Чистокровные и без того уже достаточно боялись магглов, хотя я подозревала, что этим образам тоже можно найти какое-то применение. Ведь нельзя было сказать, что волшебную медицину нельзя использовать для пыток.

Имелись заклинания исчезновения костей, заклинания выращивания зубов, которые, если их применять достаточно долго, отрастили бы зубы до такой степени, что те раскололи бы череп и убили человека. Там, где маггловские палачи вынуждены бы были остановиться, простое заклинание «Эпискей» позволило бы обычной пытке продолжаться намного дольше.

Трансмутировать чью-либо голову в акулью, и оставить его на открытом воздухе, и он начнет задыхаться. В сравнении с этим пытка утоплением выглядела бы любительством, хотя возможность говорить могла стать проблемой.

Я ощутила, как кто-то приближается к нам на высокой скорости. Невилл, и он, кажется, был взволнован.

Подняв взгляд, я увидела, как он быстро идёт ко мне. Моя рука нырнула за палочкой, но я не вскинула её. Тем не менее, я была поражена, когда он рванул ко мне и крепко обнял.

— Что происходит? — медленно спросила я.

Он сжимал меня так крепко, что стало трудно дышать.

— У тебя получилось! Тебе удалось!

— Что мне удалось? — спросила я, отталкивая его от себя.

Меня не обнимали... уже давно. Прошли годы, и я по большей части забыла, каково это. Того факта, что объятия были приятными, оказалось недостаточно, чтобы удержать меня от вызванного ими ощущения дискомфорта, особенно из-за того, что рука, которой я работала палочкой, оказалась прижата к телу.

— Моя мама пришла в сознание, — сказал Невилл.

Он плакал.

Нам потребовалось больше десяти минут, чтобы добиться от него рассказа о том, что случилось. Несомненно, родителей Невилла пытали Круциатусом достаточно долго, чтобы они, в сущности, впали в кататоническое состояние. Они ни на кого не реагировали, и Невилл никогда не мог узнать их по-настоящему.

Мадам Помфри использовала сканы, снятые с моего мозга, чтобы помочь Лонгботтомам. Несомненно, у меня был схожий рисунок в мозгу, но мне стало лучше, и такого ещё не случалось ранее.

Она сказала мне, что имелись некоторые свидетельства повреждения мозга, но раз уж я, кажется, прекрасно функционировала, то не стала беспокоиться об этом.

Магия волшебников не была так развита на психиатрическом фронте, как в других областях, так что подобное расценивалось как прорыв.

Более того, Дамблдор предложил использование Омута Памяти... вытягивание воспоминаний о пытке из их разумов, раз за разом. Стирание памяти не уничтожало воспоминания по-настоящему; оно скрывало их. Воспоминания в Омуте становились слабее и слабее каждый раз, когда изымался их оригинал без возвращения на место, словно кусок бумаги, на котором писали и стирали, снова и снова. Со временем, бумага просто становилась тоньше и тоньше.

Дамблдор был достаточно добр, чтобы признать мои заслуги в этой идее, вероятно, как способ продвижения своей политики с магглорожденными.

— Она всё ещё не... нормальна, — признал Невилл. — Я отправился повидать её, и ей нужно было принимать успокаивающие зелья и другие штуки, и она всё ещё впадает обратно, в прежнее состояние. Но она смогла узнать меня и поговорила со мной!

Он выглядел воодушевлённым, так что я не сказала ничего, что разрушило бы его иллюзии. Я бросила взгляд на Гермиону, и увидела, что она думает о том же, что и я.

Хорошо, что у матери Невилла были моменты возврата в ясное сознание, но оставалась возможность, что такое вот состояние окажется максимумом достигнутого, и улучшение не продвинется дальше. Могло даже выйти так, что она вернётся в свое прежнее состояние.

Или ей может стать полностью лучше. Невозможно было узнать, что произойдёт, но глядя на сияющее лицо Невилла, я не могла лишить его надежды, что его семья в один день может быть снова будет вместе.

— Оно не сработало на Па, — сказал Невилл, внезапно выглядя удручённым. — Вероятно из-за того, что пытали его дольше, или может потому, что он мужчина, и мозги мужчин отличаются от женских.

— Ты всегда можешь превратить его в женщину, — слабо пошутила я.

Он уставился на меня.

— Думаешь, это сработает?

— Вероятно... нет? — отозвалась я. — Ты всегда можешь сказать об этом медиведьмам и посмотреть, что они скажут, но я не стала бы слишком на это рассчитывать.

Последнее, что мне требовалось, стать той, кто разобьет Невиллу сердце. Он оставался верен мне, когда не должен был, несмотря на огромное давление со стороны сверстников, требовавших отвергнуть меня. Это был знак внутренней храбрости.

Иногда он немного напоминал мне Тео. Невилла не вырастили нацисты, но он пошёл против врождённых предубеждений своих близких в поисках лучшего пути.

Я замерла в нерешительности.

Хотя разрушение энтузиазма Невилла могло сейчас причинить ему боль, но оно же спасло бы его от боли впоследствии. Если я действительно была его другом, то мне следовало сказать ему правду.

— Ты же знаешь, что ей может и не стать лучше, чем сейчас, правда? — медленно спросила я.

Он остановился и вытаращился на меня.

— Её состояние может продолжит улучшаться... а может и не продолжит, — сказала я. — Но в любом случае, тебе следует ценить время, проведённое с ней. Это немного схоже с тем, как если бы она восстала из мёртвых...

На мгновение он выглядел оскорблённым, но этот взгляд вскоре сменился задумчивым.

— После того, как умерла моя мама, были моменты, когда я отдала бы весь мир за то, чтобы провести с ней всего лишь один ещё час, — продолжала я. — Теперь у тебя есть такой шанс. Если ей не станет лучше, чем сейчас, тогда тебе следует наслаждаться временем, проведенным с ней. Если же станет... то тогда это будет вишенкой на торте.

Секунду спустя он кивнул, и затем он и Гермиона возбужденно начали обсуждать то, что он собирался сказать своей маме.

Наблюдая за ними, у меня было приятное ощущение, что тут, по крайней мере, хоть немного хороших новостей. Хотя у меня было любопытное ощущение надвигающейся опасности.

Вселенная, кажется, не хотела, чтобы со мной происходили хорошие вещи, без того, чтобы не забрать в ответ вдвое больше. Или может, я просто была так параноидальна, как, кажется, думали обо мне люди.

Я даже не знала, какой из этих вариантов хуже.

Глава 40. Тролль

— Они хотят чего? — спросила я.

— «Ежедневный пророк» хочет взять у вас интервью, — ответил Дамблдор. — Лекарство от Круциатуса — потрясающий прорыв, и тот факт, что идейным вдохновителем выступила одиннадцатилетняя девочка, воспламенил воображение читателей.

Я пристально посмотрела на него. Его мотивы в этом деле были ясны; напоминая миру, что магглорожденная даровала им лекарство, он надеялся изменить их сердца и разумы. Тем не менее, последнее, что мне сейчас требовалось — оказаться в центре всеобщего внимания.

Насколько я понимала, на меня нацелился один Пожиратель Смерти. У Эйвери были причины ненавидеть меня, с учётом моего статуса крови и того факта, что я навредила его племяннику. Но другие Пожиратели Смерти, кажется, не имели зуба конкретно на меня; они преследовали вообще всех магглорожденных, а я просто под руку попалась.

Если я окажусь в центре внимания общественности, всё может измениться. Эйвери, вероятно, видел меня, когда атаковал из-под невидимости, но оставалось возможным, что он просто послал посредника. Но даже если так, посредник должен был знать, как я выгляжу. Знает он уже, что я самозванка, или вспомнит меня, лишь увидев в газете и хорошенько разглядев мою фотографию?

Его напарник тоже может увидеть эту фотографию, и тогда они будут рассматривать меня как взятое, но не выполненное обязательство. Это может сделать нападения на меня более отчаянными, с большими шансами на успех.

В конце концов, сколько ресурсов на самом деле Эйвери потратил на меня? Он наложил несколько заклинаний на беспомощного сквиба и произвёл несколько выстрелов наобум в мою сторону, когда возможность сама подвернулась ему под руку. Оборотное зелье, вероятно, требовалось, чтобы дать возможность подняться по лестнице, на случай, если невидимости Филча и его статуса смотрителя оказалось бы недостаточно. Он шепнул на ухо кое-кому из авроров.