И, пожурив обидчика слегка,

На попеченье сдал амбулатории

К судейству не пригодного пока

Судью республиканской категории…

Быть может, это все подобно сну

И не было такой фантасмагории —

Подобный сон весьма возможен у

Судьи республиканской категории…

Мих. Эдель

ЛЫЖНЫЙ ВАЛЬС

Рано утром мы мчались на грузовике в подшефный колхоз на концерт. Наша группа составляла небольшой дружный джазовый оркестр студентов консерватории, хотя имелись и солисты — скрипачи и вокалисты.

Гордостью нашего оркестра был будущий композитор, будущий автор жизнерадостных оперетт и лирических вальсов, удивительно талантливый музыкант — аккордеонист Гриша Морозенко.

Проехали мы километров тридцать по запорошенному свежевыпавшим снегом шоссе, затем свернули на проселочную и стали. Было ясно — на машине не проехать. Дорогу скрыли рыхлые сугробы, сверкающие на солнце снежные холмы.

Руководители нашего выезда предусмотрительно погрузили на машины лыжи. Объявили короткий перекур и пригонку лыж, Я подошел к Грише, и меня поразил его вид. У Морозенко было лицо вратаря футбольной команды после счета 5 : 0 не в его пользу.

— В чем дело? Заболел? — спросил я.

— Хуже. Сколько километров надо пройти на лыжах?

— Кажется, километров двенадцать.

— Ничего себе. Тем более я в жизни не брал в руки эти самые лыжи.

— Брось шутить, — сказал я, предчувствуя трагедию. — А в консерватории? На первом курсе?

— Удалось избежать. Сейчас приходится признать ошибку.

— Брось шутить, — вторично, уже неуверенно произнес я.

— Какие шутки! Я даже не знаю, с какой ноги начинают движение.

— С какой ноги неважно. Неужели ты никогда — в детстве в школе — ни разу не становился на лыжи?

— Откуда? Я родился и до консерватории учился в Ялте. У нас в декабре цветут розы.

— Розы, — рассердился я. — Но ты же видел, что в машину грузят лыжи!

— Я думал, что вы собираетесь в колхозе соревнование устраивать.

Сообщили руководителю поездки, что гвоздь программы, солист и аккомпаниатор вокалистов, следовать на лыжах не может, так как в это время у него на родине цветут розы.

— Ничего, пусть потихоньку следует за нами, пока дойдет — научится, а аккордеон я повезу на себе, — сказал член профкома.

К тому же мне, далеко не мастеру лыжного спорта, было поручено исполнять обязанности тренера и сопровождающего Морозенко.

Я старательно популярно объяснил Морозенко суть движения — и мы тронулись. Морозенко стал шаркать ногами, как старик в шлепанцах.

— Палками действуй, — советовал я, — скорей наладишь движение.

Морозенко стал действовать палкой, как железным ломом. Воткнет правую палку — правая лыжа на левую наезжает. Воткнет левую — левая наезжает на правую. Станет разбирать наехавшие лыжи — и тут же на снегу растягивается во весь свой завидный рост.

— Я лучше пешком, — решительно заявил Морозенко.

— Иди. Чего же… Не все же на лыжах ходят.

Морозенко сошел с лыж и сразу провалился в снег выше колен. Пришлось ему снова стать на лыжи. Так мы прошли метров триста.

— Сколько еще осталось до нашего финиша? — спросил гвоздь программы.

— Ровно одиннадцать километров семьсот метров, — сказал я.

Морозенко сел в снег.

— Отдохнем, — предложил он. С него валил пар.

Наконец через три часа 48 минут мы все же добрались до речки с высоким крутым берегом.

— Как ты намерен форсировать этот водный рубеж? — спросил я. — На лыжах или другим путем?

— Другим путем, — ответил Морозенко и сошел с лыж.

Я оттолкнулся палками и понесся вниз. На речке сделал поворот и отъехал в сторону. В это время Морозенко, очевидно, передумал и решил спускаться на лыжах. Человек он был решительный и неунывающий.

— Вперед, к новым победам, марш! Форте! — крикнул Морозенко и лихо тронул с обрыва.

Правда, шагов восемь гвоздь программы твердо держался на лыжах, а дальше… лыжи понеслись отдельно, а Морозенко отдельно… Первыми к финишу прибыли лыжи, а Морозенко «плыл» за ними в снежных волнах вольным стилем, Когда он вынырнул из последнего сугроба, я помог ему принять стоячее положение, затем мы подобрали его лыжи и сделали привал, чтобы обсудить положение.

Я еще раз провел инструктаж:

— Не торопись, — советовал я, — держи ровное дыхание, сочетай точность движения с правильным равномерным дыханием и, главное, не измеряй пройденное расстояние: это неутешительно действует на моральное состояние начинающего.

Выбрались мы с Морозенко на другой берег и поравнялись с санями, на которых лежали бочки с керосином. Возчик оказался жизнерадостным и разговорчивым:

— Наверное, он у вас еще не вполне мастер спорта? — сказал возчик и кивнул на Морозенко.

— Почему вы так думаете?

— Я видел, как он с берега без лыж пикировал. Вы в колхоз «Искра?» Значит, к нам.

— Садись, — сказал возчик Морозенко, — правь конем, а я на твоих лыжах пойду. Я на лыжах фашистов от Ленинграда до Пскова гнал. Или цепляйся за сани — я тебя на буксир возьму.

Морозенко хоть и сделал вид, что обиделся, но прицепился к саням. Возчик погнал лошадь, и Морозенко стал осваивать конно-санно-лыжный спорт. Он весь покраснел, напружинился, но держался.

— Как идет освоение конно-лыжного? — спросил я Морозенко на повороте.

— Ничего. Но чувствую, как будто у меня на ногах газированная вода бродит. Сколько еще осталось?

— Километров шесть, — успокоил я его.

В этот момент сани занесло на косогоре, и Морозенко на лыжах очутился в глубоком овраге. Одна лыжа сломалась, другая треснула.

— Финиш! — весело объявил неунывающий Морозенко. — Сеанс окончен. Зрители могут высказывать свои впечатления.

К нашему общему сожалению и огорчению, захромал и финишировавший гвоздь программы. Делать было нечего, мы усадили Морозенко на бочки с керосином, вручив ему остатки его лыж — для отчетности.

В таком виде будущий композитор и подъехал к клубу колхоза, встреченный шумной овацией нашего оркестра и колхозной молодежи.

Когда я, объявляя очередной номер, сказал: «Сейчас выступит талантливый музыкант нашего оркестра Григорий Морозенко, лучший аккордеонист…»

— И лучший лыжник, — добавил кто-то из публики.

Это сказал возчик, который буксировал Морозенко. Раздались шумные, веселые аплодисменты.

— Ладно, — шепнул мне Морозенко, — я эти аплодисменты принимаю как аванс за показательную ходьбу на лыжах.

Морозенко был человеком талантливым, самолюбивым, следовательно — настойчивым.

Через два года я в том же колхозе объявлял так:

— Сейчас выступит молодой композитор, талантливый музыкант, автор «Лыжного вальса», и лучший лыжник факультета Григорий Морозенко.

— Это верно, — отозвался кто-то из публики. — Лично видел.

Это сказал возчик, наш старый знакомый.

Морозенко исполнил «Лыжный вальс». В нем было и скольжение, и залитые солнцем сверкающие поляны, и захватывающий дух спуск, и стремительное движение вперед.

Вполне талантливый вальс.

КАК Я БЫЛ ВРАЧОМ

С Алексеем Боровковым мы не виделись шесть лет, со дня окончания института. Приехав в город Н., я направился к нему.

— Ты женат? — спросил меня Алексей еще в дверях своей квартиры.

— Нет, — чистосердечно признался я.

— А я женился, — сообщил он таким тоном, словно первым в мире совершил этот самоотверженный поступок.