И последнее хочу сказать. У нас сейчас может быть самый последний шанс достичь гражданского согласия. Если мы его упустим, при всем при том, что мы по-разному смотрим и на будущего кандидата в премьеры, и на будущее России, так вот если мы его упустим, история нам этого не простит, и все, все сидящие в этом зале возьмут на свою совесть ответственность, во-первых, за развал России, а во-вторых, за те жертвы, которые будут принесены на алтарь наших с вами политических амбиций.
18. А.С. Пушкин О полемике
Некоторые журналы, обвиненные в неприличности их полемики, указали на князя Вяземского, как на начинщика брани, господствующей в нашей литературе. Указание неискреннее.
Критические статьи кн. Вяземского носят на себе отпечаток ума тонкого, наблюдательного, оригинального. Часто не соглашаешься с его мыслями, но они заставляют мыслить. Даже там, где его мнения явно противоречат нами принятым понятиям, он невольно увлекает необыкновенною силою рассуждения и ловкостью самого софизма. Эпиграмматические же разборы его могут казаться обидными самолюбию авторскому, но кн. Вяземский может смело сказать, что личность его противников никогда не была им оскорблена; они же всегда переступают черту литературных прений и поминутно, думая напасть на писателя, вызывают на себя негодование члена общества и даже гражданина. Но должно ли на них негодовать? Не думаем. В них более извинительного незнания приличий. чем предосудительного намерения. — Чувство приличия зависит от воспитания и других обстоятельств. Люди светские имеют свой образ мыслей, свои предрассудки, непонятные для другой касты. Каким образом растолкуете вы мирному алеуту поединок двух французских офицеров? Щекотливость их покажется ему чрезвычайно странною, и он чуть ли не будет прав.
Доказательством, что журналы наши никогда не думали выходить из границ благопристойности, служит их добродушное изумление при таковых обвинениях и их единогласное указание на того, чьи произведения более всего носят на себе печать ума светского и тонкого знания общежития.
19. П.А. Столыпин Речь в защиту Государственной росписи доходов и расходов, произнесенная в Государственной думе 20.03. 1 907 года
Господа! Я не буду долго утруждать ваше внимание. Я вхожу на кафедру в качестве министра внутренних дел лишь для того, чтобы сделать маленькую поправку к речи члена Думы Николая Николаевича Кутлера. Речь э ту я слушал с особым вниманием, и то, что я скажу, является результатом внимательного отношения к речи г. Кутлера. Я полагаю, что рассмотрение бюджета в Государственной думе есть одно из самых существенных ее прав. Результатом его должно быть пролитие света на такие теневые стороны бюджета, выяснение которых ожидается от Государственной думы. Я полагал, что речь Кутлера должна пролить этот свет еще и потому, что у него не может быть тай н в бюрократическом мире, в котором он так долго служил. Слушая его речь, я остановился на одном его упреке, а именно: "В то время, — говорит Кутлер, — когда манифестом Государя Императора была дарована полная свобода слова и свобода печати, в то самое время министерство внутренних дел увеличило оклад начальника главного управления по делам печати и его помощника". Каж е тся, я не ошиба ю сь. Это было сказано именно так. Я должен сказать, что замечание э то вызвало со стороны членов Государственной думы и аплодисме н ты, и смех. Против этого я ничего не имею. Смех — прекрасное оружие и бич, в особенности для правительства, и я думаю, что можно смеяться над человеком или учреждением, если они ставят себя в смеш н ое положение. Было ли в данном случае такое положение? Было бы, если бы замечан и е члена Думы Кутлера было основано на фактах. Это условие особенно важно для серьезной речи, основанной н а предварительном и з учении вопроса, не могущей не произвести впечатления, загладить которое не всегда возможно, не имея под рукам и документов. В течение получасового перерыва мне трудно было проверить достоверность сказанного, но я все-таки это сделал и теперь могу сказать, что утверждения г. Кутлера не соответствуют действительности. Другого выражения я не могу подобрать.
Ни начальник главного управления по делам печа ти, ни один из служащих н икакой прибавки к содержанию не получили. Я докажу это документами. Штаты главного управления по делам пе чати существуют с 1862 г. Бывший начальник главного управления, по Высочайшему повелению, вместо прибавки в 3 000 рублей, которые он получал к своему содержанию, получил 8 августа 1902 г. 3 000 р. квартирных. Эти деньги ассигновывались из сумм "Правительственного вестника", и отпуск их был продолжен и теперешнему начальнику главного управления по делам печати 1 апреля 1 905 г., то есть до манифеста 1 7 октября. Помощника у начальника главного управления нет, поэтому прибавки содержания некому было и делать. Остальные служащие удовлетворяются по штату 1 862 г., и так как штаты эти весьма незначительны, то они получали добавочное содержание из сумм "Правительственного вестника" по 1 50000 рублей в год. Так было в 1902, 1903, 1904 годах. Но так как эти суммы "Правительственного вестника" были обращены на другие расходы, то эти именно 1 50000 р. были внесены в 1907 г. в общегосударственную смету. Знать это господину Кутлеру следовало бы, так как перенесение кредита в общую смету было произведено тем Советом министров, председателем которого я не был, но членом которого состоял г. Кутлер. Здесь был нанесен вверенному мне ведомству удар сильный и смелый, но пришелся он, воистину, не по коню, а по оглоблям.
20. Фрагмент из речи П.А. Столыпина "О деле Азефа", произнесенной в Государственной думе 11.02.1909 г.
…Вот, господа, все, что по данным министерства внутренних дел известно об Азефе. Я изучал подробно это дело, так как меня интересовало, нет ли в нем действительно улик в соучаст и и, в попустительстве или в небрежении органов правительства. Я этих данных, указаний и улик не нашел. Что касается Азефа, то я опять-таки повторяю, что я не являюсь тут его защитником и что все, что я знал о н е м, я сказал вам. Обстоятельств, улича ю щих его в соучастии в каких-либо преступлениях, я, пока мне не дадут других данных, не нахожу.
В этом деле для правительства нужна только правда, и действительно, ни одна из альтернат и в в этом деле не может быть для правительства опасна. Возьмите, господа, что Азеф сообщал только обрывки сведений департаменту полиции, а одновременно участвовал в террористических актах: это доказывало бы только полную несостоятельность постановки дела розыска в Империи и необходимость его улучшить.
Но пойдем дальше. Допустим, что Азеф, по наущению правительственных лиц, направлял удары революционеров на лиц, неугодных администрации. Но, господа, или правительство состоит сплошь из шайки убийц, или единственный возможный при этом выход — обнаружение преступления. И я вас ув е ряю, что есл и бы у меня были какие-либо данные, если были бы какие — либо к тому основания, то виновный был бы задержан, кто бы он ни был.
Наконец, если допустить, что Аз е ф сообщал департаменту полици и все то, что он знал, то окажется, что один из вожаков, один из главарей революции был, собственно, не революционером, не провокатором, а сотрудником департамента п олиции, и это было бы, конечно, очень печально и тяжело, но никак не для правительства, а для революционной партии.
Поэтому я думаю, что насколько правительству полезен в этом деле свет, настолько же для революции необходима тьма. Вообразите, господа, весь ужас увлеченного на преступный путь, но идейного, готового жертвовать собой молодого человека или девушки, когда перед н и ми обнаружится вся грязь верхов революции. Не выгоднее ли революции распускать чудовищные легендарные слухи о преступлениях правительства, переложить на правительство весь одиум дела, обвинить его агентов в преступных происках, которые деморализуют и членов революционных партий, и самую революцию? Ведь легковерные люди найдутся всегда. Я беру как пример печатающиеся теперь в газ е те «Matin» разоблачен и я Бакая, тепереш него революционера и бывшего сотрудника департамента полиции.
