– Вы уверены, что справитесь? – Он поморщился. – Простите за этот вопрос, миледи, но… Судя по бумагам, вы сирота, у вас нет семьи и заступиться за вас некому. Единственной вашей родственницей, сестрой матери, была леди Галбрейт. Артефакты – лакомый кусочек для теневого рынка, а, как бы я ни хотел полностью искоренить преступность в городе, вы догадываетесь, что она здесь есть. Великий тракт способствует. К вашей тете приходили, и к вам придут. Это не единственный магазин артефактов в городе, однако у леди Галбрейт имелась определенная известность. Она была довольно жестким человеком с безупречной репутацией. Ваша репутация, – он постучал пальцем по бумагам, – с самого начала не безупречна.
– Об этом знаем только мы с вами, не так ли?
– И будет знать ИМД. Вряд ли информация просочится, и все же… Мне хотелось бы думать, что я принимаю правильное решение, разрешая вам торговлю.
– Я найму круглосуточную охрану, – пообещала я, – и закажу защитный контур у лучшей компании в Райстоне. Как я уже сказала, мне милы, в основном, обычные украшения, не только и не столько артефакты. У меня нет лицензии на боевые амулеты или сложные заказы для лекарей. Защитные кулоны, мелочевка на удачу, браслеты от сглаза – вот то, чем я буду заниматься. Маленькая бытовая магия. Боюсь, если ко мне придет кто-нибудь из… бандитов, – я округлила глаза, – то я их очень сильно разочарую. Им ведь, наверное, не это нужно. И, разумеется, стоит сразу доложить вам?
– Не мне. Если к вам кто-то заявится, сообщите своему инспектору из ИМД, а дальше это их дело – и городской полиции. Ладно, леди Смит, – Шакли тяжко вздохнул, – из уважения к памяти леди Галбрейт и его светлости Аддисону… Я подпишу ваше разрешение на торговлю. Но учтите, за вами будут наблюдать, и постарайтесь вести себя достойно. Леди Галбрейт очень любила Райстон, даже помогала ремонтировать шпиль башни, – он указал куда-то вверх, – и делала все, чтобы город жил спокойно. От вас я ожидаю того же, только шпиль чинить уже не нужно. Это ясно?
– Предельно ясно, сэр.
Он подмахнул нужную бумагу, поставил печати, велел хранить в сейфе и отпустил меня. Я вышла, прижимая к себе папку с зелеными завязками и спиной чувствуя пристальный взгляд Хораса Шакли.
Дождь прекратился, облака отползли от города, открыв изумрудные склоны гор и колокольчиковое небо. Райстон встряхнулся, будто большая собака после купания, и выглядел гораздо более оживленным, чем вчера. Выйдя из ратуши, я подняла голову, чтобы рассмотреть шпиль. Тоненькая башня, увенчанная золотым листочком – символом процветания – возносилась в очистившиеся небеса. Красиво.
На площади толпился народ, откуда-то долетали выкрики. Приглядевшись, я заметила протестующих: близко к крыльцу ратуши они старались не подходить, выстроились неровной шеренгой так, чтобы бургомистр мог увидеть их из окна. В основном тут были мужчины и женщины средних лет, державшие плакаты «Нет повышению налогов» и «Наши дети голодают». Выдумки никакой, зато понятно.
– Что здесь происходит? – спросила я у мальчишки-газетчика, который стоял, прислонившись к афишной тумбе и поплевывая на мостовую.
– Королевский совет проголосовал за повышение налога с прибыли для тех, кто торгует едой, – оттарабанил мальчик и протянул мне газету. – Лоточники протестуют. Хотите прочитать? Всего один арс, мисс!
Я дала ему медяшку и сунула газету в сумочку. Позже ознакомлюсь с местными новостями, а сейчас нужно заполучить свое имущество.
В отделении Континентального банка тосковала очередь, и мне пришлось провести полчаса, разглядывая буклеты. Обещали кредит под небольшие проценты для «надежных платежеспособных граждан» и рассказывали о преимуществах долгосрочных вкладов. Все это меня пока не интересовало. Вместе с магазином тетя оставила мне небольшое состояние, и, если я буду вести себя разумно и не растранжирю все в первый же месяц, на полгода становления магазина хватит, да еще и в запасе останется. О долгосрочных вкладах можно подумать, когда мне будет что вкладывать. Конечно, мне есть к кому обратиться, только вот… я скорее отгрызу себе руку, чем напишу Эдварду или герцогу Аддисону с такой просьбой.
Наконец, меня пригласили в кабинет, где приятный мужчина лет тридцати, представившийся Коннором Трейси, моим банковским помощником, попросил меня удостоверить личность. Капля крови на амулет, несколько подписанных бумаг – и вот мы уже спускаемся в хранилище.
– Прошу прощения, что заставил вас ждать, – извинился передо мной мистер Трейси, пока мы шли по коридорам. – Леди Галбрейт была нашей постоянной клиенткой, я занимался ее делами последние пять лет. Это большая честь для меня – стать и вашим помощником. Если у вас возникнут хоть малейшие вопросы, пожалуйста, обращайтесь ко мне. Впредь вам не придется ждать в очереди, просто подойдите к клерку в зале и назовите свое имя, и я приму вас в течение нескольких минут.
– Благодарю, мистер Трейси. Я очень ценю такое отношение.
– Ну, вот. – Он остановился перед обитой железом дверью, на которую были нанесены защитные знаки, и отдал мне коробочку с ключом. – На столе – те бумаги, которые леди Галбрейт просила вас посмотреть в первую очередь. Все остальное запечатано в ящиках, вы можете открыть любой и проверить.
– Я не сомневаюсь, что в Континентальном банке мое имущество под надежной охраной, – мягко произнесла я. Трейси смотрел на меня с восторгом, и после сухого отношения бургомистра, не впечатлившегося моей миловидностью, это согрело душу. Глупо, знаю, но… так приятно! – Что мне сделать, когда я закончу?
– У двери есть кнопка. Нажмите, и я приду за вами.
Он ушел, а я открыла дверь, наслаждаясь пением магии. В банках сами двери – это гигантские артефакты с очень сложными формулами; да что там, стены тоже зачарованы. Великолепная работа, хотя совсем не мой профиль.
Комната оказалась неприлично большой. До сих пор я и не подозревала, сколько у тетушки в магазине ценного имущества. Вдоль стен громоздились ящики, их ряды поднимались до потолка. Я застонала, представляя, что мне нужно будет все это разобрать. Да тут работы на неделю или две! А хотелось бы открыться как можно скорее, время поджимает.
– Ладно, – пробормотала я, – буду решать проблемы по мере поступления.
В центре комнаты стоял стол, и на нем тоже были ящики – по всей видимости, с магазинными документами. Актуальную бухгалтерскую книгу мне уже передал поверенный, а тут, наверное, списки закупок, накладные и прочая, прочая. На видном месте лежал толстый коричневый конверт, надписанный почерком тетушки Розалинды. Я взяла его. «Моей любимой племяннице Марике, лично в руки. Вскрыть в защищенном месте». Конверт оказался тяжелым и сам являлся артефактом: отпирала его капля моей крови. Сильная защита, надо же…
Я села в кресло, открыла конверт и вытряхнула на стол его содержимое. Несколько листов, исписанных все тем же аккуратным тетиным почерком, и алый бархатный мешочек. Его я пока отложила в сторону, глубоко вздохнула, развернула письмо и начала читать.
«Моя дорогая Марика!
Пишу тебе, уже зная, что скоро покину этот мир. Мне остался день или два, и я так жалею, что совершила ошибку и не поняла раньше, как у меня мало времени. Что ж, это повод сделать все правильно – и быстро.
Для начала хочу сказать, что не держу обиды. Я постоянно говорила об этом в письмах, однако желаю заверить тебя еще раз: то, что ты не появлялась в Райстоне, понятно и объяснимо. Благодарю, что отвечала на мои письма и не забывала свою тетушку. И пусть я скучала по тебе, скучала неодолимо, я уважаю твое решение и всегда поддерживала тебя. Мне жаль лишь, что твой талант артефактора был слишком долго скрыт от мира, и жаль, что ты так и не простила себя. Марика, я никогда не считала тебя настолько виновной, как ты сама. Возможно, пришел момент отпустить это? Кто тебя точно не осуждает, так это я, особенно сейчас – ведь на мне лежит тяжесть очень похожей ошибки.
Прости меня, что лезу тебе в душу. Я не позволяла себе этого, пока была жива, но теперь-то это моя последняя воля, и я могу говорить, что вздумается. Прости также, что оставляю мою любимую племянницу с нерешенными вопросами: не хотелось бросать тебя. И все-таки… Это шанс для нас обеих. Да, письмо можешь вскрыть только ты, однако в последнее время я опасаюсь даже своей тени. Непривычно слышать это от меня? Когда-то я ничего не боялась. Мне казалось, будто я бессмертна и нет вещей сильнее меня. Наивность! Возможно, и это послание побывает в чужих руках прежде, чем его увидишь ты. Я обязана быть предельно осторожной, ведь сама себя я уже погубила, и меньше всего мне хотелось бы причинить вред тебе.
Моя милая девочка… Ты знаешь, о чем я говорю. В этот момент, когда читаешь, уже знаешь. Я оставляю тебе магазин и хочу, чтобы ты продолжила мое дело. Продолжила так, как сможешь, вложив в него все силы. Помню, как ты об этом мечтала. «Тетушка Розалинда, – говорила ты, – когда стану настоящим артефактором, я буду помогать тебе здесь! Мы сделаем так много красивых украшений, что о нас заговорит все королевство!». Тебе было лет десять или около того; надеюсь, что-то живо в тебе из тех желаний…
Мне нравилось, что ты любишь Райстон. Я тоже его люблю, и я гуляла по его улицам часами. В память обо мне как-нибудь выбери время и пройдись по тем местам, где мы обожали бывать вместе; уверена, ты обнаружишь: там что-то изменилось, но немногое. Пусть они останутся тебе в память обо мне.
И все же, хоть я и бросаю тебя наедине с неизвестностью, совсем без помощи ты не будешь.
Во-первых, есть список людей, с которыми я работала. Присмотрись к нему, познакомься с ними. Возможно, с кем-то ты захочешь продолжить деловые отношения, а возможно, сама отыщешь тех, кому сможешь доверять. Единственный, кого я отмечу отдельно, это мастер камней. Его я бы тебе настоятельно рекомендовала.
Во-вторых, сам магазин. Я всегда знала, что передам его тебе, и в нем все сохранилось так, как мы с тобой обустраивали. Если ты захочешь это поменять, чувствуй себя свободно. Единственное, что я попрошу пока оставить, – это все предметы защитного контура, он очень хорош, и тебе понадобится лишь обновить его магически. А остальное… Мне не нужно, чтобы память обо мне пылилась в бутылках, которые тебе не нравятся, или застыла в устаревшей стойке мастерской. Память – нечто столь же осязаемое, как вещи, насколько бы странно это ни звучало. Некоторые вещи хранят особые воспоминания.
И тут будет в-третьих.
Я прилагаю к письму кулон. Это редкий камень, такие нечасто встречаются, и он имеет для меня особое значение. Когда я создавала это украшение, мы уже давно как не виделись лицом к лицу, но я думала о тебе каждый миг. Кулон только твой. Лишь ты сможешь раскрыть все его возможности. И пусть это просто небольшая безделушка, я верю, что он будет охранять тебя, дарить воспоминания и поможет отыскать свой путь – тот, что приведет тебя к чистому, ясному счастью. Ты заслуживаешь этого, Марика. Заслуживаешь того, чтобы быть оправданной, в первую очередь, в собственных глазах.
Моя дорогая! Уже поздняя ночь, времени осталось так мало, а я не желаю расставаться с тобой. Поставить точку означает сказать последнее «прощай», и мне хочется растянуть этот миг навечно. Пока я пишу тебе, я не одна. Хочу говорить с тобой всегда. Хочу делиться тем, что узнала.
Время однажды закончится, и нужно все успеть.
Иногда самые простые ответы и есть самые правильные.
Любовь – самая мощная защита.
Банальные истины, скажешь ты. Они мало ценятся, ибо слишком затрепаны, и становятся безумно важными, когда от жизни остался куцый огрызок. Я не могу поступить с тобой жестоко и продолжать писать это, вызывая у тебя печальные чувства. Я прожила эту жизнь с достоинством, страстью и радостью, и тут не о чем грустить. У каждого своя дорога; моя заканчивается здесь. Возможно, в ином мире боги подарят мне иную судьбу. А даже если нет и меня поглотит ледяное пламя, карая за все, что я совершила и не совершила… О чем я никогда не буду жалеть, так это ты.
Со всей любовью и нежностью,
Твоя тетя Розалинда».
