Он был возбуждён и готовился защищать собственную честь до последнего. Но следователь, кажется, уже выстраивал собственную схему.

– Вы уверены? – уточнил он.

– Я же его видела, вот как сейчас.

– Как всё было?

– Я вам уже рассказывала. Слышу – грохот. Зашла за угол, а этот вот …

– Врёшь! – вскинулся Федько.

– Молчать! – осадил его следователь.

И уже спокойнее – женщине:

– Продолжайте, пожалуйста.

– Он, значит, стену крушит …

– Да я не мог!

– А чем крушит? – уточнил у женщины следователь, будто вовсе не замечая возмущения Михаила Михайловича.

– Кувалдой.

– Да не мог я! – почти простонал Федько. – Я же кувалду не подниму! Здоровье не то!

Всё происходящее ещё не казалось ему ужасным и непоправимым. Просто какое-то идиотское недоразумение. Фарс, бред, морок.

– А и правда! – вспомнилось женщине. – Для него кувалда, видать, тяжеловата оказалась. Он её выронил, да прямо себе на ногу.

– Ну врёт же!

– А на какую ногу? – с быстротой охотничьего пса среагировал следователь.

– Сейчас.

Женщина покрутилась на месте, примеряя, как оно там было, возле магазина-то.

– На правую, мне помнится.

– Разувайтесь! – быстро сказал следователь.

– Да вы что! – попытался было протестовать Михаил Михайлович, но следователь на него так глянул, что бедняга тотчас же сбросил с ноги ботинок, стянул носок, и всем присутствующим открылась повреждённая федьковская нога: часть большого пальца отсутствовала, на остальных не было ногтей.

– Вот! – торжествующе выдохнула женщина.

– Ага! – так же торжествующе подтвердил следователь.

– Да это же ещё в шестьдесят третьем! – возопил раздавленный такой несправедливостью Михаил Михайлович. – На заводе! Балка! На ногу! Упала!

– Я и не такие истории слышал, – засмеялся следователь, и его глаза кровожадно сверкнули.

– Это не я! Не я!

– И ещё вот я вспомнила …

– Так, так! – подбодрил женщину следователь.

– Ещё у него одна примета есть.

– Так говорите же!

– Я ему крикнула: что, мол, делаете? А он так нехорошо зыркнул и вдруг – хрясь! – на груди как рванет рубаху …

– Ну врёт же она…

– Молчать! А вы продолжайте.

– Рванул, значится, рубаху и как завопит: «Я тюрьму видал, щас всех поубиваю …»

– Врёт!

– А на груди у него …

Я видел, как захлебнулся воздухом Федько.

– … такой, знаете, рисунок …

– Татуировка? – уточнил следователь.

– Вот-вот, татуировка, значится. Нарисован товарищ Ленин, а под ним написано: «Наш учитель и вождь».

Сказав это, женщина замолчала, и в кабинете установилась абсолютная тишина. Все смотрели на несчастного Федько. А он уже был совсем никакой.

– Ну! – сказал следователь. – Рубашечку-то расстегни!

Федько хотел что-то сказать и не мог. Тогда следователь подошёл к нему и собственноручно расстегнул пуговицы. А под рубашкой действительно обнаружился товарищ Ленин и надпись – та самая, о которой и говорила женщина.

Вообще-то про татуировку и про пораненную правую ступню своего соседа нам рассказал Дёмин – и поэтому улики сейчас ложились ровнёхонько одна к одной.

– Это не я, – побелевшими губами прошептал-просипел Федько.

А следователь уже кликнул конвой и требовал принести ему бланк протокола допроса. Всё изменилось в одночасье для Михаила Михайловича. Только что он был всего лишь свидетелем и горел желанием помочь в благородной борьбе с обнаглевшими бандитами, и вот уже он не свидетель, а подозреваемый, да что там подозреваемый – он уже обречён заранее, это же видно, достаточно только взглянуть на этого бессердечного следователя. От сумы да от тюрьмы, как говорится …

– Хватит! – сказал я. – Отснято!

Мне было очень плохо сейчас. Как всегда, когда приходилось сталкиваться с непарадной стороной жизни. И презирал я Федько. И жалко его было. А оператор будто прочитал мои мысли.

– Так ему и надо, – пробормотал.

Сделал паузу, будто размышляя, а потом остервенело сплюнул.

13

Издали завидев меня в коридоре телецентра, Гена Огольцов припал на колено – на глазах у изумлённых людей, случайно оказавшихся поблизости в эту минуту – и провозгласил:

– О солнце глаз моих! О гений наш!

Поскольку в этот момент его руки были простёрты в мою сторону, не могло быть никаких сомнений – это при виде меня Гена испытал столь бурный восторг. Шедший вместе со мной по коридору Гончаров был не в счёт – его Огольцов не знал, да и вообще, наверное, видел впервые.

– Господа! – Гена повёл рукой вокруг, приглашая присутствующих разделить его чувства. – Вы видите перед собой человека, чья программа вошла в семь номинаций «Телетриумфа»!

Он зааплодировал, и вместе с ним зааплодировали другие. Я, к счастью, уже дошёл до Гены и поднял его с колен. Он дурачился, по обыкновению, а к этой его особенности я успел давно привыкнуть.

– Не надо громких слов, – попросил я. – Истинный гений всегда скромен.

– Как хорошо сказано! – восхитился Гена.

– Уж мне-то, как гению, это хорошо известно, – добавил я.

– Да, да! Ты прав, как всегда!

Не знавший ни Гену, ни его весёлого нрава Гончаров молчал и, как мне казалось, недружелюбно таращился на Огольцова. Я подмигнул Гончарову – всё в порядке, мол, вы ещё привыкнете.

– Ты к себе? – спросил Огольцов.

– Да.

– Провожу.

У него всегда были резкие переходы от шутовства к деловитости.

– Что с твоими новыми проектами?

– Пока по-прежнему.

– Женя, ты не попадёшь в эфирную сетку!

Прозвучало не как угроза. Предупреждение, вполне дружеское. Мне нечего было на это ответить, и я промолчал.

– Ты пытался кого-нибудь привлечь к своему проекту?

– М-да, – протянул я.

– И как?

– Никак.

– Упрямый осёл! – посетовал Гена.

Гончаров, не ожидавший столь быстрого перехода от признания моей гениальности к прямо противоположной оценке моих умственных способностей, с негодованием посмотрел сначала на Огольцова, потом на меня. У него даже лицо вытянулось.

– Ну, за осла ты ответишь, – вяло попытался я защитить свою честь.

– Осёл! – убеждённо повторил Огольцов. – С твоим упрямством не на телевидении надо работать, а знаешь где?

– Где?

Огольцов шумно вздохнул и промолчал. Наверное, такой работы ещё не придумали, где моё упрямство могло бы пригодиться.

– Ты бы не упирался, – просительно произнёс Гена. – Пошёл бы к Боголюбову, поговорил. Ну плюнь ты на свои антипатии!

– Да я уже плюнул было, – признался я.

– Ну!

– Всё равно ничего не получилось.

– Не может быть! – изумился Гена и даже руками всплеснул. – Да Боголюбов спит и видит тебя с твоей программой в собственной телекомпании! Он в «Стар ТВ» собрал целое созвездие, а самой большой звезды там пока нет. И чтобы он отказался?

Гена недоверчиво покачал головой. Мы тем временем дошли до офиса. Там не было никого, все в разъездах.

– Кофе будешь? – спросил я у Гены.

– Нет.

– А что будешь?

– Слушай, давай о деле, а?

Он, наверное, думал, что я пытаюсь увильнуть от неприятного разговора. Я сел за стол и сердито сдвинул оставшиеся со вчерашнего дня бумаги.

– Знаешь, почему мы с Боголюбовым не сошлись? Он хочет наложить лапу на нашу программу.

– Насчёт лапы я не очень понял.

– Он требует пакет акций нашей компании.

– И что? – осведомился Огольцов.

Он или ничего не понял, или для него в этом не было никакой проблемы.

– Есть наша компания, – терпеливо пояснил я. – И очень успешный проект – программа «Вот так история!». Посторонний дядя, фамилия которого Боголюбов, хочет просто прийти и стать хозяином всему – и нашей компании, и нашей программе.

– Он что – требует сто процентов акций?

– Не сто.

– А сколько?

– Я даже не стал обсуждать с ним этот вопрос.

Гена закатил глаза и с чувством произнёс:

– Ну почему ты всегда и во всем ищешь какой-то подвох? Да, Боголюбов – не ангел. Но и чего-то сверхъестественного он от тебя не требует. Он вкладывает в твою компанию деньги и за это хочет что-то получить. Что в этом криминального?