, а не швырять с вызывающим грохотом.

— Друзилла, — объявляет Британника, еле выговаривая это имя со свистящим звуком. — Она пришла.

Первая куртизанка Помпеев стоит в атриуме. С плеч ее волнами ниспадает красный и желтый шелк. Рядом служанка Талия: она держит в руках арфу для госпожи.

— Порепетируем немного? — спрашивает Друзилла, протянув руки, чтобы обнять Амару. Викторию она едва удостаивает кивком, словно видит в ней еще одну служанку.

Когда все рассаживаются в саду, Виктория оказывается несколько в стороне. Но если Друзилла пытается таким образом унизить Викторию, та пускает в ход все свое обаяние, особенно когда начинает раскачиваться в такт музыке. От стыда сгорает одна лишь Амара. Они с Друзиллой повторяли этот гимн Сапфо множество раз, но сегодня пальцы Амары будто бы онемели и она то и дело путается в нотах. По прошествии часа Друзилла поднимает руку, чтобы положить мучениям конец.

— Ты не готова, — говорит она.

— Но я вчера занималась весь день, — возражает Амара.

— Значит, плохо занималась. Тебе сегодня лучше играть на лире. Ей ты владеешь в совершенстве. Твоя игра заворожит любого мужчину.

— Но Руфус специально купил мне арфу. — Амара хватается за подарок любовника. — Он прислал мне ее, чтобы я сыграла сегодня вечером! Он очень огорчится.

— Еще больше он огорчится, если ты плохо выступишь, — отвечает Друзилла.

— А чего все так носятся с этой арфой? — спрашивает Виктория, уперев руки в бедра, словно уличная торговка. — Амара играет на лире. Какая ему разница?! До чего же мужчины тупы!

Друзилла смотрит прямо перед собой, будто Виктория не произнесла ни слова, но Амара замечает, как она недовольно поджала губы.

— Возьми лиру, — повторяет Друзилла. — Я буду выступать вместе с тобой, только если ты будешь играть на ней.

— Хорошо.

Амара встает. Не глядя на Викторию, она торопится к себе в спальню, чтобы сменить один инструмент на другой. Лира ложится в руку как влитая, когда Амара поднимает ее с пола, прислонив знакомый изгиб к бедру. Сложно сказать, какое чувство сильнее охватывает Амару по пути обратно в сад: страх или облегчение.

В свете ламп столовая напоминает сцену из древних мифов: огонь бросает отсветы на кожу любовниц Юпитера, а цветы в вазах придают их наготе чуть более благопристойный вид. Комната наполняется мужским смехом. Женщины из плоти и крови расположились на трех диванах, копируя томные позы своих нарисованных предшественниц. Амара не хочет наедаться на глазах у Руфуса, но вино ее постепенно успокаивает.