Но тут она услышала звук дверного звонка.
Стиснув зубы от острой боли голеней и мучительной хронической ломоты ступней, она с трудом поднялась с кресла и заковыляла к двери. Половой ковролин почернел от воды и набух как губка, о чём где-то в глубине своего сознания она сожалела, хотя большая часть сточных вод всё же уходила в решетки воздуховодов подпольной системы отопления и зазоры по углам комнат, где Монти неверно выполнил прилегание плинтусов. Она слышала журчание откуда-то из под дома и на ходу вообразила себе темные неподвижные воды какой-то тенистой лагуны, в которой застрял получивший пробоину корабль-дом и пытается балансировать на зыбкой водной поверхности. Дверной звонок прозудел ещё раз. – Да ладно, ладно – пробурчала она, – иду уже.
Перед дверью стояла девица с черными кругами вокруг глаз. Она показалась ей смутно знакомой и на какой-то миг Мьюриэл чуть было даже не решила, что узнала её из телепрограммы про одну уличную шлюху, которая отважилась на убийство своего сутенера, после чего освободила от него всех этих районных в-кожу-ряженных фингал-под-глазом-ных шалав, но как только та заговорила, Мьюриэл поняла, что обозналась. – Здрасьте, – сказала девица и Мьюриэл заметила, что её кроссовки черны от грязи. – Я – ваша соседка, ... Мег Тервиллиджер, помните?
Мьюриэл молчала, прислушиваясь к шуму, доносящемуся от умывальника ванной, а Мег бросила взгляд на свои грязные кроссовки, – Я, э ... лишь хотела сказать вам, что нам, э ... то есть нам с Сонни, ... ну, это муж мой, ага? ... В общем мы очень соболезнуем вашему горю и всё такое, но мне интересно, знаете ли вы, что у вас на заднем дворе включены распылители?
Мьюриэл попыталась улыбнуться – ведь вроде бы улыбка точно не была бы неуместной в подобной ситуации? – но смогла лишь приподнять над зубами верхнюю губу, соорудив что-то вроде тика или гримасы.
Тут, кинув взгляд на ковролин и промокшие тапки соседки, Мег изменилась в лице. Она выглядела растерянной, а может, даже чуть напуганной, но всё же ... молодой, такой молодой. Когда-то у Мьюриэл уже была молодая подружка – студентка коммунального колледжа, которая бывала у них дома ещё до того, как заболел Монти. У этой девицы был диктофон и она задавала им вопросы об их детстве, тех давних временах, когда в долине Сан-Фернандо ещё были грунтовые дороги и апельсиновые рощи. Студентка говорила, что запись таких интервью называется устной историей.
– Ничего страшного, – ответила Мьюриэл, пытаясь обнадёжить соседку.
– Я просто хотела ... если у вас проблема с сантехникой, – сказала Мег, на шаг отступив от двери, – то мой Сонни... – оступившись и не успев закончить мысль, она поджала голову и сбежала вниз по ступенькам, но, оказавшись на фасадной дорожке, быстро обернулась. – Я хочу сказать, что вам реально надо позаботиться о ваших распылителях, – выпалила она, – а то у меня весь дом насквозь промок, мой солярий и всё такое...
– Ничего страшного, – снова повторила старуха, а как только девушка ушла, захлопнула дверь.
– Она рехнулась. Серьёзно. В смысле, поехала крышей, – жаловалась Мег, обжаривая на сковородке ломтики мяса лисьей акулы вместе с зелеными стручками горького перца, красными стручками сладкого перца, луком и кориандром. Сонни, который в свои двадцать восемь был настолько заморочен своим бизнесом риэлтора недвижимости, что мог себе позволить заглянуть в утреннюю газету только после возвращения домой поздно вечером, развалился в уголке для завтрака со стаканом водки с тоником, уткнувшись в спортивный раздел газеты. На его голове красовалась модная причёска, которая когда-то, кажется, называлась «взлётная полоса», хотя его волосам цвета «белый-блонд» не хватало уже нужной густоты, а его открытое импонирующее лицо с задорной миной начало подавать признаки износа в виде морщинок вокруг глаз – дань нервным годам условного хранения клиентских бумаг. Тиффани находилась в своей комнате, тихонько играя двумя пятнадцатисантиметровыми куклами стоимостью по шестьдесят пять долларов каждая.
– Кто? – нехотя пробормотал Сонни, бездумно теребя золотую цепочку, висящую на его шее.
– Мьюриэл. Наша пожилая соседка. Ты хоть слово услыхал из того, что я тебе сказала? – гневно щёлкнув запястьем, Мег убавила жар под сковородой и с грохотом захлопнула на ней крышку. – Пол в солярии весь затоплен к чёртовой матери, – причитала она, барражируя по кухне босыми ногами, пока наконец не успокоившись, застыла над ним. – Ковролин испорчен. Почти. А во дворе ...
Сонни швырнул газету на стол, – Ладно! Ты дашь мне хоть минуту покоя, а?
Она соорудила на лице умоляющую мину, которая состояла из надутых губок, растрепанных волос и таких неотвратимых глаз и которая всегда оказывала на него нужное влияние. – Это займёт всего одну минутку, – проворковала она, – Я лишь прошу тебя заглянуть на задний двор.
Взяв мужа за руку, она провела его через гостиную в солярий, где он постоял немного, изучая мокрое место на бетонном полу. Мег же была неприятно удивлена ростом этого пятна, размер которого стал раза в три больше, чем был ещё днём, и казалось, что оно разрасталось на глазах, раскинув свои крылья и лапы как чудовищная клякса Роршаха. Мег показалось, что оно похоже на некую бабочку, а скорее даже на парящую в воздухе ворону или летучую мышь. Интересно, а что на это сказала бы соседка.
Выйдя же во двор, она аж взвизгнула от отвращения – все дождевые черви её лужайки повылазили на белый свет, чтобы повыздыхать на её пороге. А сама лужайка была теперь не просто слякотной, она напрочь погрузилась в густую и грязную, как болото, жижу. – О Господи! – проканючил Сонни, увидев, как его туфли-броуги тонут в трясине, после чего попрыгал через лужайку к начавшему уже валиться соседскому забору – один его столб покосился как пьяный, а штакетины выпучились. – Ты только погляди на это, – крикнул он через плечо жене, застрявшей у двери солярия в приступе брезгливости к червям, – Забор валится к чёрту!
Сонни, даже невзирая на поток воды затекающей ему в туфли, на минуту застыл на месте с выражением недоумения на лице. Это состояние мужа ей было знакомо. Оно овладевало его лицом в моменты чрезвычайных ситуаций, как, например, было, когда он раскрыл некий телефонный счет и был огорошен, обнаружив в нём странные двадцати-долларовые звонки в город Биллингз, штат Монтана и город Гринлиф, штат Миссисипи, или когда один его клиент, покупатель, позвонив ему в самый день закрытия сделки, сообщил, что он оскорбил продавца, и, мол, не мог бы Сонни занять ему пятьсот долларов на внесение залога. Подобные эксцессы неизменно заставали его врасплох. Каждый новый случай, когда обитатели этого высокоразвитого и благоустроенного (чем его так умилял) мирка всячески досаждали ему симптомами своих наследственных недугов типа нерадивости, непрактичности и непредприимчивости, ввергал его в шок с новой силой. Мег видела, как на его лице выражение растерянного недоумения уступает место гримасе оскорблённой ярости. Она последовала за ним через весь дом, затем по тротуару – во двор соседки, где он, подлетев к её парадной двери, стал дубасить по ней в стиле гестапо.
Ответа не последовало.
– Сучье отродье! – чертыхнулся он, оглянувшись на жену через плечо так, словно это она была в чём-то виновата. Им было слышно, как внутри звучит трагичная опера льющейся воды – капание и журчание, шипение и шуршание. Снова повернувшись к двери, Сонни стал молотить по ней кулаком с такой силой, что Мег готова была поклясться, что видела, как проседали филёнки.
Столь безудержная ярость пугала её. Конечно, им подкинули проблем и ей было приятно, что он пытается решить их, но стоит ли ему так буйствовать, стоит ли ему так выходить из себя? – Не надо выламывать ей дверь, – воскликнула она, завороженно наблюдая за мельканием его предплечья и молота-кулака, снующего вверх-вниз с дикой частотой. – Ладно, Сонни. Это же всего лишь вода, не бог весть что!
– Всего лишь? – гаркнул он, разворачиваясь к ней. – Ты же видела, что с забором ... не успеешь оглянуться, как и фундамент поедет на нас. Весь этот хренов дом ... – он не успел закончить фразу. По гримасе на лице жены он понял, что соседка открыла дверь.
