— Не догнал, будь ты неладна! Столько этих дорожек! То вниз, то вверх. И кусты всюду, как стена. Вот так дала задачу, ведьма. Ну что будем делать, а? Вдруг какая-нибудь кровная месть?…

— Да ничего. Пошутила, наверное, — успокаивали мы его.

В первые дни Гречка очень волновался, вспоминая бабку. Он откровенно признавался нам:

— Кто ее знает, что она задумала? Приколотит кого, а ты отвечай. Вот бисова напасть!

Прошло около месяца, и мы совершенно забыли о старушке.

И вот мы снова собрались на той же поляне у обрыва на заключительное занятие. Прошло оно хорошо: три девушки стреляли по-снайперски и остальные — не плохо, и Гречка чувствовал себя, что называется, на седьмом небе.

Мы собрались уходить домой, как над кручей зашуршали кусты, и на поляну вышла Прасковья Даниловна в льняном сарафане с петухами на рукавах. Она чинно поклонилась всем нам и сказала:

— Вот он, лиходей! Показать принесла вам, детки. Ну и настырный! Повадился на ферму, будто к себе домой. И всегда в одно время прилетает, хоть часы заводи. Глянешь — висит в небе, будто его за нитку привязали.

Она бросила на траву убитого коршуна. Могучая и красивая, в плотном оперении птица упала на спину, выставив желтые, сжатые в кулачки лапы.

— Наука твоя, сынок дорогой, как видишь, впрок пошла, — добавила Прасковья Даниловна, обращаясь к Гречке. — Сколько он, подлюка, цыплят да утят у меня потаскал, счету нет! Просила я сторожа нашего Силантия подкараулить его, шельмеца. Да он, Силантий-то, зажмуряется, когда стреляет. Прямо потеха. «Я, — говорит, — на войне в обозе служил, хомуты для артиллеристов подшивал…»

Старушка весело рассмеялась. Сейчас она, радуясь своему успеху, казалась еще моложе и резвее, остроумно отвечала на украинские прибаутки Гречки, в шутку журила девушек за то, что они до сих пор не покорили сердце «такого орла», и, наконец, пригласила всех нас на яичницу.

Бурлящую в каменистом ложе горную речушку мы перешли по узкой, сгибающейся до самой воды вербовой перекладине. Коршуна нес Гречка. Как только миновали кустарник, началась широкая, огороженная проволочной сеткой площадка птицефермы. В стороне копались белые куры. Их было так много, что издали казалось, будто на траву выпал невзначай снег.

— Правленцам нашим и насмешникам утерла-таки я нос, — сообщила Прасковья Даниловна.

Мы зашли на площадку. Услышав знакомый голос, чистенькие куры и голенастые петухи окружили старушку, забегали ей наперед, испуганно кося на коршуна разноцветные бусинки глаз.

Юрий Разумовский

РОСТ

Лет тринадцать жил я просто,

Не грустил и не скучал,

Даже маленького роста

Своего не замечал.

Но однажды тренер в школе

Не включил меня в кружок:

Он сказал, что в волейболе

Нужен рост или прыжок.

Я пришел домой печальный

И впервые загрустил.

Я решил: «Первоначально

Надо будет подрасти».

Но, чтоб было все научно,

Основал «контрольный пост»:

Угольком собственноручно

Прочертил на двери рост.

Стал сырую есть печенку,

Желудевый пить настой.

Все соседские девчонки

Издевались надо мной.

Я боржом пил за обедом,

Есть конфеты перестал,

Даже рыбий жир отведал,

А расти — не подрастал.

Плюнул я тогда на это,

Стал с мячом играть «в кружок»,

В лагере почти все лето

Отрабатывал прыжок.

Только ради волейбола

Все насмешки я сносил

И, когда приехал в школу,

Просто мастерски «гасил».

Тренер что-то виновато

Бормотал себе под нос.

Говорили все ребята:

— Юрка здорово подрос.

Я пришел домой, на двери

Отыскал «контрольный пост»,

Поглядел — глазам не верю:

У меня все тот же рост!

НА РАДОСТЯХ И С ГОРЯ

Весной в спортобществе у нас

Ремесленник Иван Петров

За быстрый бег и точный пас

Попал в команду мастеров.

Он с детских лет играл в футбол,

Штрафные бил наверняка

И в первой встрече трудный гол

Забил в ворота «Спартака».

Игра закончилась, и тут

Болельщиков густой толпой

В теченье нескольких минут

Был в окруженье взят герой.

Стоял восторженный шумок,

Но, прерывая общий гам,

Один сказал: «Пойдем, Ванек,

На радостях по двести грамм…»

В пивной поклонников полно,

Была получка, повод был…

И пил он горькое вино

И сладость первой славы пил.

С ним целовались, как родня,

Желали все ему удач…

Он так гулял четыре дня,

На пятый день — с «Торпедо» матч,

С лицом, опухшим от вина,

Как полусонный, бегал он.

Гол не забит — его вина.

И, наконец, он заменен.

Под крик болельщиков: «Долой!»,

Под неумолчный резкий свист

С поникшей тяжко головой

Уходит с поля футболист.