– Я же говорю, – сообщил он ей, и губы его расползлись в усталой ухмылке. – Я сбрендил. Чокнулся. Крыша шуршит шифером.

Та ничего не ответила, лишь медленно отступила на полшага назад. Подполз трамвай, и, заскрежетав, открылись двери. Вадим медленно поднялся по ступенькам, увидев, что салон полупустой: внутри сидело лишь два человека, да и то – по разным углам.

Он пока не видел контролёра, но понимал, что тот сидит где-то здесь же. Но искать его не было ни сил, ни желания, поэтому он просто опустился на одно из сидений, мельком заметив, что соседнее заблёвано. Романтика городских вечеров.

«Неприятно», – решил он, но с места не сдвинулся. Мысли беспокойно метались у него в голове, но дрёма не шла, а так хотелось… Забыыыыыться, как говорила одна его знакомая, редкостная… добрая душа. Однажды она шла по лесу зимнему и увидела там двух щенков – мальчика и девочку. Выброшенных. Мальчика она взяла с собой, а девочку она оставила там. Погибать от холода и голода. И рассказывала она это с усмешкой, типа это, мать твою по-собачьи, было очень забавно. С тех пор он её ненавидел…

Трамвай тронулся. И было в этом что-то уютное такое, в лязге колёс, в поскрипывании стёкол. Вадим прижался лбом к стеклу – необычайно холодному – и закрыл глаза, глубоко вдыхая и выдыхая. Он даже не понял, как рядом с ним оказалась девушка – в обтягивающих чёрных джинсах и с прядью светло-фиолетовых волос, свисающих из-под капюшона.

– Тебе не надоело? – спросила она резко. Как ни пытался парень рассмотреть её лицо, кроме синюшного подбородка с кровоподтёками он ничего не видел.

– Девушка, – сказал Вадим устало. – Вы такие узкие джинсики носите зимой. Застудите себе мочеточник, и будете писять бегать частенько… Переоденьтесь.

– Слушай внимательно, – она наклонилась к нему, и он предельно ясно почувствовал запах прекрасных духов, стойких, сильных, остающихся на одежде даже после стирки, и запах алкоголя. Что это? «Ягуар?» Или просто тоник с джином. Непонятно. – Ты отдашь метку, если не хочешь проблем.

– Отдам, а теперь свали отсюда, ты воняешь, – ответил он, неожиданно разозлившись. Та дыхнула на него концентрированным брожением и пошла обратно, на своё место.

Из кабины водителя прошла грузная контролёрша и дала ему билетик за двадцатку. Он почему-то с ужасом отметил, что чуть не отдал ей семирублёвку, но вовремя спохватился. И дальше они ехали без эксцессов, отчего Вадим чуть не уснул, но его разбудил сильный толчок – трамвай встал и двери его со скрежетом открылись.

Виталик жил на отшибе, но Вадим бывал у него неоднократно. Фонарь над подъездом был разбит, «мусорка» рядом со ступенями – перевёрнута. Валялись фантики, фольга, пластиковая бутылка, осколки стеклянной. Пустая пачка из-под презервативов и пустая же пачка из-под сосисок. Домофон не работал, поэтому железная дверь попросту отвисла в сторону, будто была пьяной одиннадцатиклассницей на выпускном и приглашала всякого войти.

– Хоть меня и не приглашали, я войду без приглашения, – заверил сам себя Вадим. Так и сделал – пошёл, упорно переставляя ноги.

После стука в дверь прошла целая вечность, и парень даже подумал, что Виталика дома нет – щупает свою молочно-кожную и соломенно-волосяную бешеную красотку у неё дома…

Шаркающие шаги и недовольный бубнёж. Он что, уже спал?! Не может быть… Дверь – тёмно-коричневая – захрустела и открылась настежь. Виталик её толкнул, не приоткрыл. Он сейчас был одет в белую майку-алкоголичку с расплывшимся по середине пятном, серые закатанные штанишки и стоптанные шлёпанцы. И этот наряд обнажал его худобу гораздо сильнее. В квартире было полутемно – за его спиной мерцал голубой экран телевизора, а свет был выключен. Какое-то время он смотрел на Вадима то щурясь, то распахивая глаза широко. И он слегка покачивался. Не узнавал, что ли…

– Что ты тут делаешь? – спросил Виталик.

– Мне некуда идти больше. Я, короче говоря, совсем с катушек съехал, братан, – отозвался Вадим, загнанно оборачиваясь по сторонам.

– Входи, дверь замкни на оба. А то мало ли.

Вадим послушался. Он прошёл вслед за Виталиком – квартирка у него была однокомнатная, и всё было натыкано рядом: кровать, стол и небольшой телевизор на громоздкой тумбочке. Холодильник же пыхтел в углу. Виталик просто уселся на кровать, оказавшись за столом, на котором стояла полупустая бутылка и открытые шпроты – именно ими он и измызгался.

– Что у тебя случилось? – сказал Виталик, схватив прямо руками одну из рыбин.

– Да так, переночевать негде, – сказал Вадим уклончиво.

– Что, выгнала тебя твоя толстуха, – произнёс тот в ответ, но это не звучало, как вопрос.

– Перестань её так называть.

– Не будешь ты меня бить из-за неё.

– Может, буду.

Виталик оглядел его серьёзно, перестав жевать. На фоне галдели голоса из какого-то невероятно смешного фильма. Или нет. Взгляд Виталия говорил о том, что он будто смотрел военную драму.

– Тебе никогда не хотелось другую? – опять спросил он.

– Нет, я уже…

– Да врёшь ты всё, – огрызнулся Виталик и налил себе немного в большой стакан – пару глотков. – Я знаю, что ты как парень из «Ералаша». Тёр-тёр доллар, пока он рублём не стал.

– Мне кажется, там было по-другому, – усомнился Вадим.

– Похрен, – махнул рукой Виталик и опять уставился в телевизор. – Есть хочешь? У меня ещё есть шпроты. И водяра тоже есть. Хочешь?

«Вот из-за какой-то алкашни мы сюда тащимся», – вспомнились слова самого Виталика.

– А ты говорил про какую-то «алкашню» в деревнях, – сказал Вадим. И сказано это оказалось настолько порицательно, что Виталик метнул в него молнию взглядом.

– Ишь ты, нашёл, что сравнивать! – крикнул он. – Я – творческая личность. Я пью, потому что пили Бродский, Есенин, Маяковский и… Все остальные.

– Они разве пили?

– Наверное… Я думаю, пили. Маяковский вообще пристрелился. Ты бы смог так?

– Не-ет, – протянул Вадим. – Я бы точно так не смог… Страшно же это.

– А эти бухают по той причине, что им скучно. Накатил – и день прошёл. И вся жизнь, – продолжил свою гневную тираду Виталик, исстрадавшись по разговорам.

– А ты?

– А я так справляюсь с душевными переживаниями. Понял?

– Понял, – сказал Вадим и потерял всяческий интерес к этому диалогу. Ему ещё ночевать здесь надо, а если он будет капать на нервы своему водиле, тот выкинет его на улицу, как надоевшего кота, и придётся ему обмораживаться и искать теплотрассу, чтобы переночевать… Но сначала он будет сидеть у двери подъезда, сидеть и ждать, сидеть и ждать, сидеть и ждать, покрываясь коростами… – Где я могу упасть?

– Проблема, – сказал Виталик. – Кроватка одна у меня.

– Ладно, – ответил Вадим. – Я на полу посплю, только ночью на меня не наступи. Окей?

– Замётано.

Парень улёгся прямо на пол, подложив руки себе под голову. Пол был, конечно, очень жёсткий и холодный, но в армии он и не на таком спал, поэтому особо не противился. Да и последние события теперь заполняли его голову почти полностью. Он подумал о своей девушке – где она сейчас? И что делает? Стало жутко.

Сон почти обуял его, как Виталик что-то буркнул, обращаясь к телевизору, и Вадим вздрогнул. Он повернулся на другой бок, свернулся калачиком и крепко закрыл глаза. О чём-то он подумал – о чём-то важном, но не успел развить мысль и просто провалился в кошмарный сон. И сон был реалистичен.

Он не понял, где очутился – может быть, это было поле – заснеженное, но парень отчётливо видел языки пламени. Пожар или что-то такое. И из этого гигантского кострища вышел человек – лица он его не видел, только лишь понял, что от него исходит невероятный холод. Плечи его были покрыты инеем, обнажённое тело – бледно-голубое, заледеневшее. Он шёл к Вадиму, и от него исходил пар… Он крикнул что-то вроде «я буду лежать сто лет на льду и не замёрзну!», а потом бросился вперёд.

Следующий кошмар настиг его с грохотом – и сердце его подпрыгнуло к горлу. Каково же было удивление Вадима, что это именно он и стрелял! И в руках его скакало ружьё, а со всех сторон обступали лохматые твари – двуногие, но с явственными звериными повадками. Настоящая свора! Рычала и тянула к Вадиму мускулистые лапы, увенчанные кривыми когтями… И они почти уцепились в него – один точно, поэтому шея заболела под сомкнутыми монстриными пальцами.