Запах больницы ни с чем не спутаешь. Смесь лекарств и обеззараживающего средства намертво въедается в оштукатуренные стены, оседает на дощатом полу, подоконниках и полированных спинках кроватей. Я еще витала в приятной дреме, цепляясь за обрывки сна, а в носу уже свербело от хлорной извести.

До слуха донеслось ворчание уборщицы и скользящий звук швабры с характерным постукиванием. Ежедневная уборка помещений и неизбежный ранний подъем пациентов – классическое начало дня в любом лечебном заведении нашей необъятной страны. Наконец, хлопнула дверь, обдавая меня легким сквозняком, и наступила тишина. Однако я уже проснулась. Едкий запах стал резче, проникнув внутрь вместе с порывом воздуха, чему я искренне возмутилась и оповестила об этом громким чиханием. Туман в голове сразу прочистился, я распахнула глаза и уставилась в беленый потолок.

И что это я здесь делаю? – возник резонный вопрос и следом не менее важный. – А я – кто?

Странное ощущение – не знать, кто ты такая, и в то же время понимать, что это ненормально. Ведь, если ты чего-то не помнишь, то и не задумываешься над этим. Я встряхнула головой, затем прикоснулась пальцами к вискам и с силой на них надавила. Кроме вспышки боли, это действие ничего не принесло. Что-то мешало вспомнить.

В одноместной палате, помимо кровати, стула и тумбочки, на стене у входа висел рукомойник. Под ним располагалась металлическая чаша, упрятанная в деревянную тумбу, на которой я заметила мыльные принадлежности и зеркальце на длинной ручке. К нему-то я и устремилась за ответами.

Из тусклого прямоугольника на меня грустными глазами цвета медового хмеля смотрела миловидная блондинка с пухлыми губками. Я сжала их в тонкую полоску и нахмурилась, придирчиво оценивая себя со стороны. Рост выше среднего – откуда-то я это знала, фигура спортивная, сформировавшаяся, привычная к физическим нагрузкам. Волосы густые, но слишком тонкие и воздушные. Прически на таких долго не держатся. Родимые пятна и прочие отметины на видимых местах отсутствуют. И лет мне на вид от семнадцати до двадцати, хотя по ощущениям намного старше. Что же, неплохо для начала. Осталось выяснить, кто я и как сюда попала.

Накинув поверх ночной рубашки больничный халат, я сунула ноги в матерчатые тапки и прошлепала к двери, высунув нос наружу. Хм, длинный коридор с палатами по обе стороны. Примерно посередине находится стол дежурной медсестры. Слева на кушетке, откинувшись к стене, дремлет немолодой мужчина в униформе. Несмазанные петли скрипнули, и незнакомец тут ж встрепенулся, машинально положил правую руку на кобуру с торчащей наружу коричневой рукоятью табельного оружия.

– Барышня? – увидев меня, мужчина нахмурился. – Не положено! Вернитесь в палату!

– Кем не положено? Что не положено? – Я оторопела, а дежурная подняла заспанное личико, несколько секунд смотрела непонимающим взглядом, а после подскочила с места и бегом бросилась ко мне.

– Барышня, что же вы встали? Нельзя вам! Доктор не разрешал подниматься. Вернитесь в палату, пожалуйста! – приблизившись, машинально подхватила меня под локоток, но тут же отдернула руку, будто я прокаженная.

– Извините! – Я растерялась, совершенно ничего не понимая. – Мне нужно посетить туалетную комнату.

– Не извольте беспокоиться! Сейчас Марью Кузьминичну пришлю, и все на месте сделаете. А вставать нельзя. Вдруг головокружение начнется? Или обморок случится? Вчера Эдуард Францевич весь резерв на вас потратил. Что же вы, столько трудов и насмарку? Никак нельзя, Настасья Трофимовна. Идемте в палату.

Анастасия Трофимовна? Ну, хоть имя узнала. Кстати, на двери с наружной стороны висела табличка, где значилась пациентка Молчанова. Выходит, это я и есть?

Задумавшись, я вернулась в палату. Медсестра чуть ли не на пятки наступала и семенила следом, будто опасалась, что я нарочно бухнусь тут в обморок. Нет, это не мой вариант – слишком отличаюсь от изнеженных девиц. Хм, откуда такая уверенность?

– Молчанова Анастасия Трофимовна – это я? – уточнила на всякий случай.

– А вы не помните? – Девушка посмотрела на меня с жалостью. – Эдуард Францевич предупреждал, что возможна кратковременная потеря памяти. После ментального удара и не такое случается. Из группы только вы и выжили… – осеклась, прикрыла рот ладошкой и покосилась на дверь, за которой сидел караульный. – Ой! Не велено же ничего рассказывать. Не выдавайте, пожалуйста!

– Не выдам! – Кивнула решительно. – Только и вы помогите. Расскажите, что обо мне известно? Как я сюда попала?

– Да не знаю я ничего толком, – медсестра испуганно понизила голос. – Я в ночную смену вчера заступила, а вас еще днем привезли. Главный, говорят, ни на шаг из палаты не отходил, а в коридоре столько народу толпилось – ужас. Околоточный, жандармы, важные господа в штатском, маги – посмотреть в их сторону лишний раз страшно. Слухи по больнице расползлись, будто гимназистов с Большой Дворянской насмерть поубивало. Жалко-то как! – достала платочек из передника и смахнула слезинки со щек.

Я присела на кровать, огорошенная новостями. Получается, погибли люди, с которыми я была знакома? Внутри шевельнулась жалость, но тут же и заглохла. Конечно, я сочувствовала горю, что пришло в чужие семьи, но ощущения потери не испытывала. Может, из-за того, что ничего не помнила об этих ребятах?

Медсестра, воспользовавшись моей задумчивостью, тихонько выскользнула за дверь, а на смену ей минут через десять пришла Марья Кузьминична – санитарка, ухаживающая за тяжелыми больными. С собой она принесла теплой воды для умывания и судно.

– Так, я же хорошо себя чувствую, сама дойду до туалетной комнаты, – возразила, опасливо разглядывая нехитрое приспособление.

– Вот и ладно! Эдуард Францевич будет рад. А вставать и выходить из палаты не велено. Вы уж не подведите, не нарушайте установленный режим. Вдруг вам хуже сделается, с кого за это спросят?

Сопротивляться установленным правилам я посчитала бессмысленным. Только отчего все так опасаются ко мне прикоснуться? Заметила, что санитарка тоже держится на расстоянии.

Пока она перестилала постель, я умылась, почистила зубы, расчесала волосы и заплела тугую косу. Уже потом обратила внимание, насколько привычны для меня эти действия.

Перед уходом Марья Кузьминична смахнула пыль с подоконника и мебели, протерла дверные ручки и предупредила, что завтрак принесет после обхода. Вдруг доктор процедуры назначит, при которых кушать нежелательно? Я равнодушно пожала плечами. В данном вопросе ничего не понимала, хотя не отказалась бы перекусить. Забравшись в кровать, как настойчиво просила женщина, вытянула руки вдоль тела и покивала, заверяя, что вставать до прихода доктора не буду. Но, стоило санитарке выйти за дверь, как я тут же вскочила и босиком прошлепала к окошку с двойным рядом стекол. Из моей палаты просматривался внутренний больничный двор с палисадником и скамеечками для отдыха. У крылечка, свернувшись клубком под навесом, лежал дворовый пес. И воробьи, нахохлившись, сидели на голых ветках единственного деревца. Ненастная погода и моросящий дождик не располагали к прогулкам.

Заслышав шаги и шум разговоров снаружи, я вернулась в кровать. Только успела вытянуться, как дверь распахнулась, запуская толпу народа. Хотя обозвать их толпой я погорячилась. Вошли двое: широкоплечий мужчина в белом халате и средних лет дама в сером платье с белым передником.

– Ну-с, доброго здравия, Анастасия Трофимовна, – поздоровался доктор и притормозил у рукомойника, споласкивая руки. – Как самочувствие? Есть ли жалобы?

– Здравствуйте, э… Эдуард Францевич? Самочувствие нормальное, жалоб нет, – ответила неуверенно.

– Вот как? – Мужчина изумленно вскинул бровь. – А мне тут передали, что с памятью проблемы возникли. Будто бы имени собственного не вспомнили. Это так?