– Ничего. Но я не хочу в конце концов остаться ни с чем. Ты ведь прекрасно знаешь, чем закончилось для некоторых телепроизводителей их вхождение в боголюбовскую «Стар ТВ».
– Не знаю, – вяло отмахнулся Огольцов.
Лукавил. Потому что знал, конечно же. Люди, пришедшие со своими программами в «Стар ТВ», очень скоро обнаружили, что они уже вроде как и не хозяева своим детищам. Нет, они по-прежнему вели программы, и внешне всё выглядело так, будто ничего не изменилось, но уже от одного только Боголюбова зависело, какое место в эфирной сетке займёт программа, кого надо пригласить в студию, а кому дать от ворот поворот, и сколько стоит реклама – это тоже определял Боголюбов. Ещё он определял, сколько стоит та или иная программа, и когда их создатели начинали подводить финансовый итог, неизменно оказывалось, что денег им перепадает всё меньше и меньше, хотя закупающий у «Стар ТВ» телепрограммы канал платил даже больше, чем прежде, но большая часть денег теперь оседала в карманах Боголюбова. Он был хозяином всему, и у попавших на крючок не было никакой возможности избавиться от ставшей невыносимой опеки. Зачастую качать права можно только до тех пор, пока не поставишь свою подпись под контрактом. А потом остаётся только кусать локти. Огольцов, наверное, понял, о чём я думаю, и примирительно сказал:
– Твоя воля, Женя! С кем хочешь – дружи, с кем хочешь – дерись, но на телевидении есть свои законы. И один из главных: приобретается только качественный продукт.
Он, наверное, хотел сказать таким образом, что я не должен обижаться на него, когда по моей собственной неразумности наши планы рухнут. Если я хочу войти в эфир с новыми программами – я должен эти программы сделать. И если у меня что-то не получается, это мои собственные проблемы.
– Мне наплевать, с кем ты скооперируешься, – сказал Огольцов. – Хоть с Боголюбовым, хоть с самим чёртом. Меня интересует только конечный результат.
Он придвинулся ко мне.
– Твоя «Вот так история!» – это настоящая находка, суперхит, вечный шлягер. Но новая программа – это новая программа.
Я прекрасно его понял, потому что Огольцов всё сказал едва ли не открытым текстом. Прежние заслуги не в счёт. И сколько бы премий мы ни получили на «Телетриумфе» этого года – планка требований к новой программе не снизится. И если у нас всё сорвётся, мы одни только и будем виноваты.
– Сколько у нас времени? – спросил я. – Когда будет утверждаться новая эфирная сетка?
– После «Телетриумфа».
– У нас ещё есть время. Попробуем кого-нибудь найти. Но со «Стар ТВ» мы работать не будем.
– Ты твёрдо решил?
– Да.
Огольцов посмотрел мне в глаза, будто пытался определить, насколько я в своём решении тверд.
– А если у тебя не получится?
– Получится, – буркнул я.
И тут неожиданно вмешался Гончаров. До сих пор сидевший молча, он вдруг сказал – веско и даже строго:
– Всё сделаем. Это я вам обещаю.
У Гены Огольцова вытянулось лицо. До сих пор он даже не замечал Гончарова, вёл себя так, будто того и не было. А сейчас вдруг обнаружил – и изумился. Не самому факту присутствия, а сказанным Гончаровым словам. У Огольцова было такое выражение лица, будто он хотел спросить, кто это такой перед ним, да не решался, потому что Гончаров был строг и внушителен, так что недолго было и оробеть. Я тоже несколько подрастерялся от внезапного вмешательства Гончарова, а тот как ни в чём не бывало сказал:
– Сами справимся. Возможности есть.
Он вряд ли сам понимал, что говорил, но со стороны это смотрелось очень достоверно. Я в очередной раз подивился гончаровской способности к перевоплощениям.
– М-да, – невнятно поддакнул я и ясным взором посмотрел на Гену.
– Ну-ну, – сказал Огольцов. – Буду ждать результата.
Он не стал задерживаться у нас. Поднялся и вышел, поспешно попрощавшись.
– Вы его озадачили, – сказал я Гончарову. – Давненько я не видел нашего Гену в такой растерянности.
– А кто он такой?
– Продюсер канала.
– А-а, – протянул Гончаров. – Понятно.
Но по нему было видно, что ничего он не понял. Продюсер – это слишком сложно для грузчика из овощного, да ещё и уволенного.
– Чего это вы вмешались? – поинтересовался я.
– За вас стало обидно, – без затей пояснил Гончаров. – Чего он, в самом деле?
14
– Ещё можно заснять мою встречу с бывшей одноклассницей, – мечтательно сказал Гончаров.
Идеи из него прямо-таки фонтанировали, и за несколько дней общения я к этому уже привык.
– И что же одноклассница? – задумчиво поинтересовался я.
Как раз думал о съёмках сюжета, но другого, не связанного с Гончаровым, и его привычный трёп нисколько мне не мешал, служа всего лишь фоном.
– Оля Лушпайкина, – сказал Гончаров. – Чудесная девочка с белоснежными бантами.
– Лушпайкина? – переспросил я, приподнимая бровь.
– Фамилия у неё такая.
– Смешная фамилия. Дразнили её, наверное?
– Пытались, – с невозмутимым видом подтвердил Гончаров. – Поначалу.
– А потом?
– Потом они перестали.
– Почему? Поумнели?
– Ага, – кивнул Гончаров. – В одно мгновение.
Я всё понял и засмеялся.
– Вы были в неё влюблены?
– Чепуха! – отмахнулся Гончаров.
Был, был! И обидчиков своей пассии, наверное, бил смертным боем. Вот те и поумнели.
– И вот теперь представьте, – вернулся к своей идее Гончаров. – Столько лет прошло, она уж замужем давно, и дети, наверное, есть, и всё такое. И вот мы с ней встречаемся, а я будто какой-то бизнесмен, очень крутой такой, но не «новый русский» …
– А почему не «новый русский»?
– Ну, у них же вечно пальцы веером, мат-перемат и вообще …
Гончаров махнул рукой, показывая – конченые, мол, люди, чего ж о них говорить теперь.
– А я буду не такой. Ну, как вроде интеллигентный бизнесмен. Президент какой-нибудь Гончаров или банкир там. В общем, класс. И вот мы с Ольгой встречаемся, слово за слово, беседа там, то да сё, и она узнаёт, что я теперь не просто Серега Гончаров, а акула бизнеса. А?
– Ну, допустим, – не проявил я энтузиазма.
Практически все гончаровские задумки сводились к одному и тому же: он встречается с кем-либо из своих бывших однокашников и предстает перед ними таким значительным и преуспевшим, что дальше уж и некуда. Комплекс своего рода, не иначе.
– Мы с Олей беседуем, и я ей как бы между прочим делаю подарок, – продолжал Гончаров, совершенно не обращая внимания на мой скептицизм. – Достаю из кармана доллары – тысячу там или две – отдаю ей и …
– Бюджетом программы такие траты не предусмотрены, – запротестовал я.
– Так деньги будут мои.
– Ваши? – опешил я.
– Ну конечно. Столько у меня, разумеется, нет, но я ещё займу.
– И что же? – заинтересовался я.
– Отдаю я их Оле и говорю: я, мол, занят, ты уж извини, так что компанию тебе я составить никак не могу, а ты уж съезди куда-нибудь, развлекись. Рекомендую, скажу я ей, Париж. Красивый город, очень романтичный.
Я смотрел на него, не мигая. Вот теперь Гончаров раскрылся весь, до самого донышка. Подарить своей первой любви, которую не видел двадцать или больше лет, романтическое путешествие в Париж, не пытаясь навязать ей свое общество – это поступок. Если по всей России найдётся ещё хотя бы один такой альтруист, который не только мечтает, а делает, ещё и залезая при этом в долги … Я готов был снять перед ним шляпу.
– И что же дальше? – осторожно осведомился я.
– Дальше? – задумался Гончаров. – Об этом я, честно говоря, ещё не думал.
Значит, смысл был в самом подарке, в жесте, в душевном порыве. Всё остальное не имело значения. И если снять умно, с тактом – это будет чертовски трогательный сюжет. Очень добрый сюжет. Сюжет, каких у нас ещё не было.
– Надо подумать, – сказал я.
Ещё две минуты назад я был настроен скептически. Теперь же эта идея показалась мне привлекательной.
– Мы поговорим об этом позже, – предложил я. – После «Телетриумфа».