— Рассказ очень хорош, и я понимаю его мысль, но мне всегда больше нравилась «Ундина».

— Конечно, она вам больше подходит: лилии, жемчуг, духи и чистая вода. Я увлекался прежде «Синтрамом»^[31], но я полюбил этот, когда… гм, когда мне не везло в жизни. Он успокоил меня. В нем есть что-то для души.

Бесс широко раскрыла глаза, удивляясь неожиданному интересу Дэна к душе, но только кивнула, говоря:

— Некоторые стихи очень хороши. Их бы следовало положить на музыку.

Дэн засмеялся:

— Иногда по вечерам я пел последний куплет на мотив собственного сочинения:

Созвучьям неба ты внимаешь,

Твой дивный взор не омрачен,

И свет живой он отражает…

Блажен, тебя кто обожает,

Аслауга, и кто честь стяжает

Быть рыцарем твоим, твоим рабом.

— А вот это лучше подойдет к вам теперь. — И, желая принять участие в его интересе, Бесс тихо прочла:

Пусть залечатся раны героя,

И пусть рыцарь окрепнет скорей,

Чтоб в борьбу вновь вступить,

Честь и жизнь защитить…

Брань всего его сердцу милей!

— Я не герой и никогда таковым не буду. А слава и жизнь уже больше не для меня. Все равно. Прочтите мне газету, пожалуйста. Я окончательно одурел после своего ушиба.

Дэн говорил мягко, но лицо его снова потемнело, и он беспокойно двигал головой, как будто шелковая подушка была полна колючих шипов. Заметив перемену его настроения, Бесс спокойно положила книгу, взяла газету и пробежала глазами столбцы.

— Биржа вас не интересует, музыкальные известия также. Вот убийство. Один человек убивает другого. Вы любили прежде такие истории.

— Нет.

Одно слово, но миссис Джо вздрогнула и несколько минут не смела взглянуть в предательское зеркало. Когда она решилась поднять голову, Дэн лежал неподвижно, закрыв глаза рукой, а Бесс беззаботно читала художественные известия для очень невнимательного слушателя.

Чувствуя себя вором, укравшим чужую тайну, миссис Джо тихо вышла в соседнюю комнату, куда Бесс вскоре последовала за ней, так как Дэн, как сообщила она тетке, крепко заснул.

Отправив племянницу домой с твердым намерением держать ее там как можно больше, миссис Джо погрузилась в глубокое размышление. Когда же на легкий шорох в комнате Дэна она вошла к нему, то убедилась, что притворный сон перешел в настоящий. Дэн тяжело дышал, щеки его горели, а рука была плотно сжата на широкой груди. Сердце миссис Джо переполнилось еще большей жалостью, и она села рядом с ним, стараясь придумать выход из тяжелого положения. Дэн во сне сделал движение рукой и оборвал шнурок на шее, причем на пол соскользнул маленький медальон. Порванный шнурок был свит из бледно-желтой душистой травы, а медальон представлял собой индейскую резную работу. Миссис Джо подняла его и, так как Дэн не просыпался, держала его в руках, тщетно стараясь догадаться, какой талисман хранится в этой маленькой вещице.

— Я не буду допытываться его тайн, а починю этот шнурок и никогда не скажу ему, что видела его талисман.

С этими словами она перевернула медальон, и на колени ей упала фотография, на обратной стороне которой были написаны два слова: «Моя Аслауга». В первую минуту миссис Джо думала, что это может быть ее собственное изображение, которое имелось у каждого из мальчиков, но папиросная бумага развернулась, и она увидела фотографию Бесс, сделанную Деми в тот ясный летний день, когда все были так веселы и счастливы вместе. Теперь нельзя было больше сомневаться. Миссис Джо положила фотографию обратно и только хотела водворить медальон на место, когда, нагнувшись над Дэном, увидела, что он не спит, а смотрит прямо на нее с таким выражением, которого она еще не видела на его переменчивом лице.

— Ты порвал шнурок во сне, медальон упал, и я хотела повесить его снова, — объяснила миссис Джо, чувствуя себя как провинившийся ребенок.

— Вы видели портрет?

— Да.

— И знаете теперь, какой я дурак?

— Да, Дэн, мне так жаль…

— Ничего, мне приятно, что вы знаете, хотя сам я, конечно, никогда бы не сказал. Я отлично знаю, что это безумная мечта, из которой ничего не может выйти. Боже мой, разве этот ангел может быть для меня чем-нибудь другим, как светлой грезой обо всем хорошем и прекрасном?

Тронутая его тихой покорностью больше, чем самыми пылкими и страстными излияниями, миссис Джо могла только произнести голосом, полным участия:

— Мне очень, очень жаль, мой мальчик, но мне кажется, что здесь не может быть другой точки зрения. Но хватит ли у тебя благоразумия и мужества, чтобы так смотреть на этот вопрос и оставить твою тайну между нами?

— Клянусь вам в этом. Я не выдам себя ни словом, ни взглядом, а если никто не знает и не о чем не догадывается, то ведь я могу сохранить свою красивую мечту и эту вещицу, которая спасла меня от гибели в том проклятом месте.

Дэн говорил взволнованно и спрятал маленький потертый медальон, как будто опасаясь покушения на него. Желая ознакомиться с вопросом, прежде чем советовать или утешать, миссис Джо сказала тихо:

— Оставь его у себя и расскажи мне все про свою мечту. Раз уж я случайно напала на твой секрет, посвяти меня в него, чтобы я могла прийти тебе на помощь.

— Он вам покажется смешным, но мне все равно. Вы ведь всегда открывали наши тайны и помогали нам в них разбираться. Я никогда не любил читать, но там, когда дьявол овладел моей душой, мне нужно было что-нибудь делать, иначе я боялся сойти с ума; поэтому я взялся за те книги, которые вы мне дали. Одной из них я не понимал, покуда добрый священник не научил меня, как читать ее. Но другая, вот эта, служила мне огромным утешением. Мне нравились все рассказы, а особенно «Синтрам», но потом я дошел до последнего, и он как-то подходил к счастливому времени моей жизни здесь прошлым летом.

Дэн остановился на минуту, потом продолжал с глубоким вздохом:

— Я не мог спать, и мне нужно было думать о чем-нибудь. Я воображал себя рыцарем и смотрел на блеск волос Аслауги, которые мерещились мне в мерцании коридорной лампы или в бледной предрассветной мгле. Моя камера была очень высоко, и я мог из окна различать кусочек неба. Иногда там виднелась звезда, и я радовался ей, как живому человеку. Я странно дорожил этим голубым клочком неба, а когда пробегало облако, мне казалось, что ничего не может быть красивее на свете. Конечно, я был дураком, но эти мысли и чувства помогали мне, и я дорожу ими. Ее милая блестящая головка, белое платье, глаза, как звезды, и тихие нежные движения, которые делают ее для меня такой же недостижимой, как и далекое небо, — не отнимайте их от меня! Это только мечта, но человек не может жить без любви, а я лучше буду любить бесплотного духа, как она, чем одну из наших обычных девушек, которой я могу случайно понравиться.

Тихое отчаяние в голосе Дэна болью отозвалось в сердце миссис Джо, но она не могла его обнадеживать. Она чувствовала тем не менее, что он прав и что эта несчастная любовь может более облагородить и очистить его душу, чем всякая другая привязанность.

— Да, Дэн, ты вполне прав! Сохрани эту невинную мечту, если она утешает тебя, покуда ты не найдешь в жизни что-нибудь более реальное, могущее составить твое счастье. Мне очень жаль, что я ничем не могу утешить тебя, но мы ведь оба знаем, как родители обожают эту девочку. Едва ли найдется в мире такой человек, которого они признают достойным ее. Пусть она остается для тебя той далекой блестящей звездой, которая влечет тебя вверх и заставляет верить в Небо.