Памяти Яна Левина

Мукомольный переулок

Осторожно, двери закрываются. Следующая остановка – Мукомольный переулок. Конечная

Двери с привычным грохотом пошли вправо. И вдруг ему вспомнилось: забрызганный весенним солнцем дворик в начале девяностых, цветущий каштан, и лицо Лизы в колыхании тени и света.

В тот день Годунов загнул последнюю пару на истфаке и пил с приятелем молдавское алиготе на Революционном бульваре. Друзья пребывали в первой, самой нежной стадии опьянения, в которой всё становится лёгким и немного смешным, и кажется, что ты понимаешь всех и все должны понимать тебя. И когда Годунов возжелал уединиться, отхожим местом в шутку была избрана мэрия, бывший дворец вице-губернатора. Запретная зона показалась студентам особенно заманчивой.

Приятель остался сторожить лавку, а Годунов пошёл в сторону порядком обветшавшего дворца. В просторном холле за стойкой сидел охранник, преграждая путь к мраморной лестнице. Тут же дверь открылась вновь, и в мэрию вошли четверо мужчин в костюмах. Они уверенно направились к вахте, Годунов скользнул за ними и успешно миновал охрану.

Поплутав по коридорам, он нашел туалет, а затем и выход, но другой, с чёрного хода. Революционная была где-то справа. Мэрию ограждал забор, но не возвращаться же, и он легко перемахнул через него. Впереди была арка, а кто не любит ярославские подворотни с их полумраком, острыми запахами и путями неведомо куда? Годунов прошел под низким сводом и остановился, жмурясь от яркого солнца.

Пустынный двор, асфальт в извилистых трещинах, лужа с очертаниями Каспия, возбуждённые воробьи бьют крыльями по воде, пуская солнечных зайчиков на ветхую кирпичную ограду. Слева невысокий длиннющий дом, перед ним цветущий каштан. Белые пирамидки чуть дрожат от прикосновений пчёл. Лишенный колес красный «Москвич» дремлет на солнышке, впереди куб бывшего храма без куполов. Можно было подумать, что жизнь разбросала свои игрушки в случайном совершенстве. И будто бы всё это – и случайность, и совершенство – только и поджидали Годунова, чтобы застать его врасплох в первой, нежной стадии опьянения.

Из калитки в дальнем конце появилась группа человек из десяти. Они подошли к каштану и остановились, а высокая девушка встала отдельно и заговорила. Годунов понял: экскурсия.

– …возникновение этого монастыря…

Он и не знал, что здесь монастырь. Девушка говорила чуть торопясь.

– …связано с теми временами, когда в городе перед походом на Москву стояло ополчение Минина и Пожарского. Вы, наверно, знаете, что Минин был купец, торговец мясом. Так вот, в нашем городе есть переулок Минина. И как вы думаете, около какого предприятия он находится?

На ней была малиновая куртка с карманом на животе, как у кенгуру. На лице проступал румянец, будто бы она только что остановилась после бега.

– Неужели мясокомбината? – ляпнул Годунов.

– И за правильный ответ вы получаете подарок, – экскурсоводша сделала несколько шагов и протянула карманный календарик с церковью Ильи Пророка. – Но я вас что-то не помню? Или…

Годунов взялся за календарик и потянул к себе.

– Да я местный. Послушаю минуту и пойду дальше.

Девушка отпустила календарик и посмотрела на Годунова.

В детстве с ним приключилась такая история. Годунов ехал на велосипеде, к раме которого был примотан зонтик на случай дождя. На крутом склоне зонтик съехал, и ручка попала в спицы переднего колеса. Он не успел тогда ничего понять: заднее колесо оторвалось от асфальта, и он взлетел вместе с велосипедом, почему-то фиксируя каждый кадр проносящейся мимо жизни – автомобиль на встречной полосе, пыльную траву на обочине и луч солнца, блеснувший из-за кривой сосны.

Так и сейчас – взгляд девушки будто вышвырнул его за пределы известного.

– …и в тот момент, когда икону проносили мимо него, слепой прозрел. Чудо впечатлило богомольцев, они пали на колени и молились. Болезнь отступила, а после освобождения Москвы на этом месте был открыт монастырь во имя святых Афанасия и Кирилла.

– Да ну, – неизвестно почему пробормотал Годунов. Получилось громко и, верно, насмешливо. Туристы недовольно обернулись.

– Молодой человек, – произнесла старушка из группы. – Идите своей дорогой.

– И календарь верни, – пробурчал какой-то мужик.

Годунов хотел было что-то возразить, но девушка вновь взглянула на него, и в этом взгляде читалась мольба, чуть не отчаяние. Вот тут он смутился и, сжав календарик в руке, отступил в тень каштана.

***

…вагоновожатый очнулся, вынырнул из воспоминания. Мукомольный переулок, конечная, был тот же: рельсы по кругу, белая церковь, старые дома и голуби на остановке. На другой стороне дороги руины усадьбы с колоннами и дремлющими львами на столбах ворот. Рука легла на тумблер.

Осторожно, двери закрываются. Следующая остановка – улица Чайковского.

Двери с привычным грохотом пошли вправо. К трамваю бежал пешеход, и Годунов поспорил сам с собой – успеет, не успеет. Голуби, хрустя ноябрьским воздухом, взмыли в небо. Пассажир успел, дверь стукнула, трамвай зазвонил и тронулся от Мукомольного переулка. Годунов продолжал жать кнопку звонка, предупреждая водителя большой чёрной машины. Она неслась наперерез по Большой Октябрьской, не снижая скорость и надеясь проскочить. Годунов тоже не снижал, и водитель едва успел нажать на тормоз. Годунов нарочито спокойно заглянул в бешеные глаза толстяка за рулем: правила читай, трамваю везде приоритет.

В другой раз Годунов подождал бы спешащего пассажира. И на его месте любой пропустил бы большую чёрную машину – все подрезают трамваи на Мукомольном переулке, конечной остановке первого, седьмого, третьего и двойки. Годунов был единственным, кто не пропускал. Пусть хоть здесь, за секунду до столкновения с громоздким детищем Усть-Катавского завода вспомнят, что в жизни есть правила и есть закон.

Трамвай разогнался под гору мимо сорок третьей школы с гипсовым Пушкиным за чугунной решеткой, докатил почти до перекрестка и остановился.

Остановка улица Чайковского. Следующая – Володарского.

Годунов любил эту остановку. Слева выглядывал дом Иванова, с узкими окнами, деревянной крышей и лестницей на второй этаж. За ним – колокольня Николы Мокрого. Справа начинались двухэтажные «немецкие» домики, построенные когда-то для актёров Волковского, вдоль них тянулся бульвар до трамвайного депо на Свободе.

Осторожно, двери закрываются. Следующая остановка – улица Володарского.

А вот перегон до Володарского ему не нравился. Улица продолжалась, а старый город терялся, исчезал. За парой невыразительных сталинок начиналась совсем уж типовая застройка.

На границе этих миров рельсы раздваивались: трамвай Годунова шёл прямо, на Перекоп, а вправо, в гору, уходил путь единицы и семёрки. Единица сейчас и спускалась, торопясь на конечную. Слишком лихо – подумал Годунов. Первый затормозил, вылетел на перекресток и замер, перегородив путь двойке и нескольким легковушкам. Машины загудели, вожатая судорожно жала кнопки, оглядываясь на дорогу. Трамвай не желал заводиться, и Годунов понял: новенькая. Он накинул грязную оранжевую жилетку, открыл дверь и выскочил в разреженный осенний день.

Вожатая чуть не плакала. Неужели никто не сказал ей, что повторный запуск нужно производить не сразу, а подождав минуту? Несколько движений, и двигатель заработал.

– Простите, а нельзя ваш телефон?

– Зачем?

– На всякий случай.

– У меня нет телефона.

И чего она полезла в вожатые? Видно же – недели три продержится, не больше.

Остановка улица Володарского. Следующая – проспект Толбухина.

Двери с привычным грохотом пошли влево.

Дом общества приказчиков