— Что?

— Ну... ты слышал о супергероях из комиксов, так?

— Вроде Бэтмена или Бананамэна,⁽³⁰⁾ — ответил он.

Бананамэн? Неважно.

— Верно. Ну, супергерои считают, что всё должно происходить определенным образом. Обычно именно так всё и обстоит. Суперзлодеи так же сильно верят, что всё следует изменить. Из-за того, что супергерои, как правило, на стороне правительства, они получают все благоприятные отзывы в печати.

— Так что, суперзлодеи не плохие?

— Некоторые из них очень плохие, — сказала я. — Но не все из них так плохи, как остальные. Хотя они все получают одинаковый ярлык. То же самое и с Тёмными Лордами. Кто-то, настроенный революционно, получает этот ярлык, хотя на самом деле лишь пытается изменить всё к лучшему.

— Мне казалось, ты сказала, что они ничего не улучшают?

— Обычно нет. Некоторые из них намереваются, но власть как наркотик, особенно власть над другими людьми. Даже если они не падают жертвами этого наркотика, их последователи могут пасть, или если не они, то их потомки.

— Так что, Сама-Знаешь-Кто — не плохой?

— Его люди пытали других, пока те не сходили с ума, — ответила я. — И он пытался убить младенца, безуспешно. Эта комбинация зла и некомпетентности довольно-таки опасна.

Он вытаращился на меня, затем коротко рассмеялся:

— Вот так и доверяй слизеринцу, чтобы он затем посмеялся над тем, что разрушило мою жизнь.

Я пожала плечами:

— Со всеми случаются ужасные вещи. Вопрос в том, встанешь ли ты, стряхнешь с себя пыль и сделаешь что-то с проблемой, или решишь лечь и умереть. Сдавшийся — не прав всегда.

— Не каждый может быть... тобой, — сказал Гарри. — Иногда у тебя нет никакой силы, чтобы что-то изменить.

Конечно, он был прав. Когда меня травили Эмма, София и Мэдисон, я практически ничего не могла сделать. Я могла попытаться дать отпор, но это привело бы только к ещё большей боли.

Имелись вещи, которые я не была готова совершить, и последствия которых привели бы меня в тюрьму или ещё куда хуже.

— Тогда ты наблюдаешь и выжидаешь, — ответила я. — Ты не всегда будешь бессильным, и придёт время, когда всё изменится. Вот тогда и следует делать свой ход.

— Иногда ты можешь быть довольно холодной.

— Я слизеринка, — пожала я плечами. — Настолько же, насколько мне не хотелось ей становиться, Шляпа была, вероятно, права. Лично я считаю, что люди, которым я доверила бы прикрывать спину, будут иметь характеристики всех Домов. Мне бы не помешали люди, умные, как Рэйвенкло, верные, как Хаффлпафф, храбрые, как Гриффиндор и хитрые, как Слизерин. Дай мне двадцать таких волшебников, и через год я буду контролировать магическую Британию, а через десять — весь мир.

— Разве не это попробовал осуществить Сама-Знаешь-Кто? — спросил Поттер.

— Он идиот, — отозвалась я. — Попытка править при помощи страха означает, что тебе всегда придется беспокоиться насчет того, что кто-то вонзит тебе нож в спину. Если же заставить людей считать, что они сами хотят, чтобы ты правил ими, то всё сработает гораздо лучше.

Гарри странно посмотрел на меня:

— Разве не этим ты занимаешься?

— Я не пытаюсь никем править, — ответила я раздражённо. — Я просто хочу, чтобы люди оставили меня в покое. Если они так сделают, то со мной всё будет в порядке.

— Даже если люди будут страдать? — спросил он.

— Что ты имеешь в виду?

— Предположим, что они нацеливаются не на тебя... может быть, ты чистокровная, но они всё ещё нападают на магглорожденную. Будешь ты что-то предпринимать по этому поводу или нет?

— Не могу ответить на такой вопрос, — сказала я. — Являться чистокровной означало бы, что я буду совершенно иным человеком. Мне хотелось бы думать, что что-то бы предприняла, но гарантий никаких нет. Та, какая я сейчас? Я не могу стоять в стороне и позволять вредить людям.

— Они страдают сейчас, — заявил Поттер.

— Я подожду своего момента, — ответила я. — Как первогодка, я не настолько могущественна, как хотелось бы считать некоторым людям.

Даже мне, на самом деле. Это приводило в уныние, быть настолько ограниченной.

Возможности приложения магии были бесконечны; паралюди обычно обладали только одной суперсилой, пускай и зачастую силой с многочисленными применениями. Волшебники же могли сделать практически что угодно, при условии достаточного времени и изобретательности. Мне хотелось, чтобы я могла делать всё, но магия также требовала упорной работы, и заклинания в каком-то смысле были схожи с математикой.

В математике всё вело к чему-нибудь иному. Без сложения и вычитания, ты не мог осуществлять умножение. Без умножения — не мог производить деление. Без всех этих навыков, ты мог даже не начинать браться за навыки более высокого порядка.

То же самое и с магией. Я не могла просто начать беспалочково и невербально кастовать заклинания, словно была самим Мерлином. Одни навыки вели к другим, и хоть у меня имелось преимущество целеустремлённости и умения трудиться, я даже близко не являлась таким магическим гением, как Гермиона.

Чтение с опережением имело свои пределы; некоторая магия требовала практической демонстрации, а близнецы Уизли учились только на третьем курсе.

В магии, как я обнаружила, лучше было отточить до совершенства несколько заклинаний, чем знать огромное их количество и едва-едва быть в состоянии их исполнить.

Гарри помолчал.

— Мои родственники ненавидят меня за то, что я волшебник.

Я пристально посмотрела на него. Это было не то признание, которым ты делишься с незнакомцем, за исключением случаев, когда это что-то, что тебе просто следует сказать.

— Тогда эта ненависть на самом деле не из-за тебя, не так ли?

Он удивлённо посмотрел на меня.

— Люди ненавидят то, чего не понимают, и я не уверена, что понимаю то, чем мы занимаемся. Для тех, у кого нет силы, всё должно быть ещё страшнее. Всё не так уж плохо, если ни у кого нет силы, но когда кто-то видит, что делают другие люди... они, вероятно, ощущают небольшую зависть.

Лицо Гарри напряглось.

— Ты не знаешь их. То, как они со мной обращаются, это неправильно.

— Они издеваются над тобой? — спросила я. — Потому что есть вещи, которые могут сделать маггловские власти. У волшебников их, кажется, не очень много, но быть полукровкой означает, что ты стоишь одной ногой в каждом из двух миров. Используй, что должен, дабы выбраться.

— Никто не поверит мне, — сказал он мрачно. — И у меня был разговор с Дамблдором. Он сказал, что на моем доме есть магические защиты, чтобы я был в безопасности, и поэтому он держит меня там.

— Он не может найти другое место с магическими защитами? — спросила я. — Ты сказал ему, насколько плохо всё у тебя дома?

Гарри покачал головой.

— Может, тебе следует сказать, — заметила я. — У волшебников есть способы изменять разумы людей, и если Дамблдор должен держать тебя с ними, возможно, он сможет сделать так, чтобы они лучше к тебе относились. Может, он сможет просто запугать их до согласия, или заставить их забыть о том, что они ненавидели тебя. В любом случае, ты в выигрыше.

— Это будет не то же самое, как если бы они любили меня по-настоящему, — сказал он.

— Но, по крайней мере плохое обращение прекратится. Я не осведомлена о наличии какой бы то ни было магии, которая может заставить кого-нибудь искренне полюбить тебя, хотя слышала о любовных зельях. Хотя, из того, что я уловила о них, это плохая идея.

Он нахмурился и уставился на пол. Выглядело всё так, словно он обдумывает то, что я сказала, и это было хорошо.

Мне повезло.

Мои родители любили меня. Несмотря на то, что моя мама умерла, она оставила мне воспоминания об этой любви, и они были частью того, что помогло мне выстоять в последовавшие тёмные времена. Даже в самые мрачные дни отцовской депрессии я не сомневалась, что он любит меня. Он был не в состоянии продемонстрировать эту любовь, но я знала.

На что могло быть похоже расти в доме без любви, с людьми, которые активно презирали тебя?