1

Бывают такие моменты, когда тебе кажется, что решается твое будущее. И трудно сделать опасный шаг, и страшно его не сделать.

В том поселке, в котором жила наша семья – бабушка, тетя и я – было одно место, которое в моем еще детском воображении было окутано, словно осенним туманом, какой-то загадочной тревогой. Представьте себе маленький поселок с населением в четыреста пятьдесят жителей, окруженный лесом, в нем есть школа, почтовое отделение, небольшой магазин, детский сад, администрация и библиотека, несколько разваливающихся деревянных домов и, построенных еще в советское время, двухэтажных многоквартирных домиков – все носит на себе печать какого-то разрушения и забытья. Все, кроме восстановленной усадьбы поэта, к которой ведет длинная, невероятно прямая аллея.

Казалось, что эта усадьба – настоящая реальность, таким новым и нарядным стоял этот дом, таким ухоженным был старинный парк. Когда я заходил в музей (в музее работала моя тетя и, конечно, я мог зайти в него бесплатно), я словно погружался в атмосферу тепла и уюта. Наверное, я сделал бы все, что угодно, чтобы иметь такой же дом. Его комнаты были не так уж просторны, но прекрасно расположены: гостиная, столовая, кабинет и спальня помещика, кабинет и спальня помещицы. Старинная мебель, шкафы с книгами позапрошлого века, причудливые вещи, цветы в вазе, заботливо поставленные моей тетей на столе в гостиной… Ни одной пылинки на рояле, ни одного пятнышка на старом ковре. Этот дом был жилым, ребенком я верил, что этот дом обитаем, потому что иначе не мог быть в нем такой порядок и такой уют. В детстве мне было страшно бродить одному по его комнатам, все мне казалось, что вот сейчас из соседней комнаты выйдет женщина, шурша кринолином, или грозный помещик с хлыстом, с налитыми кровью глазами. Я был здесь незваным гостем, это был не мой дом.

Неподалеку от поместья располагалась церковь, построенная в восемнадцатом веке. Иногда в ней проходили службы, и моя бабушка их посещала. Пока шла служба, я обычно бродил около церкви. Около неё были три могилы: помещика, его жены и одного молодого человека, брата помещицы. Судя по надписи на плите ему было не более двадцати двух лет. Я помню, мне было лет пятнадцать, когда я впервые вдруг задумался, отчего он мог умереть так рано. От чахотки? Может быть, он был убит на дуэли? В те времена это было в порядке вещей.

– Его убили на дуэли, – сказал дядя Сергей, остановившись около меня, когда я как-то стоял около старой плиты. – Глупо. Нисколько не пожил.

Я обернулся к нему. Дядя Сергей любил пропустить стаканчик, особенно по воскресеньям, вот и сегодня от него пахло спиртным, а когда он был в состоянии опьянения, то любил рассказывать сентиментальные истории. Ему нельзя было верить.

– Из-за чего? – спросил я тихо.

– Из-за женщины, конечно, из-за семьи, – равнодушно ответил он и сплюнул в сторону. – Пусть тебе это будет наукой. Вот он, лежит, убитый ни за что, а ведь, наверное, и не знал, что такое любовь, ничего не испытал, одни мечты, одни надежды. Вот она – цена этим мечтам и надеждам.

– Мало ли несчастных случаев.

– Хм, несчастных случаев-то немало, – согласился он, закуривая, – только искать их самому не надо. Дуэли устраивали. Глупо. Конечно, его оплакали, наверное, все, как положено, только знаешь, как гляну на эту плиту, так и жаль парнишку, хоть и прошло два века. Много таких и раньше было, и теперь есть, у которых гордости много да идей разных, да понятия о чести, только вот не то что счастье, а жизнь саму у них быстро отбирают, у птенцов-то таких.

– А вы не знаете этой истории?

– Не знаю. Да и знать-то тут нечего, – сказал дядя Сергей с какой-то обидой, будто почувствовал, что я сомневаюсь в его словах. – Я это тебе к тому говорю, чтоб наука тебе была. Взглядывай почаще на плиту-то.

– Мне это ни к чему, да мне и не из-за кого драться, – сказал я, улыбнувшись, и пошел к своему дому.

2

Я не был влюблен, я внушил себе, что никогда её не любил.

Хотя мы были знакомы с детства, так как жили в одном поселке, ходили по одной улице и виделись постоянно в школе, я как-то не замечал её до того дня, в начале сентября, когда мы нечаянно столкнулись на пустынной улице. Была суббота, по вечерам в субботу приезжали ребята из соседнего города, и мы играли в футбол на старом поле неподалеку от школы. Я был нападающим. В тот день я тренировался, я был настолько поглощен упражнениями с мячом, что не обратил внимания, как навстречу мне кто-то едет на велосипеде. Не знаю, почему она не сошла с велосипеда раньше, раз видела меня, но только я помню, как меня что-то толкнуло, женский крик и вот мы уже оба в пыли, на земле.

– Сумасшедший! – сказала она зло, поднимаясь и отряхивая пыль с джинсов. – Бегал бы лучше по своему полю.

Я поднялся.

– Не ушиблась?

Я часто думал потом, что мне надо было забрать свой мяч и убраться молча подальше от неё, но я почему-то остановился и смотрел на неё так, как будто видел впервые.

– Нет. А ты?

– Нет.

Тут я только заметил, что по дороге рассыпаны листы с отпечатанными нотами и стал их подбирать. Она положила их в большую папку с завязками. По-видимому, она ехала к Людмиле Дмитриевне, учительнице музыки, дававшей уроки в своем маленьком доме на самой окраине поселка. Подозреваю, что Света была её единственной ученицей за долгие годы.

– Готовишься к матчу? – спросила она.

– Да, будет сегодня, в четыре.

Она кивнула и уехала. А я остался стоять на месте и смотрел ей вслед, пока она не скрылась за поворотом. Я не знаю, почему эта встреча вдруг приобрела для меня какое-то особенное значение, что в ней было такого уж невероятного, но я почему-то думал о ней несколько часов.

Мне вдруг стало интересно, какой у неё характер. Ведь это странно видеть человека каждый день, разговаривать с ним время от времени и в то же время ничего о нем не знать. Например, зачем она учится играть на пианино, раз у неё дома пианино нет? Почему она никогда не бывает в окружении подруг? И что она подумала обо мне, когда мы так нечаянно столкнулись на этой старой пыльной улице? Считает ли она меня красивым?

Как я уже говорил, матч был назначен на четыре. К вечеру похолодало и пахло дымом от запаленных костров на приусадебных участках. Погода была пасмурная, небо все было в тяжелых темно-серых тучах, время от времени ветер нес с собой сорванные с деревьев желтые листья. Мы начали игру. Надо сказать, что игроки нашей команды не были одинакового возраста и, конечно же, не были одинаковой физической подготовки. Например, Миша, игравший в обороне, был слегка полноват и часто задыхался от бега, Родион был вратарем, но такого маленького роста, что когда вдруг мяч оказывался около наших ворот, мы все с тоской думали, что он не сможет его поймать и он его не ловил. Наши противники были и старше, и сильнее. Подозреваю, им так нравилось ездить в наш поселок на подобные матчи просто потому, что всегда они у нас выигрывали. С криком носились они по полю, точно передавая друг другу пас, пока легко не забивали мяч в наши ворота. Обычно игра заканчивалась со счетом в 6:0 не в нашу пользу, и я до сих пор не могу понять, как у нас хватало упрямства играть с ними в следующий раз, и еще раз в следующий, неизменно проигрывая и с ожесточением наблюдая, с каким самодовольством эти пришельцы выхаживают по нашим улицам, громко смеются и хвастливо смотрят по сторонам. На этих матчах почти никогда не было зрителей с нашей стороны, если не считать, конечно, дяди Сергея, который сидел обычно на вкопанном в землю колесе и курил. Мы между собой смеялись, что, когда в нас разочаруется этот старый пропойца, тогда уж можно будет, наконец, признать, что мы не достойны играть на этом поле, перепаханном ногами многими поколениями мальчишек нашего поселка. Но он упорно не хотел разочаровываться и приходил на каждый матч, и наблюдал за нами, не кричал, не подбадривал, не давал советов, он просто смотрел на нас и курил. Лишь один раз после одного разгромного матча, когда мы проходили мимо него, он вдруг с какой-то досадой сказал: «Хоть бы уж наваляли им, что ли», и, как обычно сплюнув в сторону, поплелся к своему дому.