– Все хорошо, – сказала ему Джейни.

Он что-то недоуменно буркнул, посмотрел на нее, словно на незнакомку, и не сразу узнал. Потом раскрыл ладонь и внимательно посмотрел на металлическую трубочку. Подбросил ее, поймал и объявил:

– Это моя вещь.

Она кивнула.

– Вот это окно я и разбил. – Посмотрев на него, он снова подбросил в воздух металлический предмет, на сей раз отправив его в карман, и пошел дальше. Потом он долго молчал, и только когда они наконец поднимались по ступенькам к двери своего дома, сказал: – Я разбил витрину. И меня упекли за это в тюрьму, а ты вытащила оттуда… Я был болен, а теперь выздоровел, потому что ты привезла меня сюда. Зачем ты это сделала?

– Захотелось, – отвечала она.

Он сделался беспокоен. Подошел к шкафу, вывернул карманы обоих пиджаков и спортивной куртки. Пересек комнату, принялся ощупывать комод, открывать и выдвигать его ящики.

– В чем дело?

– Та штуковина, – рассеянно отвечал он. Зашел в ванную, вышел обратно. – Помнишь, трубка такая из металла.

– Да, – ответила она.

– Была же, – недовольно проворчал он, еще раз сделал круг по комнате, а потом, едва не задев Джейни, сидевшую на постели, потянулся к ночному столику. – Вот она! – Он глянул на трубку, согнул ее, сел и откинулся назад в кресле. – Боюсь потерять, – заметил он с облегчением. – Страшно привык к ней.

– Тюремщики хранили ее в конверте, пока ты был в камере, – пояснила Джейни.

– Угу-угу. – Он покрутил ее в пальцах, а затем ткнул ею в сторону Джейни, словно бы светлым и внушительным указующим перстом. – Эта штука…

Она ждала.

Он качнул головой.

– Она давно у меня, – повторил он. Поднялся, зашагал, вновь уселся. – Я искал парня, который… Ах ты! – пробормотал он. – Забыл.

– Ничего, вспомнишь, – мягко успокоила она.

Он обхватил голову руками и прошептал сухими губами:

– Черт, я почти отыскал его. Я давно его ищу. И всегда искал его?

– Всегда?

– Ну, все время после того, как… Джейни, я опять ничего не помню.

– Ничего… все хорошо.

– Хорошо, хорошо, да не слишком это хорошо! – Он выпрямился и посмотрел на нее. – Прости меня, Джейни, я совсем не собирался орать на тебя.

Она улыбнулась, а он вдруг спросил:

– А где была та пещера?

– Пещера? – отозвалась она. Он очертил руками пространство:

– Что-то похожее: наполовину пещера, наполовину избушка. В лесу. Где же это было? Не помню…

– Я была там с тобой?

– Нет, – без промедления ответил он. – Кажется, я был там до этого… но не помню.

– Не волнуйся.

– А я вот волнуюсь! – возбужденно проговорил он. – Согласись, я вправе поволноваться?

И как только слова эти слетели с его языка, он взглядом попросил у нее прощения и получил его.

– Ты должна понять, – проговорил он уже более спокойным голосом, – что эта штука… я должен… вот что, – проговорил он, снова возбуждаясь, – так вот, эта штука сейчас важнее всего, что присутствует в этом мире, но я не могу даже вспомнить, что это такое!

– Такое случается, – произнесла Джейни.

– Такое случилось со мной, – мрачным тоном проговорил он, – и это мне совершенно не нравится.

– Ты опять заводишься, – проговорила она.

– Да-да, именно! – взорвался он. Потом огляделся, яростно затряс головой. – Что это? Что я здесь делаю? Кто ты, Джейни? Зачем тебе все это нужно?

– Мне приятно видеть, как ты выздоравливаешь.

– Да, выздоравливаю, – проворчал он. – Я должен выздороветь! Назло тому, кто велел мне болеть и слабеть.

– Кто сказал тебе это? – вскрикнула она.

– Томпсон, – бухнул он и откинулся назад с тупым изумлением на лице. И высоким ломким голосом подростка простонал: – Томпсон? А кто это – Томпсон?

Она пожала плечами и будничным голосом произнесла:

– Надо полагать, тот, кто велел тебе болеть и слабеть, как ты говоришь.

– Ага, – вновь прошептал он и протянул снова, уже в порыве откровения: – Ага-а-а…

Он погрозил ей плетеной трубкой:

– Я видел его, Томпсона этого. – Тут взгляд его вновь привлекла плетеная трубка. Он покрутил головой, закрыл глаза. – Я искал… – голос его умолк.

– Томпсона?

– Не, – буркнул он. – Уж его-то я и видеть не хотел… – И поправился: – Именно его. Я хотел выбить мозги из его поганой башки.

– В самом деле?

– Ну да. Видишь ли, он… он был… ох, ну что же это случилось с моей собственной головой?

– Ш-ш-ш, – попыталась она успокоить его.

– Не могу вспомнить, совсем не могу, – проговорил он надломленным голосом. – Это как… ну вот ты видишь, как нечто поднимается из земли, собираешься схватить это, тянешься изо всех сил, ощущая, как хрустят твои кости, вытягиваешься во весь рост и прикасаешься к этому пальцами, самыми кончиками пальцев… – Грудь его порывисто вздымалась и опадала. – Застываешь, словно бы навсегда, понимая, что не достигнешь цели, не сможешь ухватиться за это. А потом падаешь и видишь, как это нечто уходит вверх и вверх над твоей головой, становится все меньше и меньше, и ты никогда… – Откинувшись на спину, Гип зажмурил глаза. Он то задыхался, то дышал едва слышно. – И ты никогда…

Он стиснул кулаки. В одном из них оказалась та плетеная трубочка, и он заново прошел весь процесс открытия – удивление и недоумение.

– Она давно у меня, – проговорил он, разглядывая вещицу. – Это какое-то безумие. Чистый бред… А ты как скажешь, Джейни?

– Ну что ты.

– Ты считаешь меня сумасшедшим?

– О нет.

– Значит, я болен, – проскулил он.

К его удивлению, она рассмеялась. Подошла к нему, рывком подняла из кресла, подвела к ванной комнате и включила свет. Потом втолкнула его внутрь, к раковине, и постучала по зеркалу костяшками пальцев.

– И кто тут болен?

Он посмотрел на сухое и твердое лицо, смотревшее на него из зеркала, на блестящие волосы, на ясные глаза. И повернулся к Джейни с искренним удивлением.

– Я уже давно так хорошо не выглядел. Во всяком случае, с тех пор, как… Джейни, я служил в армии?

– А ты как думаешь?

Он снова посмотрел в зеркало.

– Абсолютно здоровый вид, – проговорил он, как бы обращаясь к себе самому. Потом погладил щеку. – Кто это твердит мне, что я болен? – Услышав шаги Джейни, он погасил свет и вышел из ванной следом за ней. – Мне хотелось переломить спину этого Томпсона пополам. Выбросить его сквозь…

– Сквозь что?

– Забавно, – проговорил он, – я хотел сказать: выбросить его сквозь кирпичную стенку. Я так сконцентрировался на этой мысли, что буквально видел, как я выбрасываю его.

– Возможно, так оно и случилось.

Он покачал головой.

– Это была не стенка, а толстая стеклянная витрина.

– Вспомнил! – завопил он. – Я увидел его и захотел ударить. Он стоял на улице совсем рядом и глядел на меня, я не закричал, я прыгнул и… – Он поглядел на руку в шрамах и сказал с удивлением: – Развернулся, вмазал и разбил окно. Боже!

Он вялым движением сел.

– Вот за это самое я и попал в тюрьму. Валялся в вонючей камере и гнил заживо. Не ел, не двигался, и мне становилось все хуже и тяжелее, ждал только конца.

– Но конец-то, я вижу, не настал?

Он поглядел на нее, на ее глаза, на ее рот.

– Нет, не настал, но только благодаря тебе. Ну а что ты скажешь о себе, Джейни? Что тебе нужно от меня, а?

Она опустила глаза.

– Ох, извини, извини, пожалуйста. Понимаю, это не слишком… – Он протянул к девушке ладонь, уронил руку, так и не прикоснувшись к ней. – Не знаю, что в меня вселилось сегодня. Просто я не могу понять тебя, Джейни. Разве я что-то делал для тебя и ты у меня в долгу?

Она улыбнулась:

– Вот так уже лучше.

– Но этого мало, – искренним тоном сказал он. – Где ты живешь?

Она указала:

– На другой стороне коридора.

– Так, – проговорил он, вспомнил ту ночь, которую провел в слезах, и со смущением отодвинул воспоминание на задворки памяти. Отвернулся, разыскивая новую тему разговора, любую тему. – Слушай, давай пройдемся.