18 ЯНВАРЯ 1945 ГОДА
Красная Армия наступала на Кенигсберг, окружила Млавскую крепость, ворвалась в Краков, вела бои за Будапешт…
Блок западных союзников и впрямь трещал, как тонкий ледок на арденнских речках. И треску этому с восторгом внимали Геббельс и его «геббельсенята». Арденнские партизаны слушали вечером в тот январский день выступление Черчилля в палате общин. Этим выступлением он призвал к порядку самого Монти, который, зарвавшись, объявил миру, что на Западном фронте пожинает лавры побед только он, постоянно спасая от поражения американских джи-ай — генерала Брэдли с его 1й и 9-й армиями. На каждого павшего британского солдата — англичанина, шотландца, ирландца, канадца, заявил Черчилль, пришлось от сорока до шестидесяти джи-ай, а в боях участвовали от тридцати до сорока американцев на одного британского солдата. Мало того, Черчилль публично признал, что лишь в Арденнском сражении погибло больше американцев, чем полегло с обеих сторон в исторической битве при Геттисберге. И пусть британцы, с пафосом заявил этот «великий оратор века», не внемлют «баламутам» — это был камешек в огород фельдмаршала Монтгомери.
И это говорил Уинстон Спенсер Черчилль, некогда заявивший: «Я не буду председателем комиссии по похоронам Британской империи». Черчилль понимал, что в послевоенном мире ему уготована роль первого вассала империалистической Америки.
Монти не сдавался. Опьяненный легкими победами своей армейской группы, он плевал на союзнический долг, топтал этику союзнических отношений солдатскими бутсами.
В своем штабе в Реймсе рассвирепевший вконец Эйзенхауэр официальным рапортом потребовал… смещения с поста Монтгомери. Неслыханный раскол союзников. Только этого и ждали в Берлине. Сбывались все пророчества Гитлера! Вот она, его интуиция! «Колоссально!!» «Вундербар!!!» «Хайль Гитлер!» «Зиг хайль!»
И тут Монти сдался. Ведь каждый британский генерал прежде всего политик. И он послал Айку покаянное письмо с такой подписью: «Ваш очень преданный подчиненный».
Из послания Ф. Д. Рузвельта И. В. Сталину, полученного в Москве 18 января 1945 года
«…Подвиги, совершенные Вашими героическими воинами раньше, и эффективность, которую они уже продемонстрировали в этом наступлении, дают все основания надеяться на скорые успехи наших войск на обоих фронтах…
Время, необходимое для того, чтобы заставить капитулировать наших варварских противников, будет резко сокращено умелой координацией наших совместных усилий…»
ИЗ СТАТЬИ В. ЛЮДДЕ-НЕЙРАТА «КОНЕЦ на немецкой земле» в СБОРНИКЕ «ИТОГИ ВТОРОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ»
«…И когда в Рождество 1944 года наступление в Арденнах окончательно провалилось, надежда сменилась чувством глубокого разочарования. Оно перешло в отчаяние, когда в середине января 1945 года был прорван фронт на Висле и русские войска вступили в восточные провинции Германии…
Несмотря на это, германское командование и не помышляло о капитуляции. Для Гитлера, одержимого манией пророчества, решающей была, вероятно, его непреклонная вера в свою миссию, а в каждом последующем ударе судьбы он видел только новое, еще более суровое испытание. Этому, однако, противоречит сказанное Гитлером без свидетелей одному из своих адъютантов перед катастрофой на Висле, сразу же после провала наступления в Арденнах. Подозревая, что он уже не может доверять никому, в том числе и Гиммлеру, Гитлер сказал, что «с нетерпением ждет того момента, когда сможет покончить с собой». Эти слова заставляют нас предположить, что Гитлер полностью понимал безвыходность создавшегося положения, но почитал святым долгом держаться во что бы то ни стало».
ИЗ КНИГИ КАРЛА МАРЗАНИ, БЫВШЕГО РАЗВЕДЧИКА Государственного департамента США, «Мы можем быть друзьями»
«Арденнское наступление — лишь самое яркое свидетельство советского сотрудничества…»
Когда это было? Потом Виктор с огромным трудом пытался все вспомнить, выстроить в памяти. И не мог. Он уезжал почти в бреду. Но не мог больше оставаться. Нет сильнее приказа, чем приказ самому себе. А это был приказ. Может быть, самый главный в жизни.
Но он ничего не сделал бы без Эрика. Это Эрик вдруг пришел и сказал:
— Слушай, Виктор! Все готово: мы достали машину — санитарную, с красным крестом. Айдахо Джо угнал ее у девчонок-зенитчиц под Сен-Витом. Трехтонный «опель» с документами. Полный бак горючего. Так что выздоровеешь — поезжай за рацией. Я был неправ, недооценивал Мейероде. Теперь понимаю — такой удачи в нашем общем деле можно ждать всю жизнь и не дождешься. Бери кого хочешь из людей. Машина вместительная. Фургон. — Эрик блеснул в улыбке безукоризненными зубами. — Бельгиец Карл хотел угнать «Пуфф» из Мейероде — роскошный автобус — «фиатовский» бордель на колесах с купе для парочек, бордовой обивкой и биде, но я возразил, что такой транспорт будет повсюду привлекать особое внимание всех родов войск. Так что выбирай попутчиков, Виктор!
А когда Виктор спросил, кто поедет с ним, выяснилось, что все хотят к своим, даже Карл Моор, потому что уже накатывается фронт — канонада гремела уже в тридцати километрах — и могут быть всякие сложности и неприятности. И вообще — пора по домам.
— Только, Виктор, надо сделать так с Моделем, чтобы не пострадали жители Мейероде, наши друзья…
— Только так, Эрик! Я вот что надумал: пусть выбросят сюда десант! Батальон коммандос! И я с ними полечу. Враз Моделя и всю его гоп-компанию накроем!..
Виктор сменил свой пистолет-пулемет «38–40» на штурмовой автомат вермахта «МР — 43», набил пять магазинов усеченными винтовочными патронами. И дальше все завертелось как в кино. КПП, фельджандармы, перестрелки, гонки. Только одно было не как в кино. Конец получился совсем не киношный, хотя все началось так прекрасно. Карл оказался шофером экстра-класса, с правами и прочими бельгийскими документами.
Первую палку в колесо того санитарного фургона воткнул Эрик.
— А я не поеду, — заявил он вдруг, — и все!
— Да ты что! Обиделся, чудак, что все решили подаваться через линию фронта?! Да разве мы мало тут сделали! Теперь главное — передать наши сведения союзникам где-нибудь в Вербомоне. Да там как раз тот последний полк из твоей дивизии стоит и штаб! Явимся к полковнику Риду или к генералу Гэйвину, расскажем все о Моделе, свяжемся по любой рации с Лондоном, ведь шифр у меня. Выйду в условленное время на заданную волну и завтра-послезавтра сделаем «аллес капут» этому осиному гнезду в Мейероде. Жителей, само собой, предупредим — Алоизу депешу оставим в «почтовом ящике». Да что тебя держит здесь? Кто велит остаться?
И Эрик неожиданно ответил, смущенно и невесело улыбаясь:
— Отец. Мой спор с ним решится окончательно, только если я останусь здесь до конца. Ведь приказа об отступлении мне никто не давал.
— Но ты остаешься один! Эрик, да не валяй дурака!..
— Ты научил меня драться в одиночку. Хотя лично я предпочел бы, брат, остаться здесь с тобой. А может быть, я пойду к дАртаньяну. Не знаю…
Виктор выбрался из машины, стукнул Эрика по плечу, обнял его, даже облобызал по русскому обычаю.
— Черт ты паршивый! — сказал он с заблестевшими почему-то глазами.
— Сукин ты сын! — в тон ему ответил Эрик, не привыкший к такому обращению.
— Хоть адресок черкни! — спохватился Виктор.
— Запомни — Бедфорд под Филадельфией. Там все знают Худов!..
— А мне пиши… — И тут вспомнил Виктор, что не имеет он никакого права даже союзнику в тылу врага давать свой адрес и настоящую фамилию. — Ладно! Я не знаю, где буду жить. Я тебя найду! Прощай, Эрик!
Когда Виктор сел в машину рядом с водителем Айдахо Джо, Эрик широко улыбнулся и, порывисто вытянув руку вперед, показал два пальца — указательный и средний, знак победы «V». Таким и запомнился он на всю жизнь Виктору, с этой улыбкой и с этим жестом.
