- Так мне уйти?

Он едва заметно качнул головой:

- Как я могу прогнать тебя, Пат?

- Значит, ты хочешь, чтобы я осталась?

- Останься со мной, - сказал Ашор. И повторил: – Пожалуйста, останься.

Патрисия прильнула к нему, наслаждаясь ощущениями, которые дарила близость его горячего тела. Его прикосновения. Его губы. Его взгляд. Когда он поддался ей, подхватил на руки – но не так, как в пещере, а совершенно иначе: страстно и обещающе, - тяжелый камень свалился с ее души. Ей стало легко, как бывало лишь в раннем детстве.

*

Ей приснилась раскаленная пустыня, в которой нечем дышать, пылающее зеленоватым светом «черное солнце», адская боль, Ключ, намертво прикипевший к крестообразному углублению, и искаженное мукой лицо Поля - короче, ей приснилась правда.

Пат распахнула глаза, сдерживая дыхание. Ее сердце билось часто и гулко, а внутренности сжимались от страха. Ашор лежал рядом, и она осторожно сдвинула его руку, освобождаясь.

Она никому не рассказала о том, что на самом деле случилось в Хранилище. Несмотря на решение избегать обмана, она обманула их всех.

Отправив Пашу с Ашором и ее рюкзаком к остальным, Пат взялась исполнить безумный план. Она осознавала, насколько он безумен, но не могла остановиться на половине дороги.

То, что процесс пошел не по расчетному, Патрисия поняла почти сразу же, но было поздно. Вместе с неисправным артефактом она перенеслась в мертвую пустыню. Точнее – в мертвые пустыни. Их было много, очень много, они были похожими и различными одновременно. Песок и пепел, камни и безжизненные равнины, жара и дрожащие в мареве горы, сухостой… Пат видела все и не видела ничего, образы переплетались, знакомое превращалось в неизвестное, голова кружилась, фасеточное зрение сводило с ума. Взмахнув рукой, она ощутила тысячи своих рук, и как многоножка из сказки, замерла, запутавшись в собственном теле.

Она была бессильна. Она попала в зеркальный лабиринт без конца и края и понимала, что никогда не сможет из него выбраться. Она отражалась в параллельных мирах, позабыв, который из них настоящий.

И все же Пат пошла вперед, к маячившему впереди постаменту с «черным солнцем». Оно казалось близко, однако шаги множились, а цель почему-то удалялась. Наконец, какая-то часть ее достигла каких-то артефактов, и сотня ладоней потянулась к сотне тысяч клавиш… Ключ, уникальный и неповторимый, тоже отразился в бесконечности и легко вошел в предназначенный ему паз.

Пат чувствовала, что не справится: панели в разных мирах слегка отличались, не все символы стояли на своих местах, внимание дробилось. Проморгавшись, промедлив, насколько это было возможно, она набрала кое-как команду, отключающую защитное поле – и где-то команда прошла, купола истончились, осыпались, исчезли, но где-то последовательность была сочтена за ошибку.

«Несанкционированный доступ»! Чтобы она не сделала, она заранее проиграла. Сознание мутилось, не в силах вместить себя подлинный ужас многомерной Вселенной. Знание отныне равнялось незнанию. Жизнь неумолимо перетекала в смерть, которая была столь же глубоководной, как и безбрежные пески, пышущие жаром.

Далеким предкам современного ей человечества удалось постичь тайны материи, проникнуть в иные измерения, приобрести колоссальные возможности. Они решили, что имеют права полностью подчинить себе природу, заставить служить себе, став единовластными повелителями. Это явилось колоссальной ошибкой и привело к неминуемой катастрофе. Патрисия тоже слишком многое о себе возомнила. Она шагнула в бездну, и та поглотила ее, как поглотила ранее создателей «черного солнца».

Лихорадочно нажимая одни символы за другими, Пат пыталась все исправить и все вернуть. Она верила, что способ есть, что время ничто, но даже вечности ей не хватило, чтобы избежать предсказуемого возмездия.

И тут в Хранилище вернулся Павел Долгов.

Пат так и не сумела восстановить в памяти все, что тогда произошло, да и была ли она, эта память? Она уже распадалась на фрагменты, сгорала в смертоносном пламени тысячи «солнц», карающих дерзновенных самозванок, отменяла программы с помощью Ключа и задавала новые программы... Хаос – вот что это было. Он проник сквозь ее поры, отравил, заразил неумолимостью и неизбежностью. Пат упала в хаотически вращающийся колодец, и падения было не остановить

Павел выдернул ее из того кошмара, хотя и не успел избавить от другого – смертоносного хаоса, пустившего в нее корни. Муж сделал максимум, что было ему подвластно, и даже чуть больше: кинулся защищать свою любимую и их будущего ребенка. Однако Поль был всего лишь человеком, как и она.

Кажется, муж подскочил к ней и извлек Ключ из антарктической панели, который она безуспешно пыталась выковырять. Ее пальцы не слушались, превращаясь в прах, сожжённые смертоносными лучами. Павел с силой оттолкнул жену, добровольно принимая на себя удар стихии, занимая ее место в агонизирующем пространстве. Он падал в колодец вместо нее, а она летела вверх, к свету и спасению. Отравленная, агонизирующая, потерявшая что-то безвозвратно, наполненная до краев странной субстанцией – ни живой, ни мертвой, - но летела, летела прочь.

А он остался. За нее. Ради нее.

Как ему это удалось? Он не был бессмертным богом, не был гением – только влюбленным в нее человеком. Пат никогда бы не поверила, что такое кому-то под силу, если б не видела сама.

Впрочем, видела ли? Или придумала? Или не поняла. Или хотела думать, что именно его любовь подарила ей крылья.

От толчка она кубарем скатилась по ступеням, оглушенная и раздавленная. Физически невредимая в этом пространстве, она продолжала умирать в других. Поль взял на себя ее боль, но не всю. Искаженное лицо мужа было последним, что она увидела перед тем, как провалиться во тьму.

Когда она очнулась, храм рушился, превращаясь в одну из тех пустынь, что станут отныне заменой ее потерянным зеркальным отражениям. Пат вскочила на ноги, подобрала валявшийся на ступенях Ключ, спрятав его на груди, и бросилась бежать. А жар преисподней, где она побывала, катился за ней девятым валом, швыряя камни и оглушая отчаянными воплями сгорающих тел – ее и ее супруга.

Она убежала и одновременно не успела убежать, она спаслась и все-таки по-прежнему отражалась в разбитых зеркалах, похитивших ее душу. Кто мог помочь ей теперь, когда Павел мертв?

Вовсе не «черное солнце» явилось источником квантовой нестабильности, поразившей их старый, привычный мир – она сама отныне несла в себе хаос. Патрисия не была, конечно, в этом уверена, но ужасно этого боялась.

*

Ашор пробудился и сел, но Пат ничего не замечала. Только когда его сильная рука бережно обвила ее дрожащие плечи, она осознала, что лицо ее мокрое от слез. В последние дни ненавистные ей слезы постоянно были близко, она никогда столько не плакала.

- Что случилось? – спросил Ашор. – Я тебя расстроил?

Пат покачала головой, потому что говорить не могла. Эта внезапная немота тоже явилась следствием распадающейся на атомы жизни.

Ашор поцеловал ее, и она уткнулась носом ему в грудь.

- Расскажи мне, что тебя мучает?

- Нет.

- Обещаю, что пойму и не стану осуждать.

- Я еще не готова.

- Хорошо, - он лег обратно на подушки, увлекая ее за собой, - я подожду.

Какое-то время Патрисия молчала, собирая сложный пазл из слов, мужества и проснувшейся совести, а потом сказала тихо, но твердо:

- Я знаю, что нам не быть вместе. Не так долго, чтобы ты дождался, когда я начну об этом говорить.

Он снова поцеловал ее. «Шлюх не целуют, - отрешенно подумала она, - хотя я всегда вела себя, как последняя шлюха. И с ним тоже».

Она хотела жить и искала того, кто мог бы вырвать смертельное семя из отравленной души. Кто мог бы исцелить эту душу. Кто мог бы ее полюбить, и кого она тоже могла бы любить, ведь только любовь и спасает.

Но имела ли она вообще это право: молить о любви и спасении? Даже не ради себя, а ради новой жизни.