Постепенно их веса сближались, и я предупредил Бригиту, что приближается день великого решения.

— Ты так много заботишься, — сказала она нежно и пожала мне руку. Но я уверил ее, что для меня не составляет труда позаботиться о ее счастье.

Я объяснил Карлу, что, по моему мнению, хотя он еще и не самый стройный, но он наверняка понравится Бригите… если не Гейнц. Тому я сказал, что он наверняка понравится Бригите… если не Карл.

Вечером по программе многобория должна была состояться решающая борьба между двумя конкурентами. К сожалению, я не мог прийти. В этот день мы с Бригитой праздновали помолвку.

Перевод с немецкого А. Витта.

Фриц Адам Ник

ФУТБОЛ ПРИХОДИТ В ДОМ

Глаза, сверкающие от восторга. На лице все радостно. На голове ежик с иглами, не уступающими проволоке. По бокам уши, на которые можно повесить зонтик. Таков был этот Густель, увидевший меня в первый день елки с новым футбольным мячом под мышкой.

Я сказал: «Завтра пойдем на площадь, поиграем». Но дерзкий Густель мимоходом выбил у меня мяч из рук, он упал на пол и покатился под елку. Этот желтый шар, поданный мне таким образом, сорвал все мои намерения. Я толкнул мяч слегка носком, и он подлетел вверх. Густель прыгнул, и мое сердце подпрыгнуло вместе с ним. Тут-то я и погиб. Комнатная дверь без труда заменяет футбольные ворота. Этому меня научил Густель. Я выпил рюмку коньяка, действующего по принципу цепной реакции. Это укрепляет нервы и делает крепкого менее нервным.

— Только сильно не бить, — попросил Густель, показав своими сросшимися бровями на пеструю сияющую огнями елку. Потом он занял место в дверях и начал играть вратарем. Я ударил по мячу — совсем тихонько.

Естественно, что эти удары Густель брал великолепно. Тут меня охватила невероятная жажда успеха. Я должен был забить гол. Я поставил мяч на середине комнаты и взял разбег от стены. «11-метровый», — сказал Густель разочарованно.

Затем последовало эхо от удара, мяч со свистом летел от стенки к стенке, как шар на бильярде, елка закачалась, моя самоуверенность тоже.

Густель закричал, кувыркаясь от радости: «Взял! Взял!»

— Повторить! — прошипел я, подсовывая под шкаф целую кучу красных и синих осколков, которые были когда-то стеклянными шарами.

Когда я нанес пушечный удар, неожиданно открылась дверь, появилась тетя Элла, и… бомба попала ей в живот.

Раздались душераздирающие крики: «Это ужасно!» Что-то с шумом упало на пол, и тетя Элла исчезла, как привидение. Я так оторопел, что забыл даже закричать «Тама!», потому что это был настоящий гол.

Внезапно пришел дядя Курт. Он пришел в восторг, когда узнал, в чем дело, и проворчал: «Где все играют в футбол, Курт не может быть вне игры». Он содрал куртку, снял галстук и закатал рукава рубашки. Чтобы уравнять шансы, я сделал то же самое.

Была выбрана вторая дверь. Дядя Курт и Густель выступали против меня одного. И тогда началась борьба за желтый мяч. Что стоят усилия всех борцов, боксеров и штангистов всего мира в сравнении с моими! Поистине нечеловеческие усилия понадобились мне, чтобы отделить дядю Курта от мяча.

Он кружил вокруг мяча, как морж, он вибрировал, как дрожащий скат, локти были похожи на молотки, ноги его заплетались, как шланги из резины, а его зад был… как локомотив.

Густель бесновался от восторга.

Дело шло о моей чести.

Как я свалил дядю Курта, об этом я из скромности промолчу. Пока он вертелся, выбираясь из ковра и елочных игл, я овладел мячом. Священный трепет придал мне силы слона.

Мой удар по двери напоминал шаровую молнию. Эхо от этого удара повторялось тысячекратно. Края нашего гигантского бильярда послали мяч, как стрелу, вокруг комнаты, и он достиг елки и печной трубы.

И елка, и труба пали.

Облако сажи опустилось на дядю Курта, который в этот моменте кряхтеньем поднимался. Елочные ветви сочувственно прикрыли его.

— Один ноль, — закричал я, опьяненный победой. Это было райское мгновение. Густель хладнокровно провозгласил: «Первый тайм кончился», — и вытащил мяч из сажи.

И тогда открылась дверь.

С двумя мисками в руках появилась мама. Она ничего не сказала, она не произнесла ни звука. У нее выпали миски из рук, и она стояла, словно изваяние из мрамора. Из белого.

Такое молчание царит, наверно, в космосе.

Первым пришел в себя Густель. Он сказал: «Все хорошо, что хорошо кончается. С мячом, слава богу, ничего не случилось!»

Перевод с немецкого А. Витта.

Тибор Хорват

СКАЗКА О НОКАУТЕ

В гимназии секретарем школьного спортивного кружка был Пишта Хоркаи, правая рука учителя физкультуры. Блестящие организаторские способности и то, что он разбирался понемногу во всех видах спорта, сделало его пригодным для занятия этого поста. Пишта Хоркаи был известен тем, что ни одним видом спорта не занимался, а свои прекрасные теоретические познания черпал из газет и специальной литературы. Внешне Пишта казался очень разносторонним спортсменом. Зимой он таскал лыжи, летом носил в сетке баскетбольные, волейбольные и футбольные мячи. В магазинах он покупал спортивные медали и почетные призы и показывал их всем так, словно сам заслужил.

Как-то летом во время олимпиады школьников участников чемпионата по боксу начали записывать, когда уже были каникулы. Пишта носился из квартиры в квартиру, собирая боксеров. И вот наступил день открытия соревнований. Пишта хлопотал, суетился вокруг скудной по составу группы участников. Вдруг преподаватель физкультуры схватил его, потащил на весы и после взвешивания радостно заявил: «Пишта, сынок, тебе надо похудеть на 200 грамм за двадцать минут! Тогда ты сможешь выступить в полулегком весе». «Я не хочу выступать! Ведь я не умею боксировать!» — ответил, оробев, Пишта. Но преподаватель успокоил его, сказав, что в полулегком весе он будет единственным, если похудеет на 200 грамм. Пишта хотя и с трудом, но согласился и приступил к похудению. Несмотря на страшную жару, на него натянули четыре теплых свитера, и он принялся прыгать через веревку. Проклятая веревка все время цеплялась за ноги, причиняя ему отчаянные мучения. С мокрыми, иссеченными ногами, пошатываясь, он встал на весы. 20 грамм оказались все же лишними. Тогда учитель физкультуры потащил его к парикмахеру, и, когда Пишта опомнился, его прекрасные, длинные, черные, вьющиеся волосы валялись на полу. Конечно, он стал похож на выжатый лимон, но зато соответствовал положенному весу. Теперь он отчаянно болел и волновался, чтобы кого-нибудь не заявили в полулегком весе, потому что в этом случае ему придется бежать.

Пишта хорошо поволновался и поболел — у него не оказалось противника. Без соперников он занял первое место.

Когда приятели увидели его на улице, они схватились за животы, принялись хохотать и издеваться над его лысой головой, но тотчас же, как только он показал прекрасную медаль, насмешки сменились отчаянным любопытством. Однако Пишта, с одной стороны, от усталости, причиненной волнением, с другой стороны, из-за ухода Эдит отложил свой доклад на следующий день.

На другой день дюжина мальчишек жадно внимала словам Пишты. Приосанившись перед Эдит, он приступил к рассказу.

— Я выступал в полулегком весе. Первого противника я нокаутировал довольно быстро. В начале второго раунда я нанес следующему сопернику быстрый боковой удар левой, затем правой по подбородку, и он упал. В полуфинале уже во втором раунде из-за моего преимущества — противник все время убегал от меня — судья присудил мне победу. Если б не это, я нокаутировал бы и его! Мой соперник в финале был очень упорным и выносливым. Публика неистовствовала. В третьем раунде я загнал его в угол правым хуком, и он осел, словно мешок. Зрители бушевали, приветствуя меня. Могу сказать — приятное чувство! — и он значительно посмотрел на Эдит, которая погрузилась глазами в его взгляд, и так они, возможно, смотрели бы друг на друга до вечера, если бы им не помешал чей-то голос. К маленькой группе подбежал мальчик с газетой в руках.