Покровский внимательно посмотрел на старого друга, который задумчиво покрутил стакан по столу и крепко сжал его всей пятерней.

– За встречу! – сказал он.

***

Катя мчалась по трассе к свободе. И хотя знакомство с миром немного откладывалось, она уже могла дышать полной грудью. «Но то ли ещё будет!» – думала Катя и, не чувствуя скорости, поджимала педаль акселератора.

Она промчится по миру, как вихрь, меняя города и страны, континенты, острова и океаны, она впитает все запахи, она всё увидит своими глазами, ко всему прикоснется своими руками. Наберется впечатлений и почувствует настоящий вкус жизни. Свобода! Это сладкое слово – свобода!

Пытаясь включить приемник, Катя склонилась к большому дисплею на передней панели, и пока разбиралась, куда и что нажать, джип покатился в сторону встречного потока. Услышав длинный сигнал клаксона, Катя взглянула на дорогу и, перехватив дыхание, судорожно бросила джип вправо.

***

Рванув дверь, полковник полиции Захаров решительно вошел в приемную прокурора. Не обращая внимания на протест секретарши, он прошел в кабинет и агрессивно двумя руками опёрся на прокурорский стол.

– Я что-то не вкуриваю, как понять? – грубо спросил он.

Прокурор Федор Алексеевич спокойно откинулся на спинку рабочего кресла.

– Ты о чем, родной?

– Не гони, Федя! Дурака не валяй! Если Зуб сегодня не будет на свободе…

– То-о?.. – поднимаясь, сказал Федор Алексеевич и так же агрессивно двумя руками опёрся на стол.

– Соскочить решил? Спрыгнуть? – горячился Захаров. – Смотри, Федя…

– Пошел вон! – с холодным гневом сказал Федор Алексеевич.

Лицо Захарова перекосилось, раздулись ноздри, и от злости заскрипели зубы.

***

Раздраженно, почти с размаху Катя ударила по дисплею всей ладонью. Уже отчаявшись, она попала в какую-то нужную точку, и система ожила. Приемник наконец-то заработал. Из динамиков зазвучало адажио Альбинони в вокальном исполнении. Катя откинулась на спинку сиденья и успокоилась. Она уже никуда не спешила, ехала в правом ряду и слушала адажио.

Буквально через несколько аккордов к глазам подступили слезы, перехватило горло, и по телу побежала дрожь. От этих незамысловатых звуков щемило в груди. Пронизанная тихим светом мелодия удивительным образом откликалась в душе всей необъятной полнотой бытия. Через щемящую боль очистительная сила вздымала над суетой и возносила к небу. Там, за пределами света, кромешная тьма иного, словно сама судьба, сожалея о несовершенстве, с грустью смотрела на Катю. И от этого взгляда слезы с надеждой полились рекой, сопровождая печаль и тоску, и беспомощность перед величием рока.

Все её замыслы о том, чтобы с размахом прокатиться по планете, вдруг разом потускнели.

Наташка права, это всё не то, ложный порыв смутных желаний, мерцающий обман, иллюзия. Но и Наташку влечет непонятно куда. Чего она хочет вообще не понять. Что значит: «Не забыть бы, застрелиться перед сном». Разве так можно шутить? Зачем она так любит говорить о смерти?

А ведь только что она, Катя, могла разбиться насмерть. Прямо сейчас её жизнь могла закончиться, так и не начавшись. Странно, что эта мысль не вызывает страха. Очень странно.

***

Ещё ничего не началось, а Наташа уже скучала. Зрители неспешно рассаживались по своим местам, некоторые, прихватив из фойе, держали в руках бокалы с игристым напитком. Ожидая начала премьеры французского фильма, любители кино с привычным удовольствием поедали попкорн, тем самым всё больше и больше раздражая Наташу, которая с растущим нетерпением поглядывала на выход.

В фойе параллельно проходила выставка живописи, посетители которой переходили от картины к картине, запивая впечатления шампанским. У одной из картин Олег беседовал с молодым человеком в темном шелковом кашне поверх рубашки навыпуск. Со стороны могло показаться, что это художник, но это был не художник, это был следователь одной из спецслужб Сергей Ильич Кузнецов. С Олегом они были ровесники и, не то чтобы друзья, скорее, просто приятели.

– Тема сошла на нет, – сказал Олег, – это значит, что генерал Зубов скоро будет на свободе. Помяни моё слово, к этому идет, а Захаров вообще сухим вышел.

– Посмотрим, – равнодушно сказал Сергей.

– Посмотрим?! – удивился Олег. – Я не ослышался? Ты сказал: посмотрим? – Олег вручил ему флешку с логотипом EG на кожаной вставке. – Держи, зритель! – сказал он и явно недовольный разговором ушел.

Кузнецов сунул флешку в карман и обратился к висящему на стене живописному пейзажу. Он хорошо помнил этот пейзаж, картина была конфискована у того самого генерала, о котором говорил Олег, и проходила по делу как вещественное доказательство наряду с другими предметами роскоши и антиквариата, наряду с многочисленными объектами недвижимости, наряду с десятью миллиардами наличных рублей, с полутора миллиардами долларов и миллиардом евро.

Пейзаж спокойно висел на выставке, интересно, где сейчас всё остальное. Всё это было как минимум странно, впрочем, Сергей Ильич Кузнецов уже ничему не удивлялся.

***

В это время на сцене зрительного зала французский режиссер представлял свой новый фильм. Его речь переводила стоящая рядом стильно одетая девушка.

– Этот фильм, – говорил он, – можно было бы назвать: «Странствие» или «Обретение», но я назвал его «Свобода, ведущая народ». И хотя речь идет о чисто французской истории, я надеюсь, что этот тернистый путь к свободе будет понятен и близок российскому зрителю. Тем более, что главная героиня, по воле судьбы оказавшись во Франции, пройдя через все тяготы, лишения и невзгоды, испытав всю суровость жизни на чужбине, главная героиня… – режиссер на секунду замолчал и затем сказал: – Впрочем, знакомьтесь! – Обращая внимание зрителей на девушку-переводчика, он поднял руку и перешел на русский язык: – Главная героиня фильма – легенда французского сопротивления – русская девушка Яна!

Под бурные аплодисменты Яна кокетливо сделала книксен. Скучающая в первом ряду Наташа вяло похлопала в ладоши и под шумок вышла из зала.

***

В фойе, чуть осмотревшись, она подошла к сервировочному столику, подхватила бокал с шампанским и сделала глоток. Один из любителей живописи показался ей знакомым, и Наташа без всякого предлога подошла к нему.

– А я вас знаю, – сказала она. – Вы приходили отнимать деньги у моего соседа, у генерала, – уточнила Наташа и улыбнулась.

– Конфисковывать, – поправил Кузнецов.

Он заочно знал эту девушку, знал её имя, неоднократно видел её, она действительно была при обыске в качестве понятой, и ещё она была дочерью человека, с которым у следователя Сергея Кузнецова были старые счеты. Но дочь за отца не отвечает, и сейчас Сергей удивлялся тому, что он ни разу не видел, чтобы она улыбалась? Не заметил? Это и было странно, ведь она очень красиво улыбалась.

– Вы любите живопись? – спросила Наташа.

Она сделала ударение на слове «живопись», будто следователь Кузнецов мог любить всё что угодно, но только не живопись.

– Вас это удивляет? – встречным вопросом ответил Сергей.

Наташа пожала плечом и посмотрела на пейзаж. Кузнецов продолжал смотреть на неё.

– Почему вы ушли с фильма? – спросил он.

– Вы за мной следили! – воскликнула Наташа и повернулась к нему. – Это даже приятно. Надеюсь, не с целью конфискации?

– С конфискацией я, кажется, опоздал.

Наташа на секунду опустила взгляд. «Это уже похоже на флирт», – подумала она и сказала:

– Фильм ужасный, вернее, о том, как ужасна жизнь. Еще он очень длинный – три часа! И я его уже смотрела.

Она снова обаятельно улыбнулась и, не сводя глаз с Кузнецова, пригубила шампанского.

– Знаете, я, пожалуй, куплю, – сказала она. – Да, куплю. Поможете мне донести этот шедевр до дома? Здесь рядом, вы же в курсе.

***

Катя давно уже выключила приемник, уже высохли слезы, но в сердце ещё звучало адажио Альбинони, и на душе было тягостно и светло, и задумчиво грустно.