Связь с агентурой, заброшенной СД в партизанскую зону, была очень затруднена: агент был не волен распоряжаться собой. Однако ему давались один-два адреса в городах или селах вблизи зоны действия партизан, куда он мог заглянуть, будучи направлен с каким-либо заданием из пределов «партизанского края». Там он мог по паролю оставить свое донесение, назначить следующую встречу или найти другую связь.

На этих же квартирах Эрлингер принимал свою агентуру, работающую на территории, где хозяйничали оккупанты. То ли по стечению обстоятельств, то ли по прихоти Эрлингера его явочные квартиры во многих городах размещались вблизи костелов, церквей или развалин монастырей и замков. Возможно, это делалось и для того, чтобы не слишком грамотный агент быстрее мог сориентироваться в незнакомом городке и быстрее отыскать нужный адрес.

Явочные квартиры были расположены, как правило, очень удачно: Эрлингер мог выбирать себе любое помещение. Но одного он не мог избежать - в этих домах всегда жили немцы. В одном случае это была небольшая команда солдат хозяйственной службы, хотя под мундиром солдата вермахта скрывался всегда солдат СС. В другом случае - это группа чиновников гражданской администрации оккупантов, которую также изображали одетые в штатское эсэсовцы. Эти жильцы и постояльцы охраняли помещение, где иногда Эрлингер оставлял некоторые относящиеся к данному району агентурные и оперативные документы. А когда на квартиру прибывал сам шеф - инженер-дорожник Эрвин Эттингер, - они обслуживали его и прибывших с ним лиц.

Понимая, что в условиях Белоруссии пребывание на явочной квартире эсэсовцев, замаскированных под солдат или штатских чиновников, неизбежно зло, штандартенфюрер старался, чтобы к дому было несколько подходов по глухим улицам и переулкам, через сады или огороды.

…В дом на Замковой в городе Лида, где находилась явочная квартира Эрлингера, можно было пройти с Минского шоссе через улицу Калинина, через огороды со Слонимского шоссе, проехать на лодчонке по реке Лидейке, пройти дворами мимо развалин замка с главной магистрали города. Если посетитель приходил через одну калитку, его в темноте выпускали через другую. Часто его отвозил на лодке один из солдат, проживавших в доме, и выпускал на берег за чертой города где-нибудь на Слонимском шоссе. Примерно так же были расположены явочные квартиры Эрлингера в Гродно на Подольской улице около Бернардинского костела и в Новогрудках, недалеко от церкви Бориса и Глеба…

- Роттенфюрер, - Эрлингер положил руку на плечо водителя, - добавьте немного скорости. Я хотел бы быть на месте до полуночи.

- Яволь, герр штандартенфюрер!

- Кроме того, герр штандартенфюрер, - включился в разговор Херсман, - по этим дорогам все же лучше не путешествовать по ночам. Эти проклятые лесные разбойники - партизаны отваживаются нападать на наши колонны даже на магистральных шоссе!

- Ну, ну, Вернер, не будьте трусом, партизанам нет никакого смысла рисковать, чтобы получить в качестве трофея две подержанные машины и уничтожить трех офицеров и одного штатского.

- Если бы они знали, каких офицеров и какого штатского они могут заполучить, то, наверное, пошли бы на многие жертвы!

- Вот в том-то и дело, что они этого не знают! Вспомните, Вернер, печальный урок гебитскомиссара Барановичей Фридриха Фенца. Он с большой помпой и немалой охраной поехал на охоту, а чем это кончилось?

- История фон Файта еще печальнее, герр штандартенфюрер. Он угодил в руки партизан живым!

- Вот именно! Поэтому я и не афиширую свои поездки. Лучше ехать в старой машине и без эскорта, чем большим эскортом привлечь внимание партизан.

Водитель прибавил скорости, и под размеренный шум мотора Эрлингер понемногу стал клевать носом.

ПРЫЖОК В НЕИЗВЕСТНОСТЬ

Когда вечерняя мгла опустилась на землю, с полевого аэродрома N-ской гвардейской авиационной дивизии близ Рогачева поднялся Ли-2, а вслед за ним четыре бомбардировщика. Быстро догнав транспортник, Пе-2 сбавили скорость и, набирая высоту, пошли к линии фронта…

Дежурный на КП аэродрома обратил внимание командира полка на то обстоятельство, что четырем «петляковым» будет трудновато удерживать строй с менее скоростным Ли-2, которого, по его словам, «непонятно зачем послали вместе с бомбардировщиками в групповой полет».

Летчик-подполковник с Золотой Звездой Героя на гимнастерке, о чем-то вполголоса разговаривавший с немолодым уже подполковником в полевой форме без каких-либо эмблем, определяющих его принадлежность к какому-либо роду войск, не обратил никакого внимания на это замечание дежурного. Однако, когда тот, продолжая развивать начатую им самим тему монолога, пробурчал, что такой состав летного отряда напоминает ему известную басню Крылова про лебедя, рака и щуку, подполковник резко повернулся к нему и голосом, не предвещавшим добра, сказал:

- Товарищ лейтенант, займитесь каким-либо делом. Иначе вам придется вспомнить не Крылова, а дисциплинарный устав, причем его раздел, трактующий не о поощрениях, а о взысканиях.

- Есть, товарищ подполковник! - ответил лейтенант и с озабоченным видом стал изучать карты, разложенные на столе.

- Связь с «седьмым» поддерживать регулярно! - приказал командир полка дежурным на КП и предложил подполковнику Тулину пройти в его блиндаж.

Напоминание о «седьмом» только ухудшило настроение дежурного лейтенанта. «Седьмой» - командир первой эскадрильи, ас, на счету которого имелось в несколько раз больше боевых вылетов, чем лет лейтенанту, - был его кумиром.

Прибыв в полк в разгар боев, когда наши войска вели бои за Мозырь, Жлобин, форсировали Днепр у Рогачева, лейтенант был свидетелем, а позже и участником нескольких вылетов в составе эскадрильи «седьмого», когда тот, проведя свои машины через заградительный огонь немцев, заходил на их позиции с запада и бомбил с предельной точностью их окопы и огневые позиции, на которые вела наступление наша пехота. То, что делал «седьмой», по убеждению лейтенанта, было высшим классом, ювелирной работой.

И вот сегодня - совсем непонятный вылет в сопровождении транспортного Ли-2, который бы он, лейтенант, рассматривал только как личное оскорбление. Лейтенанту также было неизвестно, что несет в своем круглом теле этот тихоход. Впрочем, это и не интересовало его. Он искал в уме и находил подходящие статьи уставов и наставлений, исключающие возможность группового полета пикирующих бомбардировщиков с транспортным самолетом.

Видимо, примерно этими же соображениями руководствовалась и немецкая служба ПВО, доложившая евоему командованию, что «пять русских бомбардировщиков пересекли линию фронта и движутся в глубь расположения группы армий «Центр». Густая облачность не позволила рассмотреть силуэты самолетов и увидеть то, что так изумило и даже возмутило молодого лейтенанта на КП бомбардировочного полка.

- «Седьмой» спокойно прошел линию фронта и меняет курс, - доложил заглянувший в землянку командира полка дежурный на КП.

- Хорошо, можете быть свободным. - И, когда дежурный вышел, подполковник, обращаясь к Тулину, сказал: - Совершен противозенитный маневр. Сейчас они пройдут немного на север, а оттуда лягут на курс к точке выброса. Пусть немцы погадают, какую же цель летят бомбить наши ребята.

- Хорошо, если они не догадаются о главной цели этого полета - выброске людей.

- Не думаю. Обратите внимание, даже наш офицер не понял, почему в строю бомбардировщиков идет один транспортный самолет. А он его видел. Если служба ПВО противника засекла проход машин через линию фронта, то и они не додумаются до того, что в строю бомбардировщиков идет транспортник. Поймите, мы не зря поломали весь ваш план выброски. Детали нам здесь виднее, чем из Москвы. Да и характер врага, который стоит против нас, нам известен лучше.

- Что ж, может, вы и правы. Действительно, характер фашиста, который стоит против вас, вы знаете лучше. Но то, что я согласился на изменение плана, да еще утвержденного нашим руководством, может мне дорого обойтись. Не говоря уже о том, если выброска сорвется…