А вообще-то хорошо, что мама в основном дома: можно поговорить, посоветоваться. Мама берет домой чертежи на ватмане и целыми днями, а то еще и ночью копирует их на кальку. Ох, сложная штука – чертежи. Да еще тушью! Знаю, что и мне это предстоит, – мурашки по коже.

***

Недавно пришел из кинотеатра, и никаких приятных воспоминаний. Светка все вертелась, говорила, что не нравится картина, зачем-то хватала меня за руку, видимо, хотела, чтоб мы ушли, и только отвлекала меня. А после окончания фильма захныкала, что замерзла. Но у меня, ей-богу, не было никаких мыслей, чтоб «согреть» ее. Вернее, мысли были, а вот желания… Лень какая-то. Перед этим надо что-то говорить, объяснять.

Светка сказала, что хотела бы и завтра пойти в кино. Было стыдно отказываться, и я сослался на занятость (но, на самом деле, много всяких заданий!) и сказал, что созвонимся.

Но что интересно, хотя Вика менее симпатичная, чем Светка, но, по-моему, с ней было бы лучше, заманчивее… О, как грубо звучит! Я же мечтаю о дружбе-любви… Или просто «погулять», как говорит папа? Я и об этом мечтаю. Как бы хочу совместить… Но я, оказывается, трус. Ну, в этих делах – насчет дружбы. А тем паче с «гулевом». И откуда такая трусость после «дел колхозных»?

Сегодня даже Верке сказал, что хочу позвонить Вике. Ну, она засмеялась: мол, мама, то есть тетя Оля, как раз хочет, чтоб я с кем-нибудь подружился. А вот она, то есть Верка, не хочет, чтоб я подружился с Викой! Я не удивился: всего на три года старше, а считает себя чуть ли не моей второй мамой! Тоже мне: не хочет! Правда, Верка еще брякнула, что, мол, Вика… то ли не понравится, то ли быстро разонравится – не помню, как сказала. Умная очень! Все лезет со своими дурацкими советами и нравоучениями. Попрошу дядю Колю, чтоб он врезал своей доченьке по попе!

Ха! А дядя Коля может больно врезать. Он такой большой, сильный. Но, помню, когда услышал, что дядя Коля сидел в тюрьме, что ему дали десять лет, то очень жалел его: было дяде Коле много лет, взрослым был, а ему опять дали десять лет. То есть опять будут считать ребенком. Вот выдал! Глупым был. Но это давно было, потом стал понимать, что к чему. Хотя мой вариант наказания был бы тоже сильным! Ну, если человек на самом деле провинился. Кому может понравиться расставаться со взрослой жизнью?! Опять – то нельзя, это нельзя, то родители, то учителя.

А дядю Колю не за что наказали. До войны это было, когда Верка, видимо, еще родиться не успела или уже в пеленках была, не знаю точно. Понял, что какой-то анекдот рассказал. Кто-то подслушал и насплетничал! Помню, когда мама и папа рассказывали, то говорили вполголоса. По-моему, только я был рядом. А кто еще? Может, тетя Галя? Мама от своей родной сестры ничего не скрывает. А потом мне сказали, чтоб я не болтал ничего лишнего. Особенно, о чем взрослые дома говорят.

Да ладно на эту тему! А то еще… ну, прочтет кто-нибудь и расскажет кому-нибудь. И еще дадут мне МОЕ наказание! Человек взрослый, а ему – бац! – опять ребенок! Тоска.

Завтра с утра физкультура, появлюсь в спортзале в трусах и майке: волосатый… Дуралей! Надо жить смелей, Мишка! А то все стыдно да стыдно. Да плевать на всё со второго этажа!

Кажется, эта будет моя любимая поговорка. Жаль, что у нас этаж маленький, выше – крыша.

Опять усну под нежные мечтания о свидании с Викой. Ну и дела!

***

Только что совершил подвиг – позвонил Вике! Перед этим минут тридцать ходил по коридору и комнате и думал: звонить или нет? Заглядывал в зеркало и сам себе не нравился, что заставляло отходить от телефона. Пытался даже что-то сочинять:

Я тебя не люблю. И все же

Не могу позвонить. Что со мной?

Иль не нравится своя рожа,

Или что-то еще… со мной… с тобой… с весной… – Или какая-нибудь другая рифма. Словом, ничего не вышло (конечно, для стихотворения нужно не пять минут).

Мама знала, что я собираюсь позвонить Вике, и говорила, чтоб я позвонил, что здесь нет ничего особенного. А немного раньше почему-то противилась, говорила, что, если Вика мне не нравится, то звонить не надо. А я не знаю, нравится или нет, просто… ну, как-то страшно. Вот и ходил-бродил.

Наконец, – аж бросило в жар – набрал номер. Подошла какая-то девушка. «Будьте любезны, попросите к телефону Вику». – «Сейчас позову». —«Алло!» – «Здравствуй, Вика! Узнаешь, кто звонит?» – «Нет, не узнаю». – (С иронией) «Ну, что ты?! Я к тебе так часто звоню, что можно было бы узнать мой голос!» – «Это …ша?» (Мне показалось «Миша»). —«Вот, уже не шучу: что делаешь?» – «А, это Миша. Здравствуй! Сейчас пойду в консерваторию заниматься». – «Жаль! Мы могли бы провести вечер вместе». – «Хорошо, я позвоню».

Вот и все! Буду ждать звонок! Погуляем.

Мама косится на меня, улыбается. Неужели догадывается, что я что-то записываю? Или, видимо, слышала мой разговор с Викой и радуется: сын назначил первое в своей жизни взрослое свидание!

***

Когда-то я думал, что с первого поцелуя упаду в обморок или сойду с ума. Но, как показали «дела колхозные», я в обморок не падаю и не схожу с ума даже с дел похлеще поцелуев. И сейчас, вспоминая прошедшее свидание, пишу совершенно хладнокровно – и сердце не бьется (то есть бьется, как обычно, я его не чувствую), и здраво мыслю, и руки не дрожат.

Собирался на свидание я с некоторым волнением и подошел к консерватории без десяти десять. Ходил целых двадцать минут! Наконец, Вика вышла. Она небольшого роста (ниже моего плеча), в черной пушистой шубке (может, это «круглит» ее? Да нет, еще на вечеринке подметил довольно «упитанную» фигурку.) На личико миловидненькая (даже симпатичная): большие, как у кошечки, глаза, длинные накрашенные ресницы (это потом рассмотрел).

Я взял Вику под руку. После некоторого приветственного вступления и обмена новостями («Как учеба? Как вообще дела?») зашел разговор о поэзии. Вика сказала, что сочиняет сатирические куплеты и даже стихи. Я просил прочитать что-нибудь, она отказывалась, мол, стесняется. Я сказал, что в школе иногда тоже сочинял поздравления и эпиграммы и что, если она осмелится, я тоже прочту. Правда, не свои творения, так как серьезные стихи толком не получались (о сегодняшней попытке, конечно, умолчал). Она тут же стала упрашивать меня что-нибудь прочитать, и я был вынужден согласиться: прочитал мои любимые.

Утром в ржаном закуте,

Где златятся рогожи в ряд,

Семерых ощенила сука,

Рыжих семерых щенят…

Конечно, стихотворение ей понравилось. Еще бы! Я знаю на память много стихов Есенина. Но когда произносил «сука», то испытал некоторое неудобство. Вика, конечно, знает, что так называют собачек-девочек, но все равно немного смутился. Видно, потому, что душа вспомнила, как в школе, когда я читал это стихотворение, некоторые мальчишки хихикали, а девчонки краснели. Но перед Викой я сразу реабилитировался самым нежным и всем известным:

Я помню чудное мгновенье:

Передо мной явилась ты,

Как мимолетное виденье,

Как гений чистой красоты…

Вика сказала, что ей так же понравилось, как я читаю стихи. На радостях я даже пытался вспомнить какие-то свои сатирические вирши. Сама же читать она отказалась, хотя я ее долго упрашивал.

Вообще Вика – смешная девчонка: один раз, почти в самом начале нашего свидания, она назвала меня Гришей и почему-то долго извинялась за ошибку. Сказала, что вместе учатся в консерватории. Ну и что? Бывает, люди ошибаются в именах. Например, для меня имена – вообще мука: забываю и все! В школе почти всех учителей путал. Успокоил Вику. И что она так переживала?

Когда мы подошли к ее дому (они с подругой снимают комнату), я стал уговаривать Вику еще немного погулять. Она отказывалась, ей надо было идти (сказала, что приехала ее мама). Мы стояли совсем близко друг к другу. Я наклонил голову к ее лицу… мы коснулись губами… Я хотел притянуть ее к себе, но она немного сопротивлялась, говоря, что ей надо идти. Я сказал, что, видимо, она не хочет быть со мной. Она замотала головой: «Нет, нет», – и раза два сама коснулась моих губ. Сама!