В этой главе автор книги знакомится с самой собой из будущего и получает информацию о том, что ей предстоит немалая научная работа. Также она узнает имя своей гостьи из будущего, которое совпадает с ее собственным именем из далекого романтического прошлого.

– У тебя есть дурацкий талант. Дурацкий – потому что жить мешает. Ты можешь самые сложные вещи изложить совсем просто, сразу по существу. Так, что люди часто не въезжают, что ты все это говоришь серьезно. Не могут быть такие серьезные вещи такими простыми. Да еще если блондинка озвучивает. А иной раз оказывается, что собеседник настолько вне твоего контекста, что его сознание отказывается повторить самую простую мысль. Как если в пачке пятидесятирублевок вдруг оказывается двухтысячная купюра, а ее упорно не замечают. Тогда ты переживаешь. На самом деле, зря. Талант знатный. Хотя он имеет и обратную сторону. Пока не сформулируешь простой ответ на сложный вопрос, как-то сбивчиво выходит и многословно. Нет золотой середины. Так вот, про талант. Надо им воспользоваться. Так получилось, что за жизнь в твоем распоряжении оказались, с одной стороны, огромное богатство разных знаний, методик, твоих и чужих находок, с другой стороны, способность их додумать и сложить во что-то новое и весьма ценное. И ты это знаешь.

Моя ипостась говорила быстро, она широко улыбалась и активно пользовалась жестами времен Серебряного века. Ей явно нравилось производить впечатление и выглядеть изысканно.

– Ты хочешь сказать, где-то посовещались и решили, что я обязана сделать какую-то научную работу? Это зачем? Во благо кого? Всего человечества? – эти сомнения были для меня донельзя существенны.

– Вот уж нет. Ситуация совсем иная. Ты не можешь это не сделать, потому что ты так устроена, и сама об этом знаешь. И знания эти ты нашла не случайно. Не случайно собирала их по крупицам. Не случайно встречала Учителей и горе-учителей. Наука, познание – дело коллективное. Оно делается на плечах гигантов, живших до тебя. Ты же сама об этом писала в предыдущей книжке.

– Но раз наука – дело коллективное, то при чем здесь я и мои индивидуальные усилия? И ты не ответила, для чего это все.

– Кошечка моя, ты сможешь. У тебя независимый взгляд, понимание, как устроен процесс познания и получения нового, а также ты не зависишь от грантов, ничьих грантов и зарплат. Ты не ангажирована. Ты не жаждешь признания и мировой славы. Это и хорошо, и плохо. Смотря для чего. Пока могу сказать, что тебе придется самой решить, что говорить человечеству, а что нет. В том случае, конечно, если ты действительно накопаешь что-то серьезное. Вспомни кейсы Роберта Оппенгеймера и Бориса Сахарова (это тот, который йог). На сегодня картина такая: ты все делаешь только ради себя, потому что не можешь не делать. Поэтому я помогаю тебе. Помни, я – это ты. Одной из твоих задач станет понять, когда, что и в какой форме нужно раскрывать. Кому. Кому-то надо будет передать, хотя бы одному человеку. Это так работает. То, что ты найдешь, возможно, уже известно одному или многим. Может быть, да, может быть, нет. Но тебе придется додуматься до этого самостоятельно. От изобретения велосипеда процесс отличается только тем, что инструкция к твоему велосипеду никогда не была в широком доступе. Собственно, не известно даже, существует она, или нет. И, знаешь, называй меня Ася, ты ведь догадываешься, почему.

Конечно, я знала, почему. Она и правда была похожа больше всего на идеальный образ девушки, которую хотел бы во мне видеть мой самый первый любимый человек и которой мне не суждено было стать. Была в ней эта неожиданная внутренняя решимость. Он называл меня Асей, совсем по-своему, что было смело и странно. Никто другой не называл меня Асей. Он много говорил о науке. У него ответ на простейший вопрос громко назывался «Теория о…», а не «Краткие заметки о…». Он считал ученых передовым отрядом человечества, а всех остальных людей – необходимым, досадным и бестолковым обслуживающим персоналом для деятелей науки. Такая вот похвальная романтическая иерархия, если бы только за нее не приходилось платить всей своей жизнью. Так или иначе, можно понять себя, только отразившись от взгляда любимого человека. Он или она говорят нам, кто мы. Я, выходит, – Ася. Напоминание об Асе было еще более своевременно в связи c разговором об отношении к познанию.

Вдруг выяснилось, что в далекие и светлые времена я стала (стану) той, кого видел во мне моя первая любовь. Да-а…

В этой главе автор книги принимает решение сделать научные выводы из гипотезы, что встреча с самим собой из будущего действительно возможна. В результате этого решения рождена книга, которую вы держите в руках. Первый вывод нашелся через аналогию Петра Успенского: в нашем восприятии все времена равны, объективного времени нет, есть субъективные восприятие времени и связь времен.

– Прости, но я все равно не могу взять в толк, кто ты, как все это работает.

– Пожалуйста, задавай вопросы. Мне кажется, ты должна была бы уже все понять и сама. Иначе меня бы здесь не было. Ты же знаешь, мы с тобой обе не про то, чтобы разжевать человеку, до чего он и сам мог бы додуматься. Ску-учно, тягомотина… Я здесь для того, чтобы ты могла «об меня подумать», как говорит твоя дорогая сестра.

Ася с удовольствием примостилась напротив и с готовностью сделала терпеливый вид, то есть личико кирпичиком. Это точно, «об кого-то подумать» – любимое дело. Итак, мое будущее не собирается мне ничего объяснять, учить или наставлять. Ася – не Пресвятая Дева, в свое время явившаяся видением молодому Серафиму Саровскому со словами «Сей – от рода нашего» (а я и правда из ее рода). И не старая Флоринда, которая наставляла молодую Флоринду Доннер-Грау про вред того самого «нашего упорного стремления все объяснять и классифицировать, даже сталкиваясь с неизвестным», которое, похоже, прямо сейчас овладело мной. Она вообще ничего не собирается объяснять. Тогда кто же она? Единственный, по сути, вопрос, который решал все и сразу, вырвался сам по себе:

– Ты реально существуешь или плод моего воображения??? Только давай вот без этих тоскливых солипсических спекуляций на тему типа «а что есть реальность?», или «а где доказательства, что все существует, а не только кажется нам?», или «а вдруг все нам только снится?», или «а был ли мальчик, то есть Наблюдатель?». Все это давно заезжено и не интересно.

– Да, я существую. У твоего вопроса минимум восемь слоев, а, может, больше. Поэтому он кажется таким противоречивым старым добрым философам. Но я действительно существую в самом простом понимании этого слова. Хоть ложки-то нет, но Нео и правда живее всех живых.

Это был более чем щедрый ответ. Недаром Ася улыбнулась «доброй» улыбкой, как Пифия этому самому Нео. Ее улыбка манила в неведомые дали и в ратный, в общем-то, бой. Про восемь слоев вопроса было интересно подумать, но головоломка обещала уж как-то быстро решиться, поскольку четыре слоя рисовались незамедлительно. Тогда про это позже, а сейчас надо хотя бы на время во все это поверить, то есть исходить из предположения, что: а) я есть в этом мире, и б) Ася тоже тут есть, во плоти. Пока я считаю это всего лишь предположением и отношусь к нему критически, то могу не опасаться за себя и раздвоение своего рассудка.