Масштабы германских мер безопасности открылись нам позднее, когда мы получили информацию от военнопленных о том, что все передвижения войск и танков проходили ночью без включенных огней и что вся связь шла через мотоциклистов. Думаю, что Тэддер согласился со мной, что в предшествующий год «Ультра» оказала нам такую большую помощь, что некоторые разведывательные штабы стали почти всецело полагаться на нее.

С моей точки зрения, самое вероятное объяснение внезапности наступления Рундштедта кроется в отсутствии радиообмена по «Ультре» перед битвой.

Я нисколько не сомневаюсь в том, что разведывательные штабы и командующие в верховной ставке союзных экспедиционных сил, в штабах групп армий и армии, получавшие в предшествующие два с половиной года, — а у британцев четыре с половиной года, — планы противника «на тарелочке», настолько привыкли полагаться на «Ультру», что когда она не дала каких-либо определенных сведений о готовившемся контрнаступлении, все остальные данные были отброшены как несостоятельные».

Бывший командир 82-й авиадесантной дивизии генерал Джеймс М. Гэйвин почти через тридцать пять лет после Арденнского сражения, узнав об операции «Ультра», писал в книге воспоминаний, изданной в 1978 году: «Летом и осенью 44-го война велась во многих измерениях. Электронная война достигла летом своего зенита. Это была война перехвата связи и дезинформации, разведчиков и контрразведчиков в грандиозном масштабе. Благодаря информации, получаемой этими необычными методами, союзные армии одержали решительную победу в Западной Европе…

Германские вооруженные силы, включая Гитлера, были надежно опутаны щупальцами новой формы ведения войны. Это была война Британской секретной службы и ее союзников с абвером (вернее, поглотившим его СД. — О. Г), высшей германской разведывательной службой».

Другие американские и британские ветераны войны, а также военные историки почти единодушны во мнении, что рассекреченная операция «Ультра» во многом перепишет историю второй мировой, определит роль в ней операции «Ультра» и радио вообще.

Еще во время войны радиовойну называли третьим фронтом. Она и впрямь, как и разведка, одно из важных измерений войны. Как и о разведке, с каждым годом узнаем мы все больше о радиовойне.

Наконец-то генерал-фельдмаршал Модель получил в Мейероде разрешение Гитлера на отвод своих войск из района северо-восточнее Бастони. Наступая с 3 января с севера, противник грозил отрезать эти войска. Модель рассчитывал отвести группу армий на исходные позиции к 16 января.

Надо сесть написать приказ. Но что сказать солдатам? Давно ли, отступая из Франции, он возвещал: «Солдаты! Мы проиграли битву, но уверяю вас: мы выиграем войну!..»

Теперь и Модель не верил в конечный успех. Но если так — значит, правы были граф фон Штауффенберг и его сообщники?! Если допустить эту страшную, крамольную гипотезу, то почему тогда не нашлось в вермахте более надежного человека, чем этот контуженый, полуслепой, однорукий, трехпалый граф?!

И все они — Рундштедт, Гудериан и он, Модель, так или иначе помогают Гиммлеру и этому Ланге из СД терроризировать офицерский корпус вермахта!..

Модель гнал от себя эти мысли, не приходившие в голову тогда лишь самым безмозглым чурбанам-солдафонам, заставлял себя думать только о военных задачах.

А отступать дальше некуда. Не верил Модель, что он сможет закрепиться со своими армиями на Рейне, на практически демонтированной линии Зигфрида…

Примечательно, что даже в благополучные доарденнские времена генерал Паттон жаловался на большое число в своей армии самострелов и симуляций «боевой усталости». Легкие победы, с его точки зрения, портили солдат. Напрасно внушал им этот старый солдат, ветеран первой мировой войны, что «пинта пота сбережет галлон крови». Число больных выросло до цифры, равной количеству всех потерь армии!

Не имея никакого представления о войне в окопах, генерал Паттон шнырял по лазаретам и эвакогоспиталям, с садистским рвением вылавливая для примерного наказания солдат с ранениями левой руки или левой ноги, нимало не сомневаясь, что все они — самострелы. Паттон рвал и метал, требуя их казни, и в самых скверных выражениях ругал американские законы, по которым следовало судить джи-ай не за самострелы, а за небрежность в обращении с оружием, за что полагалось всего полгодика тюрьмы!

В своем дневнике он журил себя за то, что бросал своих джи-ай в ночные бои трое суток подряд, считая, что это чересчур! Что знал этот американский генерал, воевавший с комфортом, о непрерывных ночных и дневных боях в Сталинграде!

Об арденнских боях он писал: «Мне не понять, как могут человеческие существа день за днем воевать при температуре ниже нуля».

А как же наше московское контрнаступление в зимнюю стужу первого года войны? А оборона Ленинграда? А зимние партизанские рейды?!

9 ЯНВАРЯ 1945 ГОДА

Генерал-полковник Гейнц Гудериан считал арденнское наступление «величайшей ошибкой» Гитлера. Правда, в своих воспоминаниях он смягчил это категорическое заявление словом «возможно».

Идя на доклад к верховному, он ничего хорошего от этой аудиенции не ждал. Он прекрасно понимал, как противно видеть фюреру генерала Гудериана, который напрасно и нудно предостерегал его от арденнской авантюры, доказывал, что настоящая опасность надвигается с Востока, что не Рузвельт с Черчиллем, а Сталин — главная угроза для третьего рейха, что необходимо всемерно укреплять не Западный, а Восточный фронт, выведя войска из безнадежного курляндского котла в Латвии, с Балкан, из Венгрии, из Италии. Иначе фюреру не спасти «Великую Германию». Лучше потерять сейчас по доброй воле, во имя стратегических соображений все завоеванные территории, чем весь фатерланд. У Сталина намного больше армий, чем у англо-американцев. Туда, на Восток, надо бросить половину дивизий с Западного фронта. Оберкоммандо напрасно держит на Западе части, жизненно необходимые для обороны восточной границы рейха. Гитлер был дьявольски упрям. Он жаждал все поставить на западную карту, раз ему приходилось признать, что все его карты на Востоке биты. Нет, он еще расколет вражескую коалицию! Генерал Гудериан не верил в спасительные политические решения, а военная логика была против фюрера.

И он, разумеется, оказался прав. Каково теперь Гитлеру смотреть ему в глаза! Мифический арденнский план рухнул: не видать этому выскочке Моделю ни берегов Мааса, ни Антверпена, ни складов в Льеже. И поделом. Будь Модель настоящим, а не дутым фельдмаршалом, он посмел бы поднять голос против арденнской эскапады, попытался бы отговорить от нее фюрера. Но все эти скороспелые фельдмаршалы одиннадцатого часа боятся Гитлера больше Сталина. Но теперь-то, когда наконец провалилось это безумное, обреченное на неудачу наступление в Арденнах, неужели фюрер не согласится отвести на Восточный фронт уцелевшие войска? Будет поздно, когда русские начнут наступление на главном, Варшавско-Берлинском стратегическом направлении.

Он положил перед Гитлером сводку, подготовленную по его указанию ближайшим помощником по разведке — Рейнгардом Геленом. Вот он, дамоклов меч над головой диктатора «Великой Германии»: 225 пехотных дивизий и 22 танковых корпуса Советов!

Гитлер взял сводку в трясущиеся руки, надел спадавшие на нос очки с выпуклыми, захватанными пальцами стеклами, уставился слезящимися глазами на прыгающие цифры. Лицо его пошло пятнами. Советская пехота превосходит немецкую в одиннадцать раз, семь танков со звездой против одного с крестом, двадцать самолетов против одного, двадцать пушек против одной…

Гитлер вскочил, швырнул на пол сводку Гелена, заорал:

— Кто состряпал эту галиматью?! Вранье! Бред! В сумасшедший дом его, каналью!..

Гудериан ушел ни с чем. Можно сказать, фюрер прогнал его с глаз долой. Его, Гудериана, начальника генерального штаба! Сев в свой «хорьх», он проглотил две таблетки — одну от гипертонии, другую от стенокардии. Гром и молния! Будь оно все проклято!.. Скорей бы уж русские начали наступление, а то ему и Гелену несдобровать…