Коэл и не гадал. Он стоял и перебирал в памяти своих соучеников, их лица, разговоры, поступки. Находил множество упущенных им возможностей узнать этих людей лучше, стать им ближе. Как-то он жил… пусто. Не интересовался ничем и никем, разве что магией, да и то как-то по-детски: «Ух ты, фонарик!» Учился потому что «так надо», ел, спал, зубрил. Тоска…
С удивлением Коэл понял, что не может даже приблизительно понять, сколько вообще народа обучается в монастыре, сколько из них отправляется на Испытание и сколько отказывается. И каков процент, хм, отсева. Потому что не интересовался, стыдобина. И сам-то согласился просто потому что сил магических должно было прибавиться. А про сакральный смысл Испытания, его значение в контексте служения он мог бы зачитать на память всю немаленькую главу из наставлений, но при этом засыпаться на любом простом вопросе на понимание зачитанного. Риска тоже не понимал, хотя вот сейчас вспомнилось, что непосредственно перед его спуском к Купели, снизу двое служителей практически вынесли девушку, пускающую носом пузыри и бормочущую какую-то околесицу. Даже неясно, что хуже: когда Купель исторгает мёртвое тело, или вот так, ведь это безумие – навсегда.
Но Коэлу тогда было норм. А сейчас было стыдно вспоминать себя «вчерашнего». И ещё – всё-таки странно вспоминать себя спустя тридцать с медяками оборотов.
«Прими этот парадокс», – говорил Ормий, – «Ты свыкнешься с этим», – говорил Ормий. Интересно, как скоро самому Ормию удалось свыкнуться и принять? А если бы оборотов было бы пятьдесят, семьдесят – было бы легче или сложнее? Помоги, Создатель, о чём я думаю… Кстати, интересно, а тот мир тоже он создал, или…
На попытке сравнительного религиоведения Коэл себя одёрнул. О чём точно стоило забыть, и забыть поскорее, так это о религиях того мира – запутанных и жестоких легендах, щедро замешанных на людском властолюбии и иных пороках, на слабости и страхе неизвестности.
Учение о Создателе было куда более разумно и опиралось не на веру и философские измышления религиозных деятелей, а на объективное знание. Постулаты были проверяемы, присутствие Создателя действительно ощущалось всеми служителями, также они регулярно переживали явные проявления Его воли. А если всё же возникали какие-то сомнения, их вполне можно было разрешить, обратившись к обитателям мира Творения – удивительным и могущественным существам, обитающим непосредственно в месте пребывания Создателя. Ангелы, да. Коэл их пока что не встречал, всё же они не так часто появлялись в Сердце и тратили время визитов на что-то полезное, а не на раздачу автографов. Кстати, именно ангелы на заре истории собрали первых послушников, обучили их, создали первые постройки монастыря и основали Орден Мира.
В общем, этот мир религиозных войн и распрей не знал, а слово «ересь», хотя и существовало в языке, но не несло в своём смысле оттенка опасности, обозначая скорее странное заблуждение недалёкого упрямца. Да, были дивные персонажи, которые утверждали, например, что разумные не были созданы, а переселились сюда из каких-то других миров, а то и самозародились чуть ли не из грязи, но этих персонажей и их бредни никто не воспринимал всерьёз.
Коэл отлепился от стены и продолжил путь.
Соученики, соученики… Кого из знакомых он вообще хотел бы встретить? И вопрос на двадцать пять монет – кого из них ещё в монастыре? Вообще, «кандидатский минимум» знаний получали за три-четыре оборота, в зависимости от того, учился ли чему-то послушник до монастыря или даже читать-писать не умеет. А дальше – не понятно. Считается, что чем раньше попадаешь на Испытание, тем больше шансов его пройти. Кому-то сообщали о том, что он или она готовы и надо делать выбор ещё даже до окончания основного обучения, кому-то чуть позже. И либо они отказывались от Испытания и навсегда оставались послушниками, занимаясь хозяйственными делами Ордена, либо отправлялись на Испытание и тоже покидали монастырь так или иначе.
Недавние дети с глазами стариков и памятью о собственной смерти, вооружённые мечами и магией отправляются окормлять паству и причинять всяческое добро… Мда, в таком контексте он это раньше себе не представлял.
Так зачем нужна память о смерти? Ормий советовал подумать, но у Коэла во время беседы этот вопрос потерялся в голове под грузом переживаний. Он принялся перебирать в уме варианты, но варианты выходили какие-то хромые на обе ноги. Разве что, чтобы меньше той смерти бояться? Вроде как: неприятно, конечно, но беда знакомая, проходили уже. Этот ответ его тоже не сильно устроил, но пока что он решил на нём остановиться. Их в том числе учили, что ответы на многие жизненные вопросы и уроки можно найти далеко не сразу.
Обратно к соученикам. Какая-то деталь не давала Коэлу покоя. Так, три-четыре оборота, потом выбор… А он провёл в монастыре все шесть! И, да, все, кто вступил в Орден примерно в то же время, что и он, монастырь уже покинули. И два последние оборота, даже чуть дольше, ему оставили только обязательные занятия философией, магией, чему он был только рад, и немного боевой подготовки. Других занятий он уже не посещал и был загружен работой уровня принеси-подай, вскопай грядки, разгрузи телегу.
Получается, паршивым он был послушником, всё учили его чему-то, учили, а он понять не мог. Или нет? Или… Или не стоит попусту голову ломать, а стоит пойти и спросить. В конце концов, вопрос он вроде сформулировал неплохой. А хороший вопрос – половина ответа, как сказал кто-то из изученных философов.
За этими размышлениями Коэл, автоматически поворачивая в нужных местах, добрался до кельи, где взял чистую одежду и полотенце, после чего двинулся в душ. «Да, вот такое вот у нас магическое средневековье», – довольно отметил он, добиваясь нужной температуры воды кручением деревянной рукоятки смесителя. В ответ на эту мысль в трубах загудело, и его обдало ледяной струёй, которая тут же сменилась почти кипятком.
Пришлось признать, что совершенства нет ни в одном из миров.
Наскоро, но с удовольствием обсушившись с помощью магии – это не было даже заклинанием, просто малое проявление таланта, вызываемое чистым волевым усилием, как тот же огненный лепесток. Вариантов таких малых проявлений известно множество, на что фантазии хватало, все они были слабенькие, но быт могли сильно облегчить. Так вот, наскоро обсушившись, кардинально взбодрившийся Коэл отправился на обед.
Трапезная встретила тихим гулом голосов и запахом тушёной капусты. Наложив себе из общего котла полную миску этой самой капусты, щедро замешанной с грибами и кусочками каких-то овощей, Коэл подцепил пару коричневых ломтей плотного пряного хлеба. Он было хотел плюхнуться на ближайшее свободное место, как это делал всегда, но тут его окликнули.
– Народ, это же Древень! Эй, Древень-Бревень, иди к нам! – группа из девушки и трёх ребят, с которыми последние несколько звездней он учился стучать по сопернику, прикрывая важное щитом, занимала небольшой стол в алькове неподалёку. Трапезу они уже закончили и сидели, попивая взвар, отдыхая перед началом каких-то занятий. А Древнем они его прозвали… ну, да, за выдающиеся личностные качества. Коэл подошёл и уселся на предложенное место.
– Здорова, народ, – совсем юные ребята, девятый-десятый класс школы… Коэл и сам недалеко от них ушёл, но сейчас не мог воспринимать их иначе, чем любопытных детей. А любопытства в их взглядах и позах хватало.
– Ты куда пропал?
– Мы думали, тебя уже назначили куда…
– Ага, стадам проповедь читать!
– А ты почему лысый?
– Болел что ли?
Хорошие они, всё-таки. Улыбнувшись в ответ на град вопросов, Коэл просто показал им правую ладонь.
– Да лаааадно… – этот возглас был общим.
– Слушайте, если уж Древень прошёл, то нам точно бояться нечего! Ой, – до выдавшего это вихрастого оболтуса, который в том числе был и автором прозвища Коэла, дошло, что эта шуточка, как и великое множество прошлых, может не понравиться объекту шутки, имеющего теперь более высокий орденский ранг. Собственно, дошло это до всех и в воздухе повисла неловкая пауза.