Ох уж это эхо! Оно вдруг начинало звучать в сознании Моргана в самые неожиданные моменты, повторяя некоторые звуки и обращая их в бессмыслицу. В состоянии ли человек запомнить эхо? Память сама представляет собой некое подобие эха – бесконечно приумножает звуки, и они становятся собственными тенями.
Он чувствовал – что-то произошло между ним и Масудом в пещерах. Глупое утверждение, ведь Масуд остался дома. Но именно в этом было все дело. Именно к этому и сводилось все в их отношениях: Масуд все еще нежился в постели, в то время как его друзья, Агарвала и Махмуд, провожали Моргана на станции. Но разве это единичный случай? Разве можно было не обнаружить под покровом филигранного словоплетения, за всеми отсрочками и переносами, той простой и очевидной истины, что Масуду просто нет до него дела? Морган долго не мог взглянуть правде в глаза, но наконец сделал это; через несколько дней после отъезда он извлек горестную правду на свет божий и, когда остался совершенно один, нанес себе решающий удар. Он всегда был медлителен в анализе собственных чувств, и до него не сразу дошло, насколько глубоко он разочарован. На это путешествие он возлагал огромные надежды, но ни одна из них не оправдалась. Теперь он остался один на один с пугающими массивами времени и пространства, но рядом с ним никого не было.
В течение последующих недель Масуд, быть может, пребывающий в замешательстве, а возможно, находящийся во власти лени или усталости, подтверждал факт своего к Моргану безразличия. Обещанные письма не пришли. Морган задавал себе вопрос: увидятся ли они вновь, и если нет, будет ли это иметь какое-нибудь значение? Он ощущал себя словно под морской поверхностью, на глубине, в аквамариновом мерцании, и это было его обычное настроение. Какой бы яркой или звучной ни струилась жизнь вокруг него, он всегда будет один.
Морган чувствовал себя одиноким даже в гуще самого грандиозного из всех, что он видел, торжества человечности – Магха-Мела, фестиваля священного омовения в водах Ганга, куда пригласил его Руперт Смит. Он находился под тентом, установленным в самом центре манговой рощи. Совсем рядом бурлила людская толпа. Миллион человек, как сказал Смит. Они выглядели словно маленькая нация, и то и дело заметными становились некоторые детали. Вот люди молятся идолам с пугающе раскрашенными лицами. Вот садху, спрятавший голову в черный мешок и склонившийся над огнем, в то время как его раскачивает взад и вперед другой садху. Длинные очереди паломников, ждущих, когда им обреют головы, оставив лишь один длинный локон, за который, как они надеются, их вытянут на небеса. Кучи остриженных волос, которые будут преданы воде.
Большей частью Морган, пораженный масштабной демонстрацией веры, наблюдал за фестивалем со смотровой площадки. Особенно впечатляющий вид открывался ранним вечером, когда воздух становился полупроницаемым из-за дыма и пыли, и люди напоминали маленьких животных, копошащихся на морском дне. Место слияния двух рек за ночь могло изменить свое положение из-за того, что Ганг постоянно перемещался по своей пойме. Может быть, именно поэтому Морган с Мирзой не смогли отыскать точку слияния, хотя другим это удавалось без труда.
Его путешествие теперь шло в замедленном режиме, хотя по форме осталось таким же, как прежде. Он отправился в Лакхнау, где в качестве музея была сохранена Резиденция, которую во время восстания 1857 года дважды осаждали сипаи, и осмотрел ее в свете золотистого дня. Широкие, похожие на сад, затененные баньяновыми деревьями пространства, поросшие бугенвиллеей и оранжевым плющом, поразили его тишиной и странной красотой. Среди растительности то тут, то там виднелись полуразрушенные здания, несущие на своих стенах следы пушечных ядер и выглядящие потому гораздо старше своих лет. В одном месте лишь неширокая аллея разделяла наступавших и защитников Резиденции, и воздух еще помнил их присутствие, жарким дрожащим маревом поднимаясь над землей.
Он бежал от этих руин – назад, в Агру, Маттру, Алигар. Теперь, после того как Морган так много увидел, отношения между расами в колледже он воспринимал как самые лучшие, даже добросердечные. Он отправился навестить мать Масуда, все еще отказывавшуюся видеть его лично. Но Мирза научил его правильным словам: Передайте мои самые почтительные поклоны Бегум-сагибе и скажите ей, что я был в Банкипоре и что Масуд живет очень хорошо. Это было чистой правдой, но теперь Морган начал задумываться – а не сводится ли весь его индийский вояж к таким вот голым фактам?
Жажда понять постепенно превращалась в ярость, иногда неотделимую от ландшафта, по которому он путешествовал. Он принялся воплощать свои чувства в слова, но так, как никогда до этого не делал. Что до меня, то можешь отправляться к черту… Такие слова – и в адрес Масуда! Ты не работал в суде, ты никому не пишешь писем, ты даже не в состоянии похудеть, потому что не двигаешься столько, сколько нужно. Скоро ты будешь настолько слабым и вялым, что у тебя не останется друзей и тебе придется знакомиться только с полезными здесь и сейчас людьми. Это большое свинство с твоей стороны.
О том, что подобные чувства посетят его, несколько недель назад нельзя было и помыслить, так же как и о том, что Морган зачеркнет слово «любовь» в своем лексиконе, чем он, собственно, сейчас и занимался. Нет, конечно, он любил, но запрет на произнесение этого слова означал и отказ от того, что оно обозначало.
* * *
Первая половина путешествия пролетела с умопомрачительной скоростью; все, с чем сталкивался и что переживал Морган, было изменчиво и неспокойно. Теперь же, когда Масуд остался позади, в отдалении замаячил конец пути. Все должно закончиться. Мир, который лежал вокруг, уже не сиял новизной; он обрел плотность и вес. Морган заметил, что старается запомнить какие-то особые моменты или же особенных людей, с тем чтобы потом использовать свои наблюдения. Пока он не знал, что именно сделает с ними, но они уже стали частью материала, который он начал ткать.
Сознание Моргана оказалось особенно восприимчивым в те дни, когда он нанес свой последний визит Дарлингам в Лахоре. Ему очень понравилось у них в прошлый раз, но только теперь он полностью осознал, насколько необычной семьей Дарлинги были среди всех индийских британцев. Каждую неделю тут устраивались встречи, на которые приглашались и индийцы, и европейцы, и как-то на вечеринке Морган встретил пожилого человека, чье имя произвело на него впечатление. После вечеринки этот человек прогулялся с Морганом по парку, и они обсуждали особенности индийской музыки. Если говорить о раге, объяснял мистер Футбол, то в зависимости от времени суток здесь можно использовать разные гаммы, и, чтобы проиллюстрировать это свое высказывание, мистер Футбол спел некий фрагмент раги в до-минор, который, как он утверждал, был вполне уместен вечером, но не утром.
Сам джентльмен казался слишком запоминающейся личностью, но его имя в памяти Моргана осело. Таким именем можно назвать второстепенного, проходного персонажа, которого никто не запомнит. Но проблема и с мистером Футболом, и с прочими обрывочными фактами, накопившимися у Моргана, состояла в том, что они пока оставались разрозненными, ничем не связанными друг с другом фрагментами – обрывки разговоров, моментальные наблюдения, сделанные на ходу. Ничто не связывало их в единую картину. Когда он писал свои прошлые романы, там всегда нечто прочно стояло в центре повествования – некое уплотнение, вокруг и посредством которого разворачивалась история. Все сходилось в одно, и все исходило из него. Без этого элемента он даже не мог начать! И хотя о своей индийской книге он размышлял уже долгое время, он так и не знал пока, что ляжет в ее основание.
Ну что ж – либо получится, либо нет. Если некое Большое Событие не явится Моргану, книга не состоится. И мир, наверное, от этого не станет беднее.
Тем временем он по-прежнему оставался путешественником, а Индия предлагала на выбор разнообразные события и места. В Дели Малькольм организовал для него еще одну встречу с Бапу-сагибом. Моргану очень хотелось повидаться с Их Высочеством, который занимал в его душе второе место после Масуда как лучший и любимейший из индийцев. Не успел Морган оказаться в отеле, где остановился Бапу-сагиб, как сразу почувствовал чьи-то ладони на своих глазах. Оглянулся – Бапу-сагиб со счастливой улыбкой на лице! Их радостное взаимное приветствие определило и тон их отношений в те два дня, что провел Морган в компании Их Высочества.
