Встаю с кровати и направляюсь в душ. Лицо разливается в ухмылке, когда застаю его в пене. Закусываю губу, когда пена сползает с его члена по ногам.

— Тебе помочь? — произношу и, подойдя к нему со спины, обхватываю руками его стояк.

— Ты решила продолжить? — с довольным рыком спрашивает у меня.

— Что? Нет….

— Тогда принимай душ и ужинать, — говорит серьезно. — Вечером меня не жди.

— Что — то случилось?

Сама не знаю, зачем это спросила. Кто я такая, чтобы передо мной отчитываться? Рус приближается ко мне. Он приподнимает мое лицо за подбородок со словами:

— Не стоит встревать в дела взрослых людей.

Да он бьет по больному. С каких пор он меня так принизил? Совсем охренел. Осматриваюсь по сторонам, чтобы найти что— нибудь такое, чем его можно хорошенько стукнуть. Но тут ничего нет, кроме мыла и геля душа, которые изводить на него даже немного жалко.

— Не паясничай, — говорит Руслан и уходит.

Черт бы его побрал. Он просто издевается надо мной и причем самым наглым образом. Заканчиваю принимать душ и возвращаюсь в спальню. Инка сидит на кресле и ехидно улыбается при виде меня.

— Ну и? Каким был Ваш секс? — спрашивает у меня, вгоняя в краску.

— Не понимаю, о чем ты говоришь.

— Нет, подруга, так не пойдет. Я тебя насквозь вижу. Вся спальня пропитана сексом. А еще, — произносит, поднимая с пола мои черные кружевные трусы. — Знаешь, я, конечно, многое могу понять, но если это не твои, что у твоего Руса появился новый фетиш?

— Отдай сюда, — говорю ей и забираю назад свои трусы. — Многое ты понимаешь…. Лучше рассказывай, что у тебя с Крисом.

— Сугубо дружеские отношения, — отвечает с гордо поднятой головой.

— Ага, плавно перерастающими в секс.

— А это уже неважно. Это другая тема, — говорит мне. — Тут еще есть вино? Нужно выпить за парней и секс…. В конце концов, хорошего много не бывает.

Одеваюсь и спускаюсь вместе с Инкой в столовую. Руслан уехал. Делать все равно нечего. Хотя бы намекнул, во сколько заявится домой. Не думала, что когда — нибудь буду ревновать его. Но, черт возьми, от одной мысли, что он с другой, хочется рвать и метать. Простить можно многое, но не все.

— Урмас, — зову его в надежде, что хотя бы он мне все прояснит.

— Что случилось? — спрашивает, показавшись в столовой.

— Куда уехали эти двое?

— Я не могу рассказать. Это для Вашего же блага, — отвечает мне.

Сжимаю кулаки от злости так, что ногти впиваются в ладони. Неприятно, но терпимо. Мне нужно взять себя в руки. Нельзя так остро на это реагировать. Но как это сделать? Принять все как есть? Глупость. Я, в конце концов, девушка, и у меня тоже есть гордость.

— В таком случае, передай своему начальству, что, если узнаю о другой женщине. Он мне женится на резиновой надувной кукле. Я лично сделаю ему этот подарок и даже надую, чтобы не так обидно было….

— Скажите ему это, когда он приедет, — отвечает и уходит

Да они издеваются все, что-ли? Один сбегает после секса, другой молчит, как рыба. Это невыносимо….

— Мар, ты чокнулась, — смеется Инка.

— Все эти неприятности у меня по его вине. А сбегать, не объяснившись, это согласись не по-мужски.

— Но и ты ему пока еще не жена, — говорит Инка.

— Что? С каких пор, ты встала на его сторону?

— Успокойся, я ни на чьей стороне, просто он поступает так, как считает нужным, — отвечает мне.

Так как нужно? Она себя слышит? Где гарантия того, что он не трахает очередную бабу из своего клуба? Их нет. Только сплошные размышления….

— Собирайся!

— Мар, ты что задумала? — интересуется Инка.

— Девичник никто не отменял!

— Рус, нас точно прикончит, — произносит Инка допивая вино.

Руслан

Выдвигаемся по адресу, указанному Шахом. Пора бы уже запомнить: «Никто не смеет прикасаться к моему». А если не понимают на словах, придется объяснить на доступном языке. Со мной шутки плохи. Заезжаем на нашу старую охраняемую базу. Выхожу из машины. Шах стоит у дверей одного из бараков.

Захожу в мрачное здание, частично освещенное светом от окон. Прохожу вперед и останавливаюсь у металлической двери. Открываю дверь и поворачиваюсь к Шаху.

— Стой здесь и проследи, чтобы никто не помешал мне вести беседу.

В помещении возле стены сидит мужик лет тридцати пяти. На кистях набиты татуировки, а взгляд, как у смертника, обреченный. Прекрасно ведь понимает, что отсюда не сможет уйти так просто. Да и кто ему позволит….

— Рассказывай, — беру стул, ставлю спинкой и сажусь верхом.

— Можешь сразу пристрелить, нечего мне добавить, — говорит, не отводя взгляда в сторону. — Я уже все рассказал твоим людям.

— Теперь расскажешь мне, — говорю, достав из кобуры ствол и зажав в руке, свешиваю через спинку стула. Мне нравится наблюдать затем, как бегают его глаза. Боится. Это хорошо, но мне не до игр. Моя задача выйти на заказчика. И пока я этого не сделаю, буду идти по цепочке….

— Смысл? Ты все равно меня грохнешь в независимости от моей причастности.

— Тут ты прав. Но и смерть тоже бывает разной. Я могу убить тебя быстро, а могу запихнуть в вольер к собакам, где тебя часами будут рвать на куски.

— Насрать, ты…. — гордо поднимает голову и получает выстрел в ногу.

Орет. Морщится. Несет не членораздельную речь, стиснув зубы. В голове пробежала мысль пристрелить, но мне нужно понять, с какого боку они решили Мару приписать ко всему.

— Кажется, ты что— то хотел сказать мне про заказчика. Я тебя правильно понял?

— Да не знаю я ничего. Меня самого прижали, просили девчонку напугать, — произносит, зажимая рану.

— Кто просил?

— Не знаю. Мы виделись один раз. Ни имени, ни адреса, ничего не известно, — отвечает мне.

Что— то он как — то быстро мне тут песни начал петь. И толку от них, если ничего дельного не сказал. Васильев себя так подставлять не станет. Он сам мелкая сошка, которая работает на свою макушку. И от любой сошки рано или поздно избавляются. Это лишь вопрос времени.

— Этого мало, говори….

— Это все, что мне известно, — говорит. — Позовите врача.

— Не заработал ты себе на врача.

Встаю со стула и направляюсь к двери. Пока не слышу сдавленный смех. Это даже вызывает интерес. Останавливаюсь. Когда этот недомерок начинает что— то мямлить:

— Он в городе и доберется до тебя через девчонку. Ты ведь ее все никак не поделишь с Васильевым, а с ним делить не придется. Он сделает так, что она сама к нему прибежит. Останется с ним. Будет отдаваться по одному его требованию, — говорит, заливаясь смехом.

Усмехаюсь. Еще большего бреда я не слышал. Но только этот бред пробуждает внутри меня зверя, готового рвать и метать каждого, кто хоть на шаг к ней приблизится. Возвращаюсь на место и смотрю в его глаза. Направляю ствол на его голову и задаю вопрос:

— Говори, кто он?

Соврет или скажет правду — неважно. Информацию все равно придется проверять. Я не действую вслепую. Врага нужно знать не только в лицо. Нужно знать, на что он способен.

— Мне ничего о нем неизвестно! Только то, что он здесь, в городе, — говорит с ухмылкой. — А что такое испугался за свою ненаглядную? Ревнуешь к чужому члену?

Спускаю курок. Ревность к чужому члену? Что это еще за бредятина…. Знаю, что перед смертью обычно несут всякую херню, но не настолько же. Мара моя, и она никуда от меня не денется.

Выхожу в коридор. Шах протягивает белый платок. Вытираю следы крови с рук и достаю сигарету из заднего кармана. Прикуриваю, открыв окно. Нужно подумать. Так просто, значит. Подобраться ко мне через Мару им будет сложнее всего. Мара не так глупа, какой кажется на первый взгляд. Такая и отпор дать сможет при всем желании. А желание у нее найдется.

— Шах, завтра к обеду привезешь мать Мары. Возьмешь охрану. С женщиной ничего не должно случиться. Сделаешь все. Никаких косяков произойти не должно. Им двоим будет, о чем поговорить.