В декабре 1922 г. РСФСР, Украинская и Белорусская ССР (советские социалистические республики), а также Закавказская Социалистическая Федеративная Советская Республика (ЗСФСР) объединились в одно государство – СССР. Столицей его стала Москва (прежней столице империи, Петрограду, пришлось смириться со статусом второго по значимости города). Символом новой страны стали серп и молот, а девизом (написанным на русском, украинском, белорусском, грузинском, армянском и азербайджанском языках) – слова «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!».

Конституция нового Союза гарантировала республикам право на отделение, однако за без малого 70 лет ни одна из них этим правом не воспользовалась. В 1920–1930-х гг. в основном из территории РСФСР было выкроено пять новых среднеазиатских республик (Узбекистан, Туркмения, Таджикистан, Казахстан и Киргизия), а ЗСФСР распалась на три составные части: Грузию, Армению и Азербайджан. В 1939 г. СССР и нацистская Германия подписали секретный протокол о разделе сфер влияния, и в состав Советского Союза вошли три прибалтийских государства (Литва, Латвия и Эстония), а также Молдавия; число союзных республик достигло пятнадцати.

Несмотря на то что территория его была несколько меньше, Советский Союз со всей очевидностью являлся преемником Российской империи. Значило ли это, что он тоже был империей, где русские управляют горсткой внутренних колоний, которым придан вид национальных республик, – вопрос спорный. Западные державы, враждебные большевистскому режиму и мечтавшие о его падении, считали СССР империей, к тому же нелегитимной. Большевики же смотрели на свой Союз совершенно другими глазами. Далеко не все руководители партии были русскими; многие из них принадлежали к угнетаемым в старой империи меньшинствам: латышам, полякам, грузинам, армянам и евреям. Они были кровными врагами российского империализма, с детства испытывавшими негодование из-за усиливавшейся в последние годы существования империи дискриминации нерусского населения. Делом своей жизни они считали освобождение бывших колоний – как внутри СССР, так и за его пределами, прежде всего в Азии (в том числе в Средней Азии, завоеванной Российской империей в XIX в.). Пропагандистские лозунги 1920-х гг. провозглашали «великорусский шовинизм» «основной опасностью», а это означает, что из всех национализмов в Советском Союзе по-настоящему вредным считался именно русский.

Большевики были верными марксистами-интернационалистами и вслед за Энгельсом считали национализм «ложным сознанием». Тем не менее они понимали его притягательность и тенденцию обостряться в ответ на попытки искоренения. Они не собирались допускать такой ошибки – они решили поощрять нерусский национализм, причем не только через развитие национальных культур и использование национальных языков в управлении, но и через создание отдельных органов исполнительной власти на местах, начиная с уровня республики (например, Украины) и вплоть до сельских поселений (в той же Украинской ССР существовали еврейские, белорусские, русские, латышские, греческие и другие «национальные сельсоветы»). Административный аппарат СССР не только оберегал национальную идентичность, но и помогал ее формировать – и это лишь один из парадоксов советской власти.

Большевики были рационалистами и модернизаторами до мозга костей: главным пунктом своей программы они считали модернизацию страны, а именно промышленное развитие при ведущей роли государства. Собственно, именно это они во многом и имели в виду под словом «социализм». Отставание России от Запада они считали величайшим препятствием, которое требуется преодолеть. При этом, по их представлениям, у России имелся и свой собственный, внутренний «восток» – Средняя Азия, – который нужно было модернизировать и цивилизовать с помощью капиталовложений в инфраструктуру и промышленность, ликвидации безграмотности и того, что теперь называется «позитивной дискриминацией», т. е. социальных преимуществ для не представленных в управлении и культуре групп населения. Для СССР в целом модернизация и избавление от отживших традиций считались важнейшими задачами как в краткосрочной, так и в долгосрочной перспективе. Юлианский календарь, действовавший в Российской империи и на тринадцать дней отстававший от принятого на Западе григорианского календаря, стал первой жертвой модернизации (к новому календарю перешли в 1918 г., и с тех пор день Октябрьской революции отмечался 7 ноября). Реформа правописания, эмансипация женщин (отмена целого ряда юридических ограничений, легализация абортов и разводов по взаимному согласию), а также отделение от государства Русской православной церкви (по мнению большевиков, особенно вредного рассадника суеверий) и отмена сословий – все это было сделано в первые же месяцы после того, как большевики взяли власть.

Насколько отсталой была Россия до революции? «Отсталость» – расплывчатое понятие, которое неизменно опирается на сравнение с чем-то, что считается более развитым; Россию сравнивали с Западной Европой. Преодолеть отсталость и догнать Запад мечтал еще Петр Великий за двести лет до Октябрьской революции; с этой целью он насильно брил боярам бороды и построил новую столицу, Санкт-Петербург, как можно ближе к Европе. При наследниках Петра – прежде всего при Екатерине Великой, состоявшей в переписке с философами эпохи Просвещения Дидро и Вольтером, – Россия развивалась достаточно успешно, чтобы к началу XIX в. добиться признания в качестве великой европейской державы; это статус был закреплен разгромом наполеоновских армий на русских просторах. На протяжении XIX в. территория империи с юга прирастала Кавказом, а на востоке расширялась за счет завоевания Россией мелких среднеазиатских ханств. При этом русские крестьяне освободились от крепостной зависимости только в начале 1860-х гг. в ходе Великих реформ Александра II. Страна одной из последних в Европе приступила к индустриальной революции: подъем промышленного производства начался в России только в 1890-х гг. – на полвека позже, чем в Британии, – и сильно зависел от государственных инициатив (так же как в Японии в тот же период) и иностранных инвестиций.

Красная площадь в Москве, ок. 1900 г. Заметьте, что площадь называлась так еще до революции («красный» означает «красивый»). Слева – собор Василия Блаженного, справа – Кремль[3]

Согласно данным первой современной переписи населения, которая прошла в 1897 г., в империи проживало 126 млн человек, причем 92 млн из них – в Европейской России (включая нынешнюю Украину и восточную часть Польши). Остальное население главным образом делилось между польскими губерниями и Кавказом, где проживало по 9 млн человек; в Сибири и Средней Азии людей было и того меньше. Несмотря на то что в период между 1863 и 1914 гг. городское население Европейской России утроилось, уровень урбанизации и индустриализации резко падал по мере удаления от западных границ, так что польские губернии оставались самым развитым регионом империи. В Сибири в сельской местности проживало 92 % населения. Грамотой владели менее трети граждан в возрасте от 10 до 59 лет, но эти данные маскируют существенный разрыв в уровне грамотности мужчин и женщин, горожан и деревенских жителей, молодежи и стариков. Среди двадцатилетних грамотными были 45 % мужчин и только 12 % женщин; среди пятидесятилетних уровень грамотности среди мужчин составлял 26 %, а среди женщин еле дотягивал до 1 %.

Лубянская площадь в Москве, ок. 1900 г. В 1926 г. она была переименована и стала называться площадью Дзержинского[4]

Вдобавок к высокоразвитым Варшаве и Риге (которых Советский Союз недосчитается после революции) страна располагала быстро развивающейся горной и металлургической промышленностью на Донбассе (который позже отошел к Украине). Бо́льшая часть предприятий там находилась в иностранной собственности, а рабочая сила в основном прибывала из русских деревень. Санкт-Петербург, Москва, Киев, Харьков и черноморский порт Одесса также вступили в период бурного промышленного развития, а Баку (город в Азербайджане, на берегу Каспийского моря) превращался в крупный центр добычи нефти.