Доктор смотрел на Хоакину внимательно и с сочувствием. С тем самым, с которым пациенту сообщают неутешительный диагноз. После чего обычно следует вопрос, сколько осталось времени, чтобы привести в порядок дела, попрощаться с родными и вообще смириться со скорой кончиной.

– Так, так… ― приговаривал доктор, покачивая напомаженной головой. ― Что последнее вы помните? Хорошо помните?

Хоакина почувствовала, как где-то глубоко внутри головы зарождается пульсирующая боль. Та же, которая не дала закончить разговор с доктором в прошлый раз, когда ей удалось прийти в себя. Но тогда все было, как в тумане, а тело терзали боль и тошнота. Хоакина стиснула зубы и напряглась. Ей надо держаться в сознании, иначе она так и будет лежать и спать.

– Я вернулась домой, ― сказала она, удивляясь, как хрипло звучит ее голос, ― от деда Риверы. Да, верно. У него был юбилей. Ужин затянулся до позднего вечера. Я приехала домой и легла спать.

– Так, так, ― повторил доктор, и в его голосе послышались странные нотки. ― А узнаете ли вы комнату? Нет, нет, ― остановил он пытающуюся поднять голову Хоакину. ― Не торопитесь, просто посмотрите и скажите.

– Не узнаю. В прошлый раз вы…

– Да, да, но неважно, ― прервал ее доктор, исчез из поля зрения, и, судя по звуку, стал копаться в своем чемоданчике. Доктора всегда носят с собой чемоданчики.

Хоакина смотрела в тщательно выбеленный потолок, которого не было ни в родном доме, ни в доме родственников. Как и похожего на голову какого-то диковинного зверя светильника. Она скосила глаза на окно с чуть шевелящимися светлыми занавесками, и голова тут же взорвалась болью. Хоакина тихо застонала.

– Больно? ― тут же подоспел доктор. ― Я пропишу вам порошки. А теперь ответьте: сколько пальцев на руках?

Коротких, похожих на сардельки пальцев, было четыре, и Хоакина так и сказала. Затем последовали два, три и, наконец, все пять сразу.

– Ну, хоть что-то, ― вздохнул доктор. ― А с остальным потихоньку.

Хоакина снова застонала, пытаясь привлечь к себе внимание.

– Не волнуйтесь, сеньора, лежите тихо.

Ее руки ободряюще коснулись те самые пальцы-сардельки, затем доктор, судя по всему, поднялся на ноги и куда-то пошел. Хоакина хотела окликнуть его, но боялась нового приступа боли.

Что-то тихо скрипнуло, вероятно, дверь.

– Эй, девушка, как вас там, Соледад? Несите стакан воды и растворите там это. И можете зайти. Вы тоже, сеньор.

Хоакина вздохнула с облегчением. Соле здесь. Значит, это не больница, а чей-то дом.

– Ах, сеньора, вы очнулись. Как вы себя чувствуйте? Мы за вас так переживали! Какая беда, почти двое суток без чувств лежали!

Опять сеньора? Почему сеньора? Она же не замужем. Соле тоже заболела? Хоакина снова попыталась осторожно повернуть голову. И на этот раз у нее получилось почти без боли. Она с удивлением осмотрела покрытую светло-розовой штукатуркой стену с красивой резной дверью из голубого дерева, возле которой мялся какой-то мужчина. И в нем было что-то знакомое, точнее, в его руках с нервно переплетающимися длинными пальцами.

– Кто вы? ― спросила Хоакина, с запозданием понимая, как это невежливо.

В ответ раздались причитания Соле и строгий голос доктора:

– Да перестаньте. Вы только тревожите ее. Сеньора, выпейте, вам станет легче.

К губам Хоакины поднесли край стакана, и она медленно выпила горькую жидкость. Обычный порошок от головной боли.

Теперь она увидела Соле с красными мокрыми от слез глазами, которая стояла рядом с доктором. Однако мужчина у двери не ответил. Он вообще не подавал голоса и не двигался с места, стоял, опустив голову, и Хоакину это встревожило. Если она больна, то где находится, в конце концов? И доктор, кстати, почему он не представился, так странно смотрит на нее и называет сеньорой, как и Соле. Хоакина смутно помнила, как в прошлый раз, когда она очнулась, доктор спросил, как ее зовут. А теперь вопрос был еще нелепее:

– Какой сейчас год, сеньора? И где, по-вашему, вы сейчас?

– 1851 от Вознесения Господня. А я живу в Аройо де Оро, столице Королевства Менада, конечно.

Хоакина посмотрела в лицо доктора, на заплаканную Соле и растерянно прибавила:

– Разве нет?

– Ох, сеньора… ― заныла Соле, но доктор решительно остановил ее.

– Нет, сеньора, ― мягко, но твердо сказал он. ― Сейчас февраль 1853 года. И находитесь вы в поместье Каттлеи, на острове Коста-Лунес.

Хоакина забеспокоилась. Ее мысли, которые и без того никак не приходили в порядок, окончательно разбежались в разные стороны.

– Коста-Лунес? ― зацепилась она за знакомое название. ― Колонии? Акулий залив? Что я здесь делаю?

– Ты здесь живешь, Хоакина, ― опередил доктора наконец-то заговоривший мужчина. Он поднял голову и шагнул вперед. ― Ты меня не помнишь?

– О… ― Хоакина всмотрелась в знакомое лицо. ― Конечно. Вы Фернандо Агилар, верно? Мы познакомились в опере пару недель назад. И затем… затем вы были на ужине у деда.

Его лицо неожиданно исказилось так, будто это у него болела голова. Но он быстро справился с собой и даже чуть улыбнулся.

– Верно, ― остановил он коротким жестом порывающегося что-то сказать доктора. ― Но прошло не две недели, а два года. Мы успели пожениться и уехать на Коста-Лунес. И это наш дом.

Хоакина уставилась на него, ощущая, что слова застряли в горле. Она попыталась заговорить, но из нее вырвался только писк. Вторая попытка привела к тому, что она закашлялась.

– Девушка, воды, ― скомандовал доктор, и Соле кинулась исполнять приказание. ― А вас, сеньор, я предупреждал. Советую выйти и попробовать еще раз завтра.

Хоакине, все еще во все глаза смотрящей на мужчину, который назвался ее мужем, показалось, что он хочет побить доктора. Серые глаза сузились, на острых высоких скулах появился румянец, а руки сжались в кулаки. Но Фернандо Агилар отступил к двери, резко повернулся и вышел.

– По-подождите, ― опомнилась Хоакина, которой вода, поднесенная верной Соле, вернула способность хоть как-то мыслить. ― Я… Вы должны… ― Она уставилась на закрывшуюся дверь, а потом перевела взгляд на доктора.

– Так, ― в который раз невозмутимо повторил он. ― Вижу, порошок подействовал. Тогда оставлю пока вас с прислугой, сеньора. Поговорите, поспрашивайте. Только не волнуйтесь. Потеря памяти не смертельна и не так опасна, как шишка на вашем затылке.

Доктор вытащил из кармана жилета за цепочку блеснувшие часы, кинул на них беглый взгляд и вернул на место. Затем взял чемоданчик из гладкой коричневой кожи и подхватил щегольски выглядящую высокую шляпу.

– Я зайду завтра, сеньора, ― сказал он. ― А перед уходом еще раз поговорю с вашим мужем. Хорошего дня.

– До свидания, доктор. Спасибо, ― машинально ответила Хоакина, провожая его взглядом.

– Выпьете еще воды, сеньора? ― спросила Соле, подходя к кровати со стаканом.

– Помоги мне лучше сесть, ― сказала Хоакина. ― Садись сама и расскажи, что тут происходит. Нет, ― остановила она Соле, когда та придвинула тяжелый стул к кровати, ― дай мне сначала зеркало.

– Сеньора, может, пока не надо? ― начала Соле, в ее глазах плескалась забота.

– Я что ― с памятью и лица лишилась? ― рассердилась Хоакина. ― Быстро неси.

С лицом все было в порядке. Кроме бледности и синевы под глазами. На месте оказались и растрепанные сейчас и не очень чистые каштановые волосы с немного посветлевшими прядями. «Наверное, выгорели на солнце, ― решила Хоакина, внимательно вглядываясь в свои разноцветные глаза, один карий, другой зеленый, предмет гордости деда Риверы и ее смущения. ― Без шляпки я что ли тут ходила?» Она потрогала темные ровные брови, крупный нос, предмет гордости деда де Веласко, ныне покойного, и ее скрытого отчаяния. Затем коснулась губ, оскалила и осмотрела на редкость ровные белые зубы, хоть в чем-то повезло, и ощупала шею, постепенно продвигаясь к затылку. Там, по словам доктора, должна быть шишка.