Кара была не в себе от возмущения, но, не смея возразить высокому решению, она не переставая думать:

– Лучшего подарка трудно себе и представить, – давала поспешные распоряжения по оборудованию комнаты для Сафы.

Из предписания по содержанию и воспитанию девочки, следовало, что к ней нельзя проявлять никакого рода сентиментальности и необходимо создать все условия для свободного чтения без ограничений во времени и выборе литературы. Уже к обеду бывший кабинет библиотеки с резными деревянными панелями, мраморным камином, массивным инкрустированным столом, стоящем надежно на изогнутых, будто вросших в дубовый паркет ножках, с огромным чёрным кожаным креслом и диваном, был дополнен ажурной металлической кроваткой с розовой вуалью, маленьким перламутровым туалетным столиком с розовым велюровым пуфиком и перламутровым платяным шкафчиком, что по замыслу Кары должно было превратить кабинет библиотеки в девичью комнату, но, увидев то, что получилось нечто совершенно нелепое – как девичий кабинет, она подумала – какой ужас и, вздохнув, сказала:

– Хорошо.

По рассказам мамы и по хранящимся в доме афишам, Сафа знала, что бабушка её великая певица и красавица. Одной из афиш, которую Сафа попросила маму повесить в своей комнате, она всегда любовалась перед сном. Локоны рыжих волос обвивали ангельское лицо и тонкий стан. Сияющие зелёные глаза и такая улыбка, что нельзя не улыбнуться в ответ. Все говорили, что Сафа, поразительно похожа на Кару. Девочка была рада этому сходству и, приближаясь к дому бабушки, думала, что та тоже обрадуется, увидев её.

Ближе к вечеру карета Департамента Попечительства, въехала в поместье Кары и остановилась у особняка. Сафа впервые вошла в дом бабушки, но никакой радости по случаю встречи с внучкой уставшая и раздражённая Кара не проявила. Ограничившись рамками холодного этикета, она приветствовала девочку, проводила в отведенные для неё апартаменты, и уже перед выходом объявив:

– Ужин в восемь, – ушла.

Сафа оглядела комнату, в которой будет жить до возвращения мамы и нашла её больше смешной, чем странной. Она поставила свой саквояж у туалетного столика и вошла в библиотеку, где деревянные шкафы, строго выстроенные в ряд, создавали уходящие бесконечно далеко улицы, которые пересекались такими же линиями шкафов. У всех улиц и линий были свои названия, у всех шкафов номера, у всех полок под номера.

– Ой, это же огромный город, нет – страна, нет, ещё больше – мир – шептала, восхищенная библиотекой Сафа.

Без пяти минут восемь в нарядном белом платье и парчовых туфельках, она, держа в ладошках сплетённое из красного бисера яблочко, сидела на диване в ожидании приглашения. Часы пробили восемь, и Сафа отправилась на поиски столовой. Пройдя слабо освещённый коридор, она открыла тяжелую дверь и оказалась в пышно декорированной гостиной, одна из дверей которой была приоткрыта, Сафа направилась к ней и вошла в столовую. Ничего не изменившая в своём туалете Кара, уже сидела за столом.

– С Праздником Отчаяния, бабушка, – радостно произнесла Сафа, торжественно, на вытянутых руках, вручая ей своё яблочко.

– Благодарю, – безразлично ответила Кара, принимая подарок и, не глядя на Сафу, подвинула к ней лежащую на столе маленькую коробочку.

– Спасибо, – ответила девочка и, открыв коробочку, замерла. – Рубиновое яблочко? Ой, какое красивое! Ой, какое яблочко! Бабушка, это самое красивое на свете яблочко. Спасибо – шептала, восхищенная подарком Сафа и, подойдя, к маленькой яблоньке без украшений, без огоньков, повесила его на веточку. Потом присела к столу напротив Кары, и они приступили к ужину. Тикали часы, трещали поленья в камине, и металл царапал фарфор. Кара молчала, девочка тоже. И уже за десертом Сафа осмелилась начать разговор.

– Бабушка, не находите ли вы, что мы имеем поразительное сходство?

– Нахожу, – взглянув на неё, ответила Кара.

– Я, признаться этому очень рада. Мама говорит, что, когда я вырасту, буду такой же красавицей, как вы. Мама мне рассказывала, что вы были великой певицей, много выступали, ездили по всему Королевству и везде вас знали и любили все, все, все! А потом у вас открылся ещё один талант – писательский и теперь вы очень заняты, потому что работаете над важной для вас и полезной для всех книгой. Как вам повезло бабушка, что у вас два таланта, и вы можете вдвое больше быть полезны нашему Королевству. А может быть, у вас ещё откроется какой-то новый талант, и вы тогда…

– Праздничный ужин окончен, – перебила Кара ледяным голосом и, посмотрев на внучку так, что та перестала улыбаться, встала из-за стола и покинула столовую.

Сафа не понимая причины раздражения бабушки, какое-то время сидела в растерянности, а потом побежала за ней.

– Бабушка, бабушка, – кричала она, догоняя удаляющуюся по длиной галереи Кару, – я не хотела сказать ничего дурного!

– Ах, оставьте, ступайте к себе, – безразлично ответила та, не оборачиваясь.

Сафа остановилась.

– А как же праздник? – прошептала девочка.

– Праздник? – вдруг взорвалась Кара. – Праздник? – повторила она, ещё громче и, развернувшись так посмотрела на Сафу, что та опустила глаза. – Благодарю вас, вы мне уже устроили праздник и преподнесли ни с чем не сравнимый подарок. Мне на сегодня достаточно веселья, продолжайте без меня.

– Одна?

– А вы имеете такую дерзость предполагать, что я должна вас развлекать? Нет уж, увольте, я не намерена утолять ваш дефицит общения, ни сейчас, ни потом – сказала Кара и, покинув галерею, закрыла за собой дверь.

Сафа осталась одна. Ничего не понимая, она смотрела то на дверь, то на портреты великих предков. Они тоже пристально, будто разглядывая, смотрели на неё, и Сафе показалось, что они её знают, но отказываются признавать, осуждают и даже не любят, как будто она совершила нечто страшное, непоправимое, за что её теперь никогда не простят.

Она вернулась в свою комнату, которая теперь казалась ей не смешной, а чужой. Всё превратилось в чужое и в этом чужом, ей не было места. Сафа присела на краешек чёрного дивана и тот заскрипел так протяжно и так недовольно, что она заплакала. Девочка ещё никогда не чувствовала себя такой ненужной и в праздничную ночь, она, как всегда, уснула под утро, но в этот раз, ослабев от слёз.

Кара в эту ночь тоже не спала. Она не могла смириться с тем, что её выстраданное переселение опять не состоялось и даже утешение, что Сафа через год, независимо от того, вернётся Рава или нет, переезжает навсегда жить в Чёрный Дворец – не помогало успокоиться и тикало в висках: – Ещё год, ещё год, ещё год… Без надежды уснуть Кара стала размышлять над тем, как она должна относиться к Сафе, чтобы переселение во Дворец прошло без нареканий и не повредило бы её переселению в Рай.

– Никакой сентиментальности – вспоминала она предписание по содержанию и воспитанию кандидата в ученики Великого Магистра. – Более того, я должна, как можно меньше общаться с ней, а, общаясь быть предельно строгой, чтобы расставание было желанным. Если Сафа, переселившись во Дворец, будет по мне скучать, я навсегда останусь здесь, чтоб она раз в месяц приезжала со мной повидаться. «Какой ужас! – думала Кара.» И ещё долго, крутясь в постели без сна, то и дело повторяла:

– Предельная строгость, предельная.

Глава 3. В гости – навсегда

И вот, выходить из библиотеки девочка теперь могла только три раза в день в столовую. Проходя по длинному коридору – нельзя было бродить по залам, нельзя было разговаривать с прислугой и, пересекая гостиную, нельзя было брать маленькие и трогать большие предметы. В столовой нельзя было крутиться под ногами, мелькать перед глазами, а за столом нельзя было сидеть без дела, вести пустых бесед и задавать глупых вопросов.

За завтраком молчать и слушать, как испортилась, одичала и стала опасной жизнь, как примитивны мечты и ущербны интересы. За обедом молчать и слушать, правила проживания в жизни вообще и в доме в частности. За ужином молчать и слушать, как она нуждается в правильном воспитании, а точнее уже в перевоспитании, но самое главное, чего нельзя было допустить никогда и ни за что – это опоздать к совместной трапезе. Опоздание приравнивалось к умышленному действию, это действие к событию, событие к происшествию, происшествие к катастрофе, катастрофа к разрушению, разрушение к гибели. Что бы Сафа не сказала, не сделала – это заставляло Кару вздыхать и закатывать кверху глаза, потому что было отвратительно, гадко, несносно, возмутительно, нелепо, глупо и, наконец, бездарно, чего уже совсем нельзя было допустить в силу природы её рождения. И действительно, прошло совсем немного времени, и Сафе уже лучше было быть одной, чем с бабушкой, потому что в её присутствии, как нарочно, всё рассыпалось, разливалось, разбивалось и разлеталось в самые нежелательные стороны. Она целыми днями просиживала в библиотеке, среди любимых книг, которые говорили с ней на всех языках и обо всём, но даже они не знали, когда же вернётся мама? Сафа ждала её каждую минуту, но не от мамы, не о маме – не было никаких вестей.