Я пошуровал кочергой в огонии и подогрел ему копченую сельдь. В то время как он делал мимикюр, он рассказал мне историю, которую я по сей день не могу вспомнить.

ЭКСПЕРТИЗА

Марек Енджеевский

"МНЕ МОЖНО ВСЕ"

Из рапорта милиционера: "Я заметил несовершеннолетнего Здислава Ш" который шел, шатаясь, по тротуару и приставал к прохожим. Выяснилось, что он учится в средней школе № 9 в С. Я установил, что задержаннвый выпил 5 бутылок пива и находился под влиянием наркотиков. Я отвез его в пункт "Скорой помощи", откуда он был доставлен в больницу".

С тех пор милиция стала мною интересоваться. Друзья во дворе подбадривали, они только и понимали меня. Некоторые из них уже сидели в тюрьме или в колонии. Они рассказывали об этом, показывали наколки, говорили на своем жаргоне и на все плевали. Все они были старше меня и кое-что повидали в жизни. Мне было 13 лет и хотелось жить. Хотелось сильных ощущений. Меня тянули к ним их сила и независимость, среди них я был своим, чувствовал себя взрослым, да и они относились ко мне как к равному. Мы вместе ходили с девчонками на речку, в парк. Тогда я еще ничего не понимал в их прошлом, но доверял им, потому что только они понимали и принимали меня. Школу, само собой, я запустил. Учителя видели во мне хулигана и старались от меня избавиться. Пошли двойки. Мне говорили, что я плохо кончу, пугали милицией и колонией. Относились так, будто я и не человек вовсе. Дома — то же самое, постоянная ругань, угрозы сдать в колонию, вопли, что ничего путного из меня не выйдет, что я позор всей семьи. Ну, я и убегал на волю, из дома и из школы, туда, где меня ждали: в парк, на дискотеку. В школе дела шли все хуже, меня оставляли на второй год, но я не кончил. Мне казалось, что я сильный и крутой парень, что меня должны уважать, что я не какой-нибудь там молокосос, которому можно лапшу на уши вешать. Я думал, выкручусь, но это было нелегко. Раз пришили тебе ярлык хулигана, так ты как ни бейся, а все равно ничего не изменишь. В школе мне не хотелось быть хуже других. Но мои одноклассники, эта шобла подлиз и зубрил, чурались меня, я их шокировал. Было страшно хреново.

Первый раз я напился в седьмом классе. Мать орала на меня, крыла на чем свет стоит. Я выбежал из квартиры на улицу, сел на мопед соседа и поехал куда глаза глядят. Соседи заявили, что я украл мопед. Меня доставили в детскую комнату милиции. И в первый раз судили. Суд назначил мне опекуна-воспитателя — пожилую даму. Раза два она приходила ко мне. Спрашивала: "В школу ходишь? Покажи тетради, хочу посмотреть, что у тебя в них". Тетрадей у меня не было. Воспитательша сказала, чтобы я не связывался со всякими подонками, а чаще ходил бы в школу, тогда еще есть надежда, что я принесу пользу обществу. Я получил от нее добрый совет и больше никогда ее не видел.

В школе знать меня не хотели, потому что директор решил, что мое место в колонии, а не среди нормальных людей, что я позорю школу и что он сделает все для того, чтобы я попал туда, куда надо. Ждать долго не пришлось. Очередной воспитатель решил, что меня пора отправлять в исправилку, потому что я настолько опустился, что в обычной школе находиться не могу. Так я попал в Р. Правда, это была еще не колония, а так называемое воспитательнотрудовое учреждение, ВТУ.

В Р. я первый раз встретился с блатными. Это были независимые, крутые ребята, они не давали помыкать собой. Они уважали друг друга и умели заставить воспитателей уважать себя. Я теперь хотел стать таким, как они: иметь свои принципы, свой стиль, свою манеру говорить, чувствовать, что меня уважают.

Влияние группы

Из "Листка изучения рецидива" воспитательно-трудового учреждения в Р.: "Несовершеннолетний Здислав Ш. был направлен в ВТУ. Отмечается умственная отсталость, отклонения в поведении. Проявляет нежелание учиться, асоциален. Совершает противоправные действия. В течение нескольких лет входит в преступную группу по месту жительства, влияние этой группы сильнее влияния родителей".

Я убегал из Р. несколько раз, и чаще всего неудачно. Погуляю пару километров на воле, а милицейская "ниса"^[54] подбирает меня и возвращает обратно. Надолго убежал только один раз. В моем отделении знали об этом, домой приходил участковый и разговаривал с матерью. Мать устроила меня в школу и добилась официального освобождения из исправилки. Но еще до начала учебного года я влип в новую историю. Моим корешкам нужны были деньги. Они сказали: "Твоя старуха ездит в Россию, привозит золото. Свистни у нее что-нибудь, а мы достанем тебе новый прикид".

Потом мы были в парке. Я принял много и словно взбесился, мне хотелось веселиться, радоваться жизни, наслаждаться свободой.

Заявление матери Здислава Ш" написанное в отделении милиции: "6 мая я заметила, что из моего тайничка в постельном белье пропали два золотые обручальных кольца весом 16 граммов каждое. На следующий день я заметила, что из серванта пропали бусы из индийских камней желтого цвета и наручные часы марки "Слава". Все эти кражи совершил мой сын Здислав".

Мамины вещи я продал. Часть денег пропил с дружками, на остальные купил себе брюки и ботинки. Потом меня задержали. В предварилке мне выложили все: и побеги, и старые прогулы, и связь с блатными, и попойки, и всякое там прочее. Матери я надоел, она даже перестала со мной разговаривать. Я знал, что меня осудят и уже никто не поможет мне. До суда я находился в спецприемнике для малолетних в К. Потом первое слушание. Мать с отцом не пришли вообще. Может быть, они не захотели выступать свидетелями против сына? Потом снова спецприемник в К.

Заключение из спецприемника в К.: "Несовершеннолетний принимает активное участие в деятельности группы гит-людей^[55]. Свое поведение и поступки оценивает в соответствии с мотивацией преступной подкультуры. В стрессовых ситуациях находится в состоянии нервной депрессии. Способность самооценки занижена. Агрессивен по отношению к воспитанникам и воспитателям. Совершенно не способен дать критическую оценку своим поступкам. Порученную работу выполняет старательно при наличии контроля. Интересуется спортом, боксом, культуризмом. К литературе и искусству интереса не проявляет. Требует индивидуальной опеки, особенно в свободное время".

Режим в К. был более менее сносный, только один воспитатель бил по любому поводу. Мне здесь осточертело, хотелось на волю. Случай подвернулся во время физры. Со мной ломанулись еще трое. Мы схватили свою одежду со скамейки и сиганули через забор. Мы слышали, как учитель вопил нам вслед: "Стойте, не убегайте, мне же влетит за вас!" Но нам было наплевать. В Шетинке мы встретили одного парня, он дал кучу денег на жратву, чтобы мы не воровали в магазинах. Но на свободе мы балдели недолго. Однажды шли мимо озера в парке, и на нас налетели менты. Мы — врассыпную, они — за нами. Если б не один прохожий, им бы меня не догнать. Он подставил мне подножку, и я упал. Менты скрутили меня и поволокли в "нису". В отделении устроили допрос. Они хотели пришить нам взлом магазина, угрожали, махали дубинками, кулаками. Но мы не раскололись, да и с какой стати? Неласково встретили нас и в спец-приемнике. Директор Ф. одному врезал по роже, другому — по заду и — в изолятор. На том наша вольная жизнь и кончилась…

Запись о Здиславе Ш. из спецприемника в К.: "Спрыгнул с крыши, на левой ноге возникла большая гематома. Был вылечен. Склонен к членовредительству. На предплечье следы от порезов. После неудачного побега вскрыл себе вены. На вопрос, почему так агрессивно ведет себя, отвечал: "Потому что я вам не дамся". Физкультурой не занимался из-за якобы сломанной ноги. Нарисовал на ладони свастику и не хотел ее смывать. Неоднократно хвалился перед друзьями, что до того, как попал сюда, делал все, что душе угодно: играл в карты, пил вино, грубил учителям. Во время пребывания дома был обследован психиатром, который якобы сделал такое заключение: "Ты нормальный, а лечиться должна учительница, отправившая тебя туда". На уроке ИЗО резался бритвой, дезорганизовывал работу класса. Разбрасывал по школе газеты. На уроках нецензурно выражался, говорил: "Удеру отсюда, и х… вы меня поймаете". Грозился передать в милицию свои дневники. Имел тесные контакты с группой гит-людей. Претендовал на роль вожака. Родители воспитанника не представляют степени его падения. Его рассказ о том, что нервная болезнь началась после того, как его однажды вызвали отвечать на уроке и начали измываться, — полная выдумка. На уроке математики он нагло и громко заявил: "Я могу делать все, что захочу, и вы мне ничего не сделаете, мне можно все". Вечером попытался с дружком-гитом убежать, оправдывая это болезнью и избиением. Продолжает постигать тонкости теневой жизни. Делает новые наколки. Старался попасть в лидеры неформальной группы гитов. Хорошо выполнял свою работу, если знал, что получит увольнительную. Грозился убежать из учреждения. Предпринимал попытки побега под видом выхода в город за сигаретами".