– Дом там, где уютнее всего, – улыбнулась Нана.

– На твоём плече. Твоё плечо – лучшее место в космосе.

Повисло пронзительное молчание. Они смотрели друг другу в глаза. Вдруг тёмные брови Наны поползли вверх и её лицо приняло жалобное выражение лица – снова подступали слёзы.

– Не надо страдать из-за этого всего, ладно? – Ева подошла к подруге и вытерла слёзы с её лица, – Просто живи дальше, у тебя всё будет хорошо. Я виновата – я понесу наказание. Не лезь в это. Сотри память обо мне, чтобы не грустить. И об Эде лучше сотри, – девушка захохотала, – потом будешь удивляться, откуда у тебя ребёнок.

Нана обняла подругу и уткнулась носом в горячую шею:

– Хочу помнить тебя.

Последние дни полёта для Евы слились в один – бесконечно долгий, нависающий печальным исходом. Мужчин она видеть не хотела, с Линчем поговорить не удавалось – строгий командир отказался от посещения заключённой. Несколько раз заходил Джерард и пытался завести беседу – но она не клеилась, по вздрагиваниям его хобота при резких движениях девушки, Ева поняла, что механик её побаивается. Она пыталась ему объяснить, что не так плоха, как он может об этом думать, но видела, что он не понимает. Пару раз заходил сочувствующий Ипкис, садился в дальний угол комнаты и долго-долго говорил речи, которые должны были утешить, но не утешали. Даже встречи с Наной не могли стать отдушиной – потому что та постоянно была в слезах, заламывала запястья и нервно ходила из одного угла каюты в другой. И вести, которые подруга приносила с собой радостными не были – Линч направил матери Евы сообщение о произошедшем, взволнованная Аня позвонила на ПП Нане – и мулатке нечем было её утешить, рыжий ударил Джима, а лысый оказался болен гриппом. Хотя, конечно, всё это было мелочью по сравнению с предстоящей судьбой Евы. Отчаяние накрывало её с головой, но она изо всех сил держала себя в руках. «Не плачь, ты же девочка, – говорила ей мама, – ты должна быть сильной». И она была.

Наконец прибыли на Персею. Был солнечный день.

За Евой прибыли два осьминогоподобных сотрудника госинспекции и, надев на неё тяжёлые наручники, выпроводили из корабля до ближайшего телепорта. Девушка кинула последний взгляд на прибывших с ней – мужчины и хоботоносые отводили взгляд, глаза Наны горели тревогой, Ипкис тоже смотрел с большим сожалением. Когда Еву провели мимо – ра обнял девушку за плечи и та уткнулась лицом в его грудь. Сильные щупальцы ухватили Еву за плечи и толкнули вперёд.

Осьминогоподобные переместили заключенную в тёмное здание. Первым делом был проведён допрос. Раскрасневшийся синекожий персеянин ходил по зеркальной комнате и, сверкая глазами из под мохнатых бровей и брызжа на подбородок слюной, требовал доказательств.

– Не мог персеянин беспричинно поднять руки на женщину! – кричал он, – Я не верю! Мы – высокоинтеллектуальная нация, мы гуманны и чисты, мы – оплот космоса!

– Видимо, агрессия вам не так чужда, как кажется, – бормотала Ева в ответ.

Персеянин стучал по столу всеми четырьмя кулаками и требовал подписать бумаги о разрешении снятия воспоминаний для доказательств, но девушка упорно отказывала.

– Ага! Тебе есть, что скрывать! – кричал тогда он.

– Никто из граждан Персеи не обязан показывать свои воспоминания и никто не может заставить его это сделать, вы и сами это прекрасно знаете, – парировала Ева.

Разговор метался из пустого в порожнее и наконец следователю это надоело.

– Хорошо! – вскрикнул он, – у тебя будет достаточно времени подумать!

И осьминогоподобные охранники грубо подняли девушку за плечи и втолкнули в телепорт. Вышли они, очевидно, уже в месте лишения свободы. Глаза Евы не успевшие привыкнуть к темноте, едва различали длинный коридор с рядом тусклых ламп. Соотрудники что-то буркнули охраннику у входа, тот кивнул им и они грубо толкнули девушку вперёд. Она споткнулась, но сохранила равновесие. Она прошла ещё метров десять, разглядывая камеры по правому боку коридора. Первые несколько были пустыми – глухие стены и двери-решётки, в комнате была койка, стол и стул. Чуть дальше камера была занята – там сидел грязный и хмурый, но внушающе рослый шпак, ещё через несколько камер было видно развалившегося на нарах рептилоида. Еву провели чуть дальше и провели в одну из самых дальних камер.

Сняли наручники. Она шагнула и за спиной пиликнула дверь – девушка оказалась заперта. Ева потёрла запястья и дошла до стены, огляделась. Вдруг осознание происходящего рухнуло на неё со всей силой, так пугающе неодолимо, что она прижалась спиной к холоду бетона и сползла на пол, закрыла лицо руками и всхлипнула. Слёзы обожгли ладони. Вдруг стало так жаль себя, что Ева всхлипнула ещё и ещё.

– Эй, новенькая, – раздался гулкий голос в соседней камере.

Девушка промолчала.

– Ты там плачешь, что ли?

– Нет, – ответила Ева, но заложенный нос её выдавал.

– Будет тебе, делов то. За что ты здесь?

– Ты кто?

– Извини, забыл представиться. Моё имя – Нейбор, сижу за распространение канабиса. Ещё пара недель и выйду. А ты?

– Я убила персеянина, – шмыгнула девушка.

– Что? Давай заливай. Ты же землянка! – хмыкнул голос.

– Я защищалась…

– Защищалась от персеянина? Хо-хо, – голос повеселел, – это будет твоя позиция на суде? Слабовато. Кто ж поверит – персеяне, они такие… спокойные, уравновешенные. Не то что шпаки – те ещё психи.

– Пошёл ты, – раздался другой голос чуть дальше.

– Без обид, – снова хмыкнул первый, – Хотя знаешь, мне тут кореш – тоже рептилоид, такое недавно рассказывал, просто охренеть.

– Извини, – перебила его Ева, – я вообще предпочла бы погрустить в тишине.

– Понял, – Нейбор замолчал на несколько секунд, но потом снова возобновился, – Да мы все тут несправедливо оказались, надо признать. Кроме шпака, конечно, по нему вот видно – дикий!

– Пошёл ты! – с ленцой ругнулся шпак.

– Ну, продавал я травку, ну и что? Сознание открывал существам ведь.

– Открывать сознание – это серьёзная работа над собой, а не потребление вот этого, – буркнула Ева, утирая слёзы.

Ощущение драмы было бесповоротно и пошло разрушено.

– Они говорят, от травки народ дуреет, – продолжал рептилоид, – Не скажи! Вот мой кореш рассказывал…

– Мне не интересно, – Ева уткнулась в колени.

– И что, тебя типа казнят теперь?

– Наверное, – почти шёпотом ответила девушка.

– Паршиво, – Нейбор вздохнул, – а ты это… под канабисом сделала?

– Нет же, я защищалась. Я знаю, что персеяне не агрессивны, но это был исключительный случай, – простонала Ева.

– Я тебе верю. Потому что мне тут кореш давеча рассказывал…

– Ну? – девушка начинала злиться.

– Ну вот я и говорю, братан мой работает мастером по воспоминаниям. В свет выбился, присоски на бошки лепит, удаляет идеи, мысли, воспоминания, вроде даже и добавлять теперь можно. Так вот, к нему тут персеянин один заходил – важная шишка, говорит, просил удалить воспоминания о том, как он женщину убил. Прикинь, персеянин – женщину!

– Что? – Ева почувствовала, как по коже пробежали мурашки.

– Брешет, небось, – раздался голос шпака.

– Кореш говорит, что много всякой жести видел, но там прям настоящая расчленёнка была, топор, кровь, все дела. И женщина такая приличная вроде.

Сердце в Евиной груди забилось быстро-быстро. Она вскочила и подбежала к двери, жадно вслушиваясь в каждое слово, однако Нейбор замолчал.

– Мне нужны подробности, – с мольбой почти простонала девушка.

– Да какие подробности. Это же почти тайна. Знаю только, что персеянин заплатил прилично, вроде как его правительство покрывает. Уж не знаю, что там правда, что нет. Но кореш у меня крутой, да?

– Как зовут твоего… этого?

– Тебе то зачем? С тобой уже не прокатит – поймали ведь, – хмыкнул рептилоид.

– А твой кореш случайно не работал с мужчиной Эдом, ничего ему не стирал? – Ева закусила губу.