Гостиная выглядела непривычно пусто – всё уже приготовили к завтрашнему отъезду. Берт сам упаковывал все книги, раскладывая их по тематическим связкам, и теперь было дико сесть в кресло и не обнаружить под рукой ни одного томика. Вздохнув, он привстал и чуть сдвинул кресло: вечернее солнце непривычно било в глаза – тяжёлые бархатные портьеры травяного цвета тоже сняли.

Всё было непривычно и голо. Пустая полка у камина – там раньше лежали их трубки, все разобрали свои, а он прихватил и оставшиеся, просто на память о людях, которые в последние два года находили в этом доме приют. Со стен убрали картины – они изображали собой ниийские пейзажи и напоминали о доме.

Будет ли следующий посол Ниии жить в этом же особняке? Берт не знал; его миссия теперь завершилась, и он, по правде говоря, не очень-то заботился о том, как теперь будут строить отношения с Райанци. Точно более агрессивно – иначе не отзывали бы его и не присылали бы А-Верти.

Берт всегда считал, что для дипломата А-Верти слишком жёсток и холоден – но к новому королю Райанци требовался другой подход, и молодой солнечно-дружелюбный Берт со своей командой тут становился неуместен.

По совести сказать, Берт был несказанно рад, что его отзывают. Найти подход к новому королю ему было бы непросто, и те методы, которыми привык действовать он, тут бы не сработали. А вырабатывать новые и подстраиваться под обстоятельства… да, Берт это умел, и наверняка бы научился, – но зачем, если в Ниии есть более подходящие кандидаты на роль главы ниийского посольства в Райанци?

«Что ж! Вот и закончился этот этап!» – прижмурился Берт, закладывая руки за голову и откидываясь на спинку удобного мягкого кресла – делали по его заказу.

Он был вполне доволен результатами своей двухлетней работы. С прошлым королём и его правительством ему удалось установить добрые отношения, и эти годы в Райанци и в сравнение не шли с его предыдущей миссией – Берт вздрогнул, вспомнив душный воздух Ньона и тяжёлый взгляд ньонского владыки. Нет, в Ньон он ни за что больше не поедет, что бы там ни выдумывал брат! И люди отвратительные, и климат ужасный!

Слава Богу, после идиотской смерти владыки – того зарезала собственная жена, и её чувства прекрасно можно было понять, – Берта перевели в Райанци, к культурным единоверцам, которые привыкли решать проблемы если не словами, то хотя бы интригами, но уж точно не убийствами и поединками, как было принято в Ньоне.

«Нет, в Ньон – ни за что!» – сам себе кивал Берт, который был согласен даже бросить карьеру дипломата, лишь бы не иметь дел с этими воинственными дикарями и их деспотичными правителями.

Ленивые мысли бывшего ниийского посла в Райанци прервало появление слуги.

– К вам дама, ваше сиятельство! – с поклоном объявил он.

Берт удивлённо приподнял брови.

– Мы уже не принимаем, Рей, – аккуратно напомнил он.

Слуга замялся; с то ли кашлем, то ли кряхтением принялся теребить свои манжеты.

– Она… – наконец, объявил он причины своего поступка. – Она в таком отчаянии, ваше сиятельство…

Удивление Берта ещё возросло. Ниийское посольство не было тем местом, где искали пристанища попавшие в беду дамы – и в другой ситуации он поостерёгся бы вмешиваться во внутренние дела Райанци и спасать отчаявшихся леди. Но теперь настроение его было слишком благостным, да и послом он больше не являлся, так что…

– Проси! – кивнул он, вставая и аккуратно застёгивая на все пуговицы небрежно распахнутый до этого момента сюртук.

Он справился как раз вовремя; слуга впустил в двери даму, которая, и впрямь, по всем приметам находилась в весьма глубоком отчаянии.

Молодая девушка – Берт не дал бы ей на глаз больше двадцати пяти – с заплаканными глазами и чёрными кругами под ними. Она была аккуратно причёсана и прилично одета, но в каждом движении её чувствовалась подавляемая истеричная нервозность. Особенно напрягли Берта её тонкие пальцы, которые она держала неестественно неподвижно – ему потребовалось несколько секунд, чтобы понять, что она так пытается подавить дрожь.

– Ваше сиятельство! – леди сделала изящный и полный достоинства реверанс, но Берт, уже отпустивший наружу профессиональный азарт, заметил и чересчур чёткую, нарочитую артикуляцию – очевидно, и голос её пытался дрожать, – и лёгкую заминку, свидетельствующую о том, что она не может решить, когда из этого реверанса встать и достаточно ли почтителен вышел сделанный поклон, и сбежавший от прямого зрительного контакта взгляд. Леди смотрела куда-то в область его лба – и, судя по тому, как часто она смаргивала, даже эта задача была для неё не такой уж простой, и она с трудом заставляла себя смотреть на него, а не куда-нибудь в пол.

– Мадемуазель, – спокойно поклонился в ответ он и жестом пригласил к софе: – Прошу вас.

Однако на софу она даже и не взглянула; так и не отрывала острого мучительного взгляда от его лба, словно цепляясь этим взглядом за него.

Берт подумал, что точно поможет этой девушке, даже если брат и будет им недоволен. В конце концов, нельзя же было бы завершить столь успешную двухлетнюю миссию таким неприятным поступком, как отказ попавшей в беду леди! Если откажет – он же потом всю жизнь будет вспоминать об этом с сожалением и досадой!

– Нет, я к вам… просительницей, – вдруг, собравшись, мотивировала свой отказ сесть леди. Голос у неё был приятный, и, по видимости, в нормальном состоянии – звонкий; но теперь он звучал несколько сдавленно от того, что она, очевидно, прикладывала усилия к тому, чтобы произносить свои слова.

По запинке, которую у неё вызвало слово «просительница», Берт предположил, что дама из гордых, и роль эта ей весьма непривычна – видимо, и впрямь в отчаянии.

– Я… – деревянно-неподвижные пальцы дёрнулись было с намерением вцепиться в ткань платья; но леди собралась, снова заставила свои руки застыть и не дрожать, и явно на одной силе воли, по-прежнему настойчиво высверливая взглядом его лоб, выложила цель визита: – Возьмите меня замуж, ваше сиятельство!

Только многолетний опыт работы дипломатом позволил Берту остаться невозмутимым; просьба была совершенно неожиданной и далёкой от любой из тех версий, что он успел построить внутри своей головы.

– Пожалуйста, – спохватившись, добавила дама, и снова сделала реверанс – скорее всего, чтобы иметь возможность спрятать глаза, уткнувшись ими, наконец, в пол.

Берт невольно стал перебирать в голове знатные райанские фамилии – пытался понять, что за семья у этой леди, и из-за чего от выбранного родителями супруга она надумала бежать не в монастырь, не с тайным возлюбленным, не к дальним родственникам, наконец, – а с уезжающим ниийцем.

«Отметь, ей нужен именно брак. Её родители так этого побега не оставят? Будут догонять и проверять?» – увидел в деле очевидную проблему Берт.

Между тем, леди, увидевшая в его молчании отказ, принялась, не вставая из реверанса, лихорадочно говорить в пол:

– Клянусь, ваше сиятельство, я буду идеальной женой! Я справлюсь и со светскими, и с хозяйственными обязанностями, я хорошо образована и ничем вас не опозорю, я в совершенстве владею ниийским… – она тут же и перешла на ниийский и принялась лихорадочно перечислять все те бесчисленные достоинства, коими должна была обладать идеальная жена.

Берту стало мучительно больно всё это выслушивать; хотя, чем дальше леди говорила, тем звонче и уверенней звучал её голос, в самом этом лихорадочном, быстром монологе отчаяние её проступало всё отчётливее.

– Ах!.. – вдруг подскочила она, прервав саму себя, и впервые устремила на него прямой взгляд – в её серых, отдающих в синеву глазах, стояла паника. – Я потом, в Ниии, если вам будет угодно, уйду в монастырь…

Голос её сорвался – Берт сделал вывод, что в монастырь ей совсем не хочется, и она высказала это от отчаяния, в попытке уговорить его.