— Я не могу сесть с вами в закрытый экипаж.

— Это еще почему?

Она замешкалась — это возражение плохо согласовывалось с ее выдумкой о том, что ей терять нечего.

— Моему суженому не понравится, если я поеду с незнакомым джентльменом в закрытом экипаже, — наконец с трудом выдавила она.

— Сомневаюсь, чтобы ему понравилось и то, что я целовал вас, но я что-то не заметил, чтобы вы сопротивлялись.

Она посмотрела на него и увидела, что его синие глаза внимательны, а блеск придает им подозрительно насмешливый вид. Он знает, что она сочиняет.

— То совсем другое дело. Я была в безвыходном положении.

— Слово чести, я не посягну на вашу добродетель, — произнес он голосом, который странно напоминал ей тепло его рук, когда они лежали у нее на плечах. — Обещаю, не сделаю даже попытки поцеловать вас.

Блейз изо всех сил старалась не обращать внимания на его соблазнительные уговоры.

— Вам нет нужды сопровождать меня.

— Я думал, мы уже договорились. Я не отпущу вас одну. — Однако скорее всего он понял, что она искренна в своем нежелании, потому что перевел взгляд на коляску. — Кажется, мы стоим перед дилеммой. Вы не можете ехать, я не могу идти. — Он посмотрел на кучера, сидевшего на облучке: — Граймс!

— Да, милорд.

— Будь добр, спустись — поедешь внутри. — Внутри, милорд?

— Я возьму вожжи. Дама желает ехать на облучке. Блейз мысленно выругалась. Похоже, лорд Линден не хочет смириться с ее отказом. Но надо признать, в его предложении есть разумное начало. Если она согласится, ей не придется долго идти пешком, и, кроме того, в этом случае она наверняка нагонит табор Миклоша еще сегодня, до того как стемнеет: цыгане прошли через Уэр немногим более двух часов назад. Да и путешествовать в компании Линдена спокойнее. Одинокая женщина, идущая пешком по дороге, подвергается множеству опасностей.

Блейз вздохнула и сдалась. Она избавится от этого настойчивого джентльмена, как только доберется до табора. — Хорошо, милорд. Вы очень добры.

Камердинер по имени Уилл с насупленным видом помог ей залезть на облучок, а помогая хозяину, он насупился еще больше. Блейз заметила, что ее спутник сморщился от боли, с трудом карабкаясь на место рядом с ней, но не знала, что сказать на это.

Он уселся, взял вожжи, хлыст и стал ждать. Когда конюхи запрягли четверку, а два выездных лакея в ливреях заняли места на запятках, лорд Линден повернулся и спросил:

— В какую сторону?

— В сторону Лондона, думаю.

— Вы не уверены?

— Моя те… — Блейз внезапно замолчала, понимая, что едва не проговорилась. Она хотела сказать, что экипаж тетушки проехал табор Миклоша утром того же дня, двигаясь в противоположном направлении. — Я видела свой табор утром, они двигались в направлении Лондона, но, вполне вероятно, позже могли куда-нибудь свернуть. Придется останавливаться на всех перекрестках и проверять, куда они поехали.

Лорд Линден скептически приподнял бровь, но вслух сказал только:

— Что ж, неплохо.

Он отпустил тормоз, натянул вожжи и тронул коляску с места.

Когда они выехали на дорогу, стало не до разговоров. Свежие, хорошо отдохнувшие лошади быстро оставили деревушку Уэр позади и резво потянули коляску по направлению к Лондону меж зеленых выпасов и перелесков в осеннем убранстве. Первое время Блейз крепко держалась за поручень на облучке, но, увидев, что лорд Линден уверенно правит экипажем, немного успокоилась и с наслаждением стала смотреть по сторонам. Прохладный сентябрьский ветер приятно освежал лицо и срывал капюшон с головы, небо было затянуто облаками, но временами в просветах между ними выглядывало солнце, ненадолго согревая ее.

Вскоре, однако, возница замедлил бег лошадей.

— Вы желали останавливаться на каждом перекрестке. Здесь дороги расходятся. Одна ведет в Хартфорд, другая — в Сент-Олбанс, если не ошибаюсь.

— Нет, они поехали другой дорогой, — отозвалась Блейз. — Они были миль на шесть южнее отсюда, когда я встретила их.

Линден кивнул и тронул с места в галоп. Блейз с восхищением подумала, что он великолепно правит упряжкой, она даже позавидовала его мастерству. Нет, в высшей степени несправедливо, что женщинам не позволяют управлять лошадьми: стоит только женщине попытаться, как поднимается такой шум!

Это сразу напомнило Блейз о ее давней печали, о том, за что ее, собственно, и отправили в Англию. Она и месяца не пробыла в Вене, когда предложила австрийскому графу пари — и выиграла. Они состязались в управлении парными двухколесными экипажами. Граф очень переживал свое поражение, и спустя неделю, когда Блейз тайком улизнула из дома на ночной маскарад, он с радостью сообщил отчиму о ее скандальном поведении. Сэр Эдмунд, доведенный едва ли не до апоплексического удара, в наказание за все проступки отправил ее к английской тетушке, леди Агнес.

Положа руку на сердце Блейз считала, что не может винить его. Она понимала, что отчиму пришлось нелегко с ней за последние пять лет, прошедшие после смерти матери. Она с завидным постоянством попадала во всякие истории, чем задевала крайне развитое у сэра Эдмунда чувство благопристойности.

Он не был жестоким человеком и очень серьезно относился к воспитанию падчерицы. Просто у него совершенно отсутствовало воображение, и он почти не представлял, как воспитывать живую девочку-подростка, лишенную матери и выросшую в Америке на идеях демократии и независимости.

Не его вина, что он очень отличался от ее покойного отца, но был виноват в том, что удочерил ее, лишив таким образом фамилии обожаемого ею отца и заставив взять свою — Сент-Джеймс. А еще она не могла простить, что он женился на матери так быстро — и года не прошло после смерти отца, хотя он был хорошим мужем, дал им кров и избавил от ворчливой леди Агнес. Блейз не могла простить сэру Эдмунду и то, что он попытался занять место отца.

Она встретила его в штыки с самого начала. Между ними не было совершенно ничего общего. Сэр Эдмунд Сент-Джеймс был высокомерный, исполненный чувства собственной значимости британский дипломат, а она — законченный сорванец, полностью оправдывающий это прозвище. Вскоре умерла и мать, оставив Блейз на попечение сэра Эдмунда.

Прошедшие пять лет она вела одинокую и странную жизнь, переезжая за отчимом из страны в страну, где он занимал высокие дипломатические посты. Блейз никогда не делала ничего плохого сознательно. Поддавалась порывам — да. Любила поозорничать — да. Обожала приключения — несомненно. Но порочной не была. Если бы кто-то обвинил ее в том, что она ведет себя вызывающе, чтобы привлечь к себе внимание отчима, Блейз, возможно, принялась бы горячо отрицать это, и все же сама она знала, что пожелай он хоть раз улыбнуться ей с любовью или начни обращаться с ней как с любимой дочерью, а не как с надоевшей падчерицей, она бы простила его холодность и приложила бы немало усилий, чтобы вести себя как подобает.

Обижала ее именно холодность отчима, а не его постоянный контроль. Она и сама понимала, что ведет себя неподобающим образом, и обычно очень спокойно воспринимала наказания. Но то, что сэр Эдмунд отправил ее в Англию, приказав найти мужа, который освободил бы его от ответственности за нее, было уже слишком. Смириться с этим Блейз не могла. Если она выйдет замуж, если это когда-нибудь произойдет, то уж, конечно, не за надутого, бесчувственного англичанина вроде отчима, или сквайра Дигби Фезерстоунхофа, или за одного из множества других безжизненных, холодных, как рыбы, джентльменов, которых она знала.

Когда утром она увидела цыганский табор, решение пришло в голову мгновенно. Миклош спасет ее. Он приютит ее до тех пор, пока она не придумает, как справиться с тетушкой и ее планами.

Со своего возвышения Блейз рассматривала проносившиеся мимо поля, леса, живые изгороди; на душе у нее становилось все легче. Как здорово вырваться из-под зоркого ока родственников, а еще лучше — избавиться от неминуемой угрозы замужества! Она хочет сполна насладиться обретенной свободой, вот только отделается от последнего затруднения — раненого джентльмена, от чьих поцелуев она растаяла и чье упорство оказалось не так-то легко преодолеть даже ей. Она еще до конца не разобралась, чем может обернуться для нее неожиданная встреча с лордом Линденом — удачей или несчастьем.