- Например? – заинтересовался Грач.

- Сегодня, когда мы разбирали завал, я заметила у секретаря ствол под мышкой. Он придерживал его, чтоб не выпал, когда полез по камням в вертолет. Уж очень неестественно за бок держался.

- Вот как! Но не удивлен.

- Патрисия хотела себя обезопасить от Доберкура. Сто к одному, они были знакомы задолго до поездки, и Доберкур никакой не секретарь. Вряд ли Пат рискнет вступиться за мужа, но собственная шкура ей дорога, - продолжила Егорова. - В свою очередь, Доберкур не доверяет Патрисии. Следит за ней, контролирует. Мне кажется, у нее есть что-то, какой-то аргумент или вещь, что служит залогом личной безопасности. Но и пистолет ей был не лишним. Знаешь, иногда мне ее жаль. Сначала, я была готова ее размазать, но теперь вижу, что не все однозначно.

- Ты за нее вступишься, если Доберкур начнет ей угрожать?

- А ты?

Грач хмыкнул:

- Моя первейшая забота это жизнь и здоровье Паши. А Патрисия… она его предаст, обязательно предаст, нутром чую. Я предателей не люблю. Топить нарочно не буду, но коли придется выбирать между ней и Пашей, не посмотрю, что она женщина.

- Мы все в одной лодке, - заметила Анна. – Я очень сомневаюсь, что за нами кто-то прилетит в ближайшее время, значит, придется справляться своими силами и удержаться от выяснения отношений. И Стальнов, и компромат на Доберкура, и даже золото древних цивилизаций потеряли преимущественное значение. Если мы передерёмся из-за денег, будет глупо. До подхода спасателей надо держаться сообща.

- С таким пестрым раскладом это практически невозможно.

- У нас нет выбора. Судьба распорядилась за нас.

– И все-таки мы выбираем, – тихо сказал Грач и повторил, словно убеждая сам себя: – Мы всегда выбираем. И ты тоже выбрала, когда решилась прилететь в долину, несмотря на то, что я просил тебя держаться подальше. И когда призналась мне во всем.

- Я не хочу воевать, Володя.

- Да кто ж хочет? Но чует мое сердце, придется.

Он прикинул, можно ли ее посвятить частично в тайну, но решил, что не стоит, не время. Вот Дима вернется, вместе и решат. Грач помолчал, прислушиваясь к грохоту за тонкими стенками палатки. Мрачно вспомнил о тех, кто отправился на перевал. Добрались ли? Уцелели в природном катаклизме? Смогут ли вызвать помощь?

Анна шмыгнула носом:

– Как думаешь, когда буран прекратится?

– Без понятия.

- Мне немного страшно… - Анна прильнула к нему так порывисто и доверчиво, что Володя вздрогнул. Он обнял ее, давая понять, что с ней заодно. – Наш ангар устоит?

- Должен устоять. А вот тем, кто сейчас под открытым небом, приходится несладко.

- Волнуешься за Пашу?

- За всех. Надо было мне пойти.

- Если бы ты пошел, то не смог остановить бурю, - совершенно серьезно сказала Аня. – Для них ничего не изменилось бы. Но то, что ты остался, многое изменило для меня.

- Тебя не оставили бы тут в одиночестве. Кто-то обязательно был бы с тобой в лазарете, чтобы поддержать.

- Мне не нужен «кто-то», Володя. Мне спокойнее с тобой. И правду сказать я могла тоже только тебе.

Грач растерялся. Это заявление прозвучало так интимно, что он не нашелся с нейтральным ответом и даже слегка покраснел. Он подумал, что слова Ани ему приятны, однако она имела в виду совсем другое. Или спирт оказал на нее побочное действие, слегка раскрепостив. А еще он подумал, что ее приятель-актер сидит сейчас в вертолете и совершенно не беспокоится за подружку. Если бы его девушка пропадала где-то в палатке, а вокруг бушевал ураган, Володя обязательно нашел способ, как до нее добраться. Но Сергей Давыдов, кажется, ни разу за минувший вечер не заглянул в лазарет. И вообще, словно избегал Егорову. Может, они поругались?

Спрашивать о Давыдове Грач не стал. Вместо этого, меняя тему, посоветовал:

- Попробуй поспать. Пока есть такая возможность.

- Я не усну, - ответила Егорова. – Очень много звуков. И еще наш покойник… я не могу спать в его присутствии.

- Обещаю, что с его стороны тебе ничего не грозит.

- Правда?

Он скупо улыбнулся:

- Правда.

Аня отстранилась и посмотрела на него. Володя не знал, стоит ли ее отпустить, и все-таки не отпустил, лишь чуть сдвинул руку с ее плеча на спину. Ему совсем не хотелось разрывать их физический контакт.

- Спасибо тебе! – прочувственно сказала Аня.

- Не за что, - резко откликнулся он и, избегая смотреть ей в лицо, поправил на ней плед, вытянул ноги и закрыл глаза…

*

Утром снаружи ничего не изменилось, даже не посветлело, зато в их единственном обогревателе сел аккумулятор. Грач и Егорова без лишних церемоний залезли в один огромный спальник на двоих, чтобы, прижавшись друг к другу, сохранять живое тепло. Второй спальник, поменьше, как и плед, они подложили снизу, чтобы не так жестко было лежать на дощатом полу – ничего другого у них не было.

Аня дремала, забавно сопя носом, а вот от Володи сон бежал. От близости гибкого девичьего тела у него появились иные, совершенно неуместные желания. Хотя они надели на себя всю имевшуюся одежду, позицию заняли недвусмысленную, лежали в обнимку, и Анина голова в забавной шапочке с помпоном покоилась у Володи груди и иногда щекотала этим дурацким помпоном подбородок. Грач маялся, тихо вздыхал, пытался считать баранов или думать об отвлеченных вещах – все напрасно.

Тем не менее, Володя обнаружил, что близкое присутствие этой маленькой женщины, почти ребенка, придает уверенности ему самому. Он уверился, что Анна не так уж и плоха. Страсть, алчность, месть - вот три кита, на которых стоят преступления мира. А что двигало Анной? Только сестринский долг и желание защитить слабого. Значит, не преступница она, а жертва.

Да что уж там говорить: Аня поразила его суровое сердце. С каким хладнокровием и спокойствием она ухаживала за ранеными и ассистировала ему! Володя не был врачом, он лишь нахватался отдельных навыков: умел перевязывать раны, накладывать жгуты, ставить уколы. По роду занятий его на передовую никогда не посылали, но в горячих точках передовая легко могла переместиться куда угодно и когда угодно. В основном Грач был задействован в конвое и на охране объектов, и несколько раз они попадали под шквальный обстрел. Ему доводилось вытаскивать на себе раненых из горящего здания, останавливать кровь, чтобы та не хлестала из оторванных конечностей, и молиться, чертыхаясь, чтобы эти люди благополучно дожили до момента, когда ими займутся настоящие доктора. К великому сожалению, доживали не все, и тогда Грачу приходилось закрывать стекленеющие глаза и слать проклятия в адрес тех, кто допустил такое.

К смерти привыкнуть нельзя, чтобы там ни говорили. И сейчас мертвое тело, лежащее на столе в двух метрах от них, тоже нервировало и заставляло мучиться сомнениями: а все ли он сделал для того, чтобы спасти человека?

Анна Егорова по собственной инициативе разделила с ним ответственность пополам. Он не просил ее ни о чем, более того – смотрел в ее сторону с подозрительным прищуром, как и на корабле. Он считал ее умной и циничной стервой, не способной на поступок. Но пришла беда, и Анна встала с ним плечом к плечу. Не спрашивая разрешения, не требуя уважения или признания заслуг. Просто делала то, что должно. Патрисия сбежала, едва заслышала стоны и ругань. А Анна осталась. И даже этот ее пистолет…

Грач больше не мог на нее сердиться. Презирать и подозревать в неискренности тоже не мог. На войне сразу становится видна подноготная людей, которые в мирной жизни сумели бы притвориться или обмануть. Опасность и близкая смерть срывает маски. Анна тоже сегодня лишилась маски, предстала в истинном свете, потому что падение астероида в антарктическом оазисе это даже хуже, чем война. И Грач был благодарен за то, что освободился от своих заблуждений.

*

Виктория Завадская

В багажнике вездехода Виктория окончательно успокоилась. Паша ехал очень медленно, быстрей было бы пешком, но с другой стороны ход машины был плавный, потерявшего сознание Симорского почти не трясло, да и Вика, завернутая в спальники, пригрелась и воспрянула духом.