Вряд ли Леннон читал "Улисса" в ранней молодости. Но когда прочел и его спросили, как ему нравится Джойс, воскликнул: "Как будто предка своего обнаружил!" Многие находят сходство прозы и стихов Леннона и с "бессмыслицами" Эдварда Лира, гротескной поэзией Томаса Элиота, особенно с поэмой "Бесплодная земля". В русской литературе сходство с Ленноном по "игре в слова" и владению родным языком, безусловно, принадлежит Николаю Лескову с его бессмертным "Левшой"…

Предлагаемые вниманию читателя рассказы Леннона взяты из его книг "Пишу как хочу" и "Испанец на работах" и представляют один из первых опытов перевода его прозы на русский язык.

Никита Кравцов

Об авторе

Я бродился 9 октебря 1940 года, когда говнацисты под предвозничеством Мудольфа Гитэклера сбрасывали на нас помпы*. Во всяком случае, в меня они не попали. Я ходил в развличные школы в Лиддипуле. Но к удавлению моей тетушки, так и не получил дипломба. Так как я являюсь членом самых знаменательных "Битлз", мои (а также П" Дж. и Р.) пластинки могут показаться некоторым из вас более завнятными, чем эта книга. Но все же, насколько мне кажется, эта коррекция коротких рассказок — самый уделительный умор, который мне когда-либо прихотилось чтить.

Да поможет вам и благосовокупит вас господь!

ВЕЧЕРИНКА У РАНДОЛЬФА

Приближалось рождество, а Рандольф пребывал в одиночестве. Где же были все его добрые приятели? Берни, Дейв, Никки, Элис, Бэдди, Фриба, Вигги, Найджел, Альфред, Клайв, Стэн, Фрэнк, Том, Харри, Джордж, Харольд? Где все они были в этот день? Рандольф грузно глязел на единственную праздничейную открытку, пришедшую от отца, который жил в другом месте.

"Не могу помять, как можно находиться в одиночестве в тот единственный день в году, когда тебе так бы хорошо пообещаться с дружком или с двумя", — думал Рангольф. Тем не мнение, он все же собрался духом навредить елку и повесить омелу. Совершенно неожирно раздался веселящий стукач в дверь. Кто же, кто может поступать в мою дверь? Он открыл ее, и увидел стоящих за ней кого? Никого, кроме своих приятелей Берни, Дейва, Никки, Элис, Бэдди, Фрибу, Вигги, Найджела, Альфреда, Клайва, Стэна, Фрэнка, Харри, Джорджа и Харольба — не так ли?

Вошли старые друзья-дружищи и кореша. С большой печатью на лице Рандов поприветивал их. Они вошли с шмутками, с мехом и криками: "Счастливого Рождества, Рандуб!" и другими сердечностями. А потом все накинулись на него и давай бить мощными удавами по голове, крича: "Ты никогда не нравился нам все эти годы, что знали тебя! Ты никогда не был по-настоящему своим для нас, ты, мягкая голова!"

Как вы понимаете, они убили его, и он, по крайней мере, не умер в одиночестве, не так ли? Веселого Рождественского, Рандольф, старый друг-трупище!

ОСИП СОКРОВИЩ^[46]

В небольшом приморском кабачке в Бристоу выпивало скандальное сборище скандалистов* и устроило свалку. (Перед отплытием на пояс огромных свекровищ на названный остров далеко за океаном.)

— Довольно, мои крепкие мерзавцы! — говорит Широкий Джон Сливер, входя в таверну и двигаясь на своей деревянной ноге к группе старых матрасов, которые попивали на многих морях.

— Где Попугач, который обычно сидит на твоем плече, Широкий Джон? — спрашивает Слепой Джю**, поднимая на него свой взгляд.

— Да ты не беспокойся, — отвечает Широкий Джон.. — Тем не менее, где твоя белая палка?

— Какого черта я могу знать, я ведь слепой.

Неожиданно подкрадывается Малыш Джек Хокинс — ненавязчиво и с головой, нежно зажатой в клещи.

— Йо-хо-хооооо! Джек-парнушка! — говорит Широкий Джон в своей типичной моряцко-морской манере.

Вскоре они направились к гавгавани вместе с капутаном Смердитом и сквайром Трелорги. В то же утро они отплыли, подгоняемые крепким бризом.

Широкий Джон начал почтительно смотреть на Джека, как на сына или кого-то там еще, потому что он всегда обнимал его и говорил: "Йо-хо-хоооо!", особенно, когда Попугач сидел на его плече. Однажды тем не менее Малыш Джек Хокинс случайно оказался в кочке с каблуками и тогда он подслушал, как Широкий Джон и несколько других матеросов плели забор против капитана.

— Семья! — раздался крик с хрюйс-марса. — Семья! И все в порядке!

И это действительно было так — впереди был небольшой Осип, выглядевший как кипаирисочный ковер на фоне гар-низонта, весь покрытый пальмовыми деревьями и какасами.

— Я не удивлюсь, если там не окажется бородатого старика, скачущего со скалы на скалу, — подумал Дизраэли Хэндз, который видел фильм, И так оно и было.

В первой ложке на берег оправились Широкий Джон Сливер, Малыш Джек и некоторые другие. Их было весьма много и поэтому их было потно созерцать. Во всяком случае, они высадились на Осип, и откуда-то выскочил старый тип, звавший себя Стэном Ганом** Все эти гады он жил на огромных свекровищах, потому что жесткий купидон Флинт всучил ему Черную Пятку, ну а вы сами знаете, что бывает с черной пяткой.

Итак, после небольшой осады и всякой прочести они отплыли обратно в Бристоу, где их всех арестовали за все их пробелки. А Джек Хокинс оказался тридцатидвухлетним карликом, а Широкому Джону Сливеру пришлось платить за новую дровяную ногу, потому что на Осипе она сгорела во время бегства от огня. А Стэн Ган оказался молодым человеком в расцвете военно-морских сил, а верный кот Том вернулся в Ньюкасл…

СОБАКА-СИЛАЧ

Однажды в далекой стране, далеко за морями, в многих милях отовсюду, высоко на холмах, как пролает ворона, жили были 39 человек в многих милях отовсюду, на маленьком острове, в далекой стране.

Когда приходило время уборки урожая, люди устраивали большой праздник с танцами и всем прочим. Обязанностью (а я должен добавить, и большим удовольствием) Перри (так как Перри был лордом-мэром*** города) было обеспечивать новое и захватущее (а так оно обычно и бывало), увлекательное и сногсшиобаятельное представление (иногда для этого использовался карлик). А в этом году Перри превзошел самого себя, раздобыв собаку-силача, выступающую на ринге! Но кто бы стал состязаться в силе с таким удавительным зверем? Я бы не полез первым.

ФРЭНК, НА КОТОРОМ НЕ БЫЛО МУХ

В то утро на Фрэнке не было мух, в конце концов почему бы и нет? Он был достаточный гражданин с женой и ребенком, разве не так? Это было типичное для Фрэнка утро, и с умерением, не поддающимся описанию, он впрыгнул по ступенькам в барную комнату. К своему величавому ужину, он обнаружил, что был на двенадцать дюймов выше-толще! Он не мог поверить в это, и кровь прилипла к голове, отчего он очень сильно покрыснел.

— Я не могу поверить в этот невероятный истинный факт о моем теле, которое не набирало жира с тех пор, как моя мать произвела меня на светильник. Да, хоть надо мной и висит тень смердельной беды, я не буду чувствовать себя в порядке. Что за жуткая дурнота выизвела у меня это жирцебьение?

Снова Фрэнк посмотрел на ужасную картону, которая застилала ему глаза тяжестью ужина. "На двенадцать дюймов тяжелее, бомже! Но я не толще, чем мой брат Джоффери, чей отец Алек происходит от Кеннета — через Лесли, который произвел на свет Артура, сына Эрика, мимо дома Рональда и Апреля — владельцев "Джеймса Нью-Касльского", который содержит "Мадлен", дом 2/1 рядом с "Серебряным Цветком" (дом 10/2), чуть пройдя Как-бишь-его по 4 шиллинга 3 пенни за фунт?"'

Он спутешествовал вниз, распитый и уничтоженный, с тяжелым грусом на плетях. Даже потрепанное лицо его жены не могло вызвать улыбку на голове бедного Фрэнка, на котором, как вы знаете, не было мух. Его жена, некогда корова красоты, смотрела на него странным, но дородным взглядом.