Для России тема тонкой технологической настройки актуальна в связи с давно назревшей необходимостью преодоления ментальной инерции, согласно которой действенны преимущественно тяжеловесные формы – философия малых дел традиционно оставалась на периферии управленческого внимания и крайне трудно осваивалась. Между тем в «тонком мире» постсовременного социума эффективны именно «эфирные» точечные воздействия – слабые soft but smart флуктуации несопоставимо более результативны. И наоборот, тяжеловесные усилия hard power раз за разом демонстрируют свою неэффективность. В этом мире знаменитый вопрос Иосифа Сталина о «количестве дивизий папы Римского» тем более когнитивно диссонансен.

Выводы Виктора Согомоняна – результат осмысления эмпирического материала, историй политического успеха лидеров расположенных на различных континентах государств (что придает дополнительную убедительность его выводам), включая США, Аргентину, Мексику, Венгрию, Болгарию, Индию, Армению, Украину и других. Проведенный анализ показал идентичность технологий и глубину взаимопроникновения масскультного и политического инструментария, и драматургии, вполне индифферентных к национальной специфике. Здесь важно подчеркнуть, что Согомонян в полной мере владеет инструментарием киносюжета не только как филолог-литературовед по первому образованию. Он автор и продюсер многосерийных художественных фильмов, что позволяет ему проводить подобные междисциплинарные исследования без ощущения чуждости в одной из дисциплин.

По понятным причинам особое внимание привлекает фигура нынешнего президента Украины Владимира Зеленского, ранее известного благодаря своему актерскому комическому прошлому и объявившего о своем выдвижении в кандидаты в президенты Украины в перерыве новогодней развлекательной телепередачи. Внимание к нему обусловлено не только разительной дистанцией между его комическим амплуа и его ролью в нынешней трагедии Украины, но также внутренней логической и содержательной неслучайностью: в обществе спектакля как раз и востребованы актеры в качестве политических акторов – более, чем представители какой-либо иной профессии. Поскольку отнюдь не управленческая эффективность выступает критерием выбора, а востребованные в обществе спектакля актерские способности и «обладание оригинальным сюжетом». Автор книги справедливо подчеркивает, что именно это способно привлечь «избирателей с рассеянным вниманием».

Сакраментальный вопрос в том, означает ли сказанное уход политики в качестве «призвания и профессии»? Попробуем разобраться. Как известно, конец 1980-х ознаменовался корпусом обширной литературы о кризисе/закате/упадке политических партий. Однако довольно быстро выяснилось, что речь шла не об упадке института партии, а о кризисе и последующем упадке конкретной модели партии – массовой партии индустриальной эпохи – многолюдной, управляемой громоздкой бюрократией, затратной и высоко идеологизированной. Данная модель была референтной для индустриальной эпохи, матрицей которой выступало конвейерное производство в контуре многолюдной фабрики/завода. По мере перехода к постиндустриальному производству конвейер уступил место компьютеру, массовость – индивидуализированному производству, атомизированная модель которого сделала неактуальным и излишним тяжеловес массовой партии. Неповоротливые «партийные машины» уступили место мобильным PR-агентствам, трудозатратные кампании превратились в капиталоемкие, а походы «от-двери-к-двери» сменились эффективными интернет-технологиями электоральной мобилизации. Однако эта радикальная смена партийных технологий и имиджа не привела к утрате ключевого функционала партии – она осталась приоритетным институтом обретения и удержания политической власти.

По аналогии можно предположить, что мутация публичной политики и ее перемещение в плоскость экранного шоу не означает превращения реальной политики в шоу. Скорее, речь идет о радикальном отрыве публичной политики от сферы принятия стратегических решений, то есть реального управления. В частности, «новый популизм», несмотря на его антиэлитистский пафос и замах, сопряжен с дальнейшим вытеснением массовых слоев из сферы управления и политики. Это продолжает возникшую еще в последнее десятилетие ХХ века тенденцию: на фоне пресловутой «третьей волны» демократизации произошло ровно противоположное – «революция элит». История по-прежнему развивается через противоречия.

Полагаю, что эта книга может помочь преодолеть кажущуюся непреодолимой пропасть между политической теорией и практической политикой, которые порой выглядят как непересекающиеся плоскости. Внешнему наблюдателю книга может показаться коммуникационным изыском, теоретическим креативом. Однако анализ практики реального управления убеждает в ином – действительно эффективная политика категорически не может игнорировать теорию. Напротив – несмотря на кажущуюся хаотичной борьбу стихий и страстей в политическом поле, по-настоящему результативное политическое управление интегрирует точность математического расчета и художественную интуицию.

И последнее. Виктор Согомонян – не только известный в политологическом сообществе ученый, автор ряда значимых исследований по проблематике публичности власти и современного популизма. Он один из идеологов армянской оппозиции начиная с революции 2018 года, политтехнолог, по праву считающийся одним из авторов армянского внутриполитического «чуда», когда провозглашенные «враги революции» за неполных три года обрели статус институциональной оппозиции со второй по численности фракцией в парламенте, и сегодня имеют веские основания претендовать на власть. Прецедент, пока что остающийся единственным в своем роде для стран, где за последние несколько лет свершались популистские по своей природе или «цветные» революции: как правило, жертвы и оппоненты таких революций безвозвратно уходят в политическое небытие.

Сериал Чарли Брукера «Черное зеркало» (Black Mirror, 2011) – безусловно, одно из самых ярких и значительных произведений массовой культуры начала XXI века, созданных в жанре антиутопии. Его отдельные серии стали откровенной гротескной пародией на опутанный социальными сетями современный компьютеризированный мир. В фильме представлена неоднозначная – а в некоторых эпизодах и мрачная – картина ближайшего будущего человеческого общества в контексте драматических изменений, которые стали результатом беспрецедентного развития и проникновения новых технологий. «Если технологии – это наркотики, а они действительно похожи на наркотики, то каковы будут побочные эффекты? Пограничная область между наслаждением и дискомфортом и есть место действия моего сериала», – отмечает Брукер в статье, написанной для The Guardian[1]. Стриминговая платформа Netflix, приобретшая права на показ сериала в 2016 году, снабдила его такой рекламной рецензией: «Это научно-фантастический сериал-антология о сложном высокотехнологичном ближайшем будущем, где сталкиваются лучшие изобретения человечества и самые мрачные инстинкты»[2].

Название сериала имеет здесь однозначный статус экстенсионала произведения, феномена, объединяющего все сюжеты фильма. Черное зеркало, символизирующее современный экран, – это «то, что вы найдете на каждой стене, на каждом столе, в каждой руке: холодный, блестящий экран телевизора, монитора, смартфона»[3]. После просмотра любого из сезонов сериала у зрителя возникает ясное понимание того, что экран является главным героем или же как минимум одним из главных действующих персонажей фильма, реминисценции которого с современной жизнью более чем прозрачны: чем бы ни занимался человек в современном мире – практически всегда и везде главным посредником между ним и «жизненным миром» является «черное зеркало».