Василию Петровичу вдруг стало жарко, даже на подбородке выступили капли пота. Он сел, расстегнул рубашку.

— Да не может быть, чтобы Степанов… — сказал он, чувствуя, что слова его — только слабая самозащита, а внутренне он уже поверил и понял свою непоправимую ошибку.

А. Александров

ЖЕЛЕЗНЫЙ ХАРАКТЕР

Если бы кто-либо из сослуживцев в этот день встретил Ивана Ивановича на улице, то не узнал бы его, а если бы и узнал, то удивился бы необычайно: вместо добротной шубы с бобровым воротником, на нем был старенький ватник, потертая, видавшая виды ушанка и валенки. В довершение всего за солдатский ремень были заткнуты брезентовые рукавицы и топор. И только по круглому холеному лицу и дородной фигуре можно было определить, что это вовсе не лесоруб и не какой-нибудь сезонник строитель, а именно он, Иван Иванович Рукавишников, начальник управления.

Чем же было вызвано подобное переодевание?

Как раз накануне Иван Иванович был у врача. Доктор внимательно выслушал и выстукал его. Затем он сказал: «Мда-а» — и покачал головой. И по тому, как он сказал «мда-а», Иван Иванович понял: диагноз поставлен, приговор вынесен и обжалованию не подлежит. Сердце у него, конечно, никуда не годится. По меньшей мере, его ждет инфаркт миокарда, легкие свое отслужили — и вообще, с медицинской, точки зрения, его положение, как говорили когда-то, хуже губернаторского.

«Ну что ж, — подумал Рукавишников, — придется подыскивать в управление нового начальника. Интересно, подпишется ли под некрологом Афанасий Иванович? Хорошо бы подписался. Все-таки замминистра. А Кургузкин из отдела снабжения — тот обязательно организует выпивон. Он, каналья, любит отмечать всякие такие события: похороны, свадьбы, именины».

— Мда-а! — снова покачал головой доктор. — Лекарств я вам прописывать не стану. Не помогут лекарства, — услышав это, Рукавишников побледнел. — Вам, голубчик, нужна строгая диета. Прогулки на свежем воздухе, гимнастика по утрам, и физический труд, трудотерапия, голубчик. Было бы также не плохо заняться каким-либо спортом, лыжами, скажем…

У Ивана Ивановича отлегло от сердца. Он тут же решил, что откажется от персональной машины и на работу будет ходить пешком. Вместо сдобных булочек с маслом, которые он очень любил, будет принимать на завтрак стакан несладкого чая и два или даже один ломтик черного хлеба. И даже от пива откажется. «Черт с ним, с пивом, — подумал он, — перейду на нарзан. Сказал — точка. У меня железный характер».

Он решил, что зимой и летом будет спать с открытой форточкой, с завтрашнего дня начнет делать гимнастику по радио, достанет из кладовой лыжи, о существовании которых забыл чуть ли не со дня окончания института… Одним словом, начнет новую жизнь. Но вот как быть с трудотерапией? Распроститься с уютным кабинетом, с удобным насиженным креслом? Наняться подсобным рабочим на стройку? Как бы не так! Кто же тогда будет руководить? Интересы дела прежде всего! Интересы дела требуют, чтобы в управлении по-прежнему руководил он, Иван Иванович Рукавишников, а никто другой. Нет, он будет сидеть насмерть и с поста своего он не уйдет, даже в ущерб собственному здоровью.

— Ну что ж, голубчик, — выслушав его доводы, сказал доктор, — трудотерапией можно заниматься, так сказать, по совместительству. Ну, скажем, после работы вы сумеете, надеюсь, выбрать часик, чтобы расчистить от снега дорожку или наколоть дров.

— Какие могут быть дрова? Зачем дрова? — пожал плечами Иван Иванович. — У меня — газ, паровое отопление. Нет, дрова решительно отпадают.

— Почему же отпадают? — улыбнулся доктор. — Договоритесь с кем-нибудь, что ли. Не у всех же квартиры с удобствами.

Иван Иванович вспомнил, что управленческий сторож Фадеич подрабатывает по вечерам — где забор починит, где дровишек наколет. «Напрошусь-ка я к нему в помощники», — решил Рукавишников.

В тот же день он вызвал в кабинет Фадеича и объяснил ему, в чем дело.

— Это можно, — ничуть не удивился сторож, — аккурат завтра я подрядился напилить и наколоть три куба дров.

Все складывалось как нельзя лучше. Свой рабочий день Рукавишников закончил бы, вероятно, в самом благодушном настроении, если бы не этот растяпа Рататуев из планового отдела. Он опять подсунул Ивану Ивановичу непроверенную сводку, а тот, как всегда, подмахнул ее не глядя. Хорошо еще, что управделами, перед тем как отослать сводку в совнархоз, обнаружил ошибку. Ну и досталось же Рататуеву! В другое время Иван Иванович ограничился бы веским, но спокойным внушением. Сейчас же он поступил по-другому. Почему-то решив, что его непомерная полнота происходит от столь же непомерной доброты характера — все тучные люди, как известно, добряки, — он не на шутку разгневался. В острастку подчиненному и на пользу своему здоровью он задумал дать Рататуеву «дрозда», «накрутить ему хвост» и «показать, где раки зимуют».

Иван Иванович кричал на плановика каким-то пронзительным, несвойственным ему дискантом и даже топал ногами, чего с ним раньше никогда не случалось. В управлении все притихли, разговаривали шепотом и мимо кабинета начальника ходили на цыпочках.

Когда бледный и всклокоченный плановик выбежал из кабинета, кто-то поспешил его поздравить:

— С легким паром, Рататуев!

— Спасибо, — машинально промолвил плановик, но тут же добавил: — Спасибо еще, что строгачом отделался. Могло быть хуже. Никогда я не видел Ивана Ивановича в таком расстройстве.

— После баньки полагается… — намекнул Кургузкин, щелкнув себя по кадыку, — ты уж не увиливай, Рататуев.

Была суббота. Рабочий день закончился рано, и Рукавишников решил до вечера походить на лыжах. Первые трудности возникли как только он вышел из дому. Тащиться с лыжами в руках в загородный парк пешком или трястись на трамвае ему не хотелось. Мало ли, встретятся знакомые, сослуживцы, пойдут расспросы. «Лучше уж на машине, — подумал Рукавишников. — А вот, кстати, свободное такси.

Иван Иванович не ожидал, что в парке будет столько народу. На центральной аллее, по укатанной лыжне, дружно работая палками, бежала цепочка спортсменов-лыжников. Они были в светлых костюмах и круглых вязаных шапочках. Глядя на них, Рукавишников тихонько вздохнул. Когда-то и он был неплохим спортсменом, участвовал в соревнованиях. А теперь… «Нет, возраст здесь ни при чем, — подумал он, — сорок пять лет — это не возраст. Просто лень-матушка. Опустился, обленился, благо оправдание нашел: занят, времени нет. А теперь спохватился, да поздно…»

Рукавишников выбрал боковую аллею. Но и там было много лыжников, и среди них — люди степенные, пожилые.

— Молодой человек, — окликнул кто-то Ивана Ивановича, — разве так ходят на лыжах! Шире шаг, сильнее наклоняйтесь вперед, энергичнее работайте палками.

Иван Иванович повернулся было, чтобы ответить: «Вы меня не учите, я лучше вас знаю, что делать». Перед ним, опираясь на лыжные палки, стоял старичок, румяный, с седенькой бородкой. У Ивана Ивановича одна лыжа наехала на другую, и он упал в снег.

— Ай, нехорошо, — помогая ему подняться, говорил старичок, — сразу видно, что вы новичок. Давайте-ка я вас поучу.

Однако настроение у Ивана Ивановича окончательно испортилось. Сославшись на занятость, он извинился, снял лыжи и побрел к выходу, где его ожидало такси.

Рукавишников проснулся утром под звуки радио. Передавали утреннюю гимнастику. Иван Иванович, вспомнив, что он самому себе дал слово соблюдать режим и начинать свой день с зарядки, надел пижаму и, подчиняясь команде невидимого инструктора, принялся делать подскоки. Он прыгал так тяжело и старательно, что семь фарфоровых слоников, стоявших на этажерке, стали подпрыгивать вместе с ним, словно дрессированные. Через минуту жильцы нижнего этажа постучали железной палкой по трубам парового отопления. Затем они позвонили по телефону и предупредили Ивана Ивановича, что если не прекратится это безобразие, то вызовут участкового и он оштрафует Рукавишникова за нарушение тишины и разрушение жилищного фонда.