Тут надо пояснить. После катастрофы, когда люди закрылись в городах, самым первым и незыблемым, неприкасаемым к поправкам и изменениям, был принят закон о неприкосновенности личного пространства. Как отголосок нео–рабовладельческих времен. Никакое правительство, никакие его службы, ни на каком основании не могли устанавливать в операционные системы, вживляемые в мозг человека, хоть какие-то программы или датчики, обеспечивающие контроль или даже просто отслеживание геолокацию человека. Только вот датчики в сердце, да и то действующие только в пределах квартиры, то есть места непосредственного проживания гражданина. При выходе даже просто на улицу, они автоматически отключались, на все то время, что человек отсутствовал дома. Любая попытка установки устройств, либо программ слежения, пусть даже и в благих целях, например при поиске маньяка, или другого какого преступника, даже в этом случае, даже разовая, могла привести к всеобщему бунту. Толпа просто разорвала бы на куски в буквальном смысле слова правителя, или чиновника, допустившего такое. Слишком глубоко засела в людях эта боязнь. А тут еще вера в радиацию и химическое отравление, царившее повсеместно в Пустошах. Поэтому, очевидно, что в Москве решили признать экспедицию полностью погибшей, в тот момент, когда погасли аватарки Алекса и Штайи, а потом и остальных ее членов, уже после того, как Игоря и остальных, оставшихся в живых, просто извлекли из скафандров. Так Игорь объяснил себе и коллегам взрыв флаера. Не хотелось верить в то, что их целенаправленно планировали уничтожить власти города.

Но, даже если так, и флаер взорвался самостоятельно, и чтобы не достаться врагу в нём сработали системы ликвидации, то он то оказался жив! И Атика с Резваном тоже. Или все–таки это местные его взорвали. Да и как им, деревенским, взорвать флаер, нужно же хоть немного знать его устройство? Атика спрашивала, неоднократно и у многих, но деревенские только руками разводили. Не мы, мол.

На прямой вопрос, который Игорь задал, в присутствии Атики и Резвана, вредному деду Тимохе, старосту деревни, где они теперь проживали, зачем они живые деревенским, и почему их тоже не убили сразу же, тот лишь усмехнулся, и сказал:

– Вы хоть все городские и больные на голову-то, но всеж-таки польза от вас будет. Да и ваши товарищи, своими пулялками не убили никого, так что месть творить тоже нужды нет у нас. А польза будет, всем деревенским, не только моим. Нужно нам по сторонам-то смотреть, да и знать желательно, что в мире-то происходит, вот этой информацией вы и ценны. Да и другой резон у меня есть. Но не сейчас об этом, потом поговорим. Опять же, не хотели мы никого из вас убивать, просто поговорить шли, ну а потом уж, в ответ на ваши враждебные действия, рефлексы сработали. Мужики то наши, те, что за охотников сейчас, почитай все ветераны, с последней войны с басурманами, что с южных степей лет с десяток назад набегом на наши земли пришли. Вот тело то быстрее рук и сработало. А вы поживите пока с нами, не обидит вас никто. Глядишь, и понравится, это чай не в коробке каменной то сидеть. Все приятнее то, на земле. А не понравится, слово даю, отпущу на все четыре стороны.

Дед хитер, конечно, отпустит то он отпустит. Да вот только до Москвы, по прямой, около семи сотен километров, это же пешком год нужно идти! Через неизведанные земли. Да еще и дойдешь ли? Правда, как теперь стало ясно Игорю, не такие уж они и дикие. А вполне себе обжитые даже, судя по всему. Просто по-другому устроена тут жизнь, неизвестна она жителем городов-республик. Другая жизнь. И вот сейчас Игорь, глядя на дверь, за который уже скрылся пацаненок с будущим обедом в руках, думал – а хочет ли он назад? В цивилизацию. И где она, эта цивилизация? Там или здесь? И не находил для себя ответа.

Поначалу ему, да и всем остальным выжившим, всё здесь казалось фантастическим и необыкновенным. Хотя, что греха таить, зачастую и сейчас так кажется. Например вода, которая свободно течет вне всяких ограждений. Просто по земле, не в бетонной ловушке, а так, как ей самой хочется, образуя русло. Тоже, слово совсем по-другому заиграло. Там в городе, слово русло использовалось только для обозначения направления хода мыслей в речи, а здесь его использовали в изначальном его значении.

Так вот, вода, она не из крана течет, и ее много. Очень много. И она другая, не такая как из того же крана или в бассейне. Живая какая–то. И рыбу можно поймать в сеть, а не производить на синтезаторе пищи. Ветер опять же, он такой разный, теплый и холодный, нежный и сильный. Разный. И насекомые. К чему они, жители города, никак не могли привыкнуть, так это к птицам и насекомым. С животными проще, и рыбой тоже, все–таки в городе у многих были кошки с собаками, были еще разнообразные хомяки и морские свинки. Даже рыбки в аквариумах в квартирах, да и в некоторых парках были. А вот птицы были редкостью, такие, которые умеют летать, а не в виде обеда, а уж жужжащих насекомых и комаров в городах не было совсем. Особенно комаров. Какие же они кровожадные, вся тройка товарищей с непривычки сразу же покрылась расчёсанными царапинами на местах бывших укусов, и очень страдала, пока какая–то местная женщина, заметив это, не сжалилась над ними, и не выдала мазь, отпугивающую этих самых кровопийц. Правда совсем избавить новичков проживания на лоне природе от посягательств насекомых на их кровь эта мазь избавить не смогла, но все равно стало намного проще эту самую природу переносить. Но ведь были еще и бабочки, мотыльки, стрекозы, слепни. Игорь, первый раз увидев стрекозу впал в ступор, прямо закоченел на месте, настолько испугался. Хохотали над ним все детишки деревни. А от пролетающих над головой птиц, он до сих пор пригибался в страхе, никак не мог привыкнуть. Все казалось ему, что это кусок обшивки здания на голову падает.

Еще, ему нравилось всё трогать, прикасаться ко всему. До сих пор. Он постоянно пробовал всё на ощупь, когда его никто не видит, прикасался ладонью то к коре вяза, теперь он знал и такие названия, то к траве, то к воде. Ему до умопомрачения нравилось сидеть на берегу реки, опустив в нее ноги. Эти ощущения не сравнить ни с каким душем или ванной. Особенно его вводили в экстаз мальки рыбок, подплывавшие и тыкавшиеся ему в ноги своими носами. Это вызывало в нем непередаваемое чувство, словно они сознательно щекотали его, чтобы порадовать, и он мог часами так вот сидеть. А дом. Деревянные избы, как их тут называли, казались ему живыми. Да что говорить, он даже ночью, причем очень часто, уже засыпая, гладил стену у кровати, проводя рукой по выпуклым бревнам, шершавым и теплым, беседуя с домом, словно с живым существом. И был счастлив в такие моменты. Дом же ему отвечал. Что-то постоянно в нем происходило, шуршало, шевелилось, издавало различные звуки, словно большой живой организм. Общался с ним, по крайней мере, Игорю хотелось в это верить.

И, кстати, те слухи, которые он считал абсолютно бредовыми, здесь полностью подтвердились. Здесь люди жили парами, самостоятельно воспитывая своих детей, и вот именно и только это, называлось семьей. И семьи эти были большими, в каждой минимум по пятеро детей. Игорь, Атика и Резван долго не могли прийти в себя, когда узнали о том, что родители несут полную ответственность за своих детей, самостоятельно, на свои средства одевая их и кормя. Как? Как так можно, на это же нужно уйму сил тратить и средств? Как? И зачем? Сказать, что горожане были шокированы, это значит не передать даже малую толику их удивления. Совсем малую. Правда содержали они детей, в основном до шестнадцати–семнадцати лет, так как достигнув этого возраста дети выходили из-под опеки родителей, создавая теперь уже свои семьи, таким образом, становясь полностью самостоятельными. Нет, родители им и потом помогали, но это уже была именно, что помощь, а не содержание. Наличие вот таких вот семей у всех жителей Пустошей, а конкретно этой деревеньки, под названием «Новая», особенно их удивило. Непонятна им была ни цель, ни экономика данного образования, и в первые дни нахождения в этом мире, они постоянно по очереди и сразу всем скопом, расспрашивали местных именно об этом. Надо сказать, что своими вопросами быстро вызвали раздражение, в лучшем случае, недоумение у местных, и дед Тимоха, на правах старосты, попросил их все вопросы адресовать только ему. По его словам, «и так вас городских за полоумных уже держат, жалеть даже начали. Не надо доводить, чтобы совсем уж в юродивые записали», –хехекая, пояснил свои действия вредный дедок. Кто такие, эти юродивые? Вопросы. Много вопросов.