* * *

Если свежую музыку ветра

Кто-то когда-то

                       и где-то

                                  записывал,

Анимо́метром ли,

                          вакуумметром,

Нотами,

          буквами

                      или числами,

То этот кто-то, навряд ли

                                          позже

Сумел разобрать бы

                          им сделанные

                                                записи —

Поскольку ветер —

                       это промысел Божий,

А значит, не читаем,

                              не понятен…

                                              …не ясен.

Сонет небеспросветный: 6-6-2

Если серость и сырость

Не считать беспросветными;

Сохранять их на вырост

Хрипотой шансонетною;

Воспевать их бескрылость

Стихами сонетными;

Петь им оды в миноре;

Разводить, размножать —

Будет некому вскоре

Сонеты писать.

Вымрет Музе на горе

Стихоплётная рать.

Ибо сырость и серость

Породят закоснелость.

     * * *

Не нравится мне,

                          когда Маяковского

Читают

      проникновенными голосами,

Когда ритмику его

                           яркую,

                                  полубесовскую

Размазывают

                  по лирической гамме,

Оскопляют его

                  манерной

                                  куртуазностью,

Присущей разве что

                              не подросшим ценителям,

Чем лишают

                  его (!)

                      громогласности

Трибуна

           и умов покорителя.

     * * *

Да будьте хоть трижды

                              шкипером вы

Или юнгой

              в нескладной матроске

(Как сказал нам

                  Владимир Владимирович,

Да не этот,

                 а тот —

                       Маяковский),

Звёзды кем-то не зря

                              в небесах зажжены:

Было нужно так

                      в замках воздушных,

Чтобы шхуны,

                     что нам

                               в управленье даны,

Добирались

                   до гаваней

                                   нужных.

     * * *

Наверно, скучно на Олимпе.

От сотворенья дней святых

Все обладательницы нимбов

И обладатели же их,

А также прочие сидельцы

У тронов нимбоносных лиц,

Плетения интриг умельцы

И либреттисты небылиц, —

Все эти «чудные» созданья

Поперегрызлись столько раз,

Что скука их существованье

Зацементировала с тщаньем

Пластичных эпоксидных масс.

И броуновское движенье

Интриг, подстав и окаянств

Среди Олимпа населенья

В конце концов ушло в забвенье

Глубин аидовых пространств.

Пассионарность близорука,

И даже божие дела

Сумеет размолоть дотла…

Сильны, непобедимы скука

И эпоксидная смола.

     * * *

Какое дивное творенье —

Картина Шишкина «Дубы».

Так передать переплетенье

Резной, причудливой листвы,

Теней ажурных паутинку

В морщинистых стволах дерев

И света лёгкую грустинку,

Как нежный девичий напев.

Весь образ шишкинской дубравы,

Что будто сотворён волшбой, —

Он и простой, и величавый,

Но не картинный, а живой.

     * * *

У молодых поэтов чувства

Сильнее звонких рифм и ритма.

Для них как ложе от Прокруста —

Правописания энигма.

Зачем им синтаксис, когда их

«Быть иль не быть…» сомненьем гложет?

Они поэты – пусть прозаик

Себя лингвистикой кукожит.

Для них все ямбы и хореи,

Анапест, дактиль – словоблудье.

Они заняли эмпиреи,

Где нет любви, а есть безлюбье.

Но верим: опыт, сын ошибок,

Придя со временем бесценным,

Избавит от полуулыбок

Над их стихом несовершенным.

Стих зазвенит, как песни скальдов,

Лучистым, живописным словом.

А новый Пушкин скажет: «Ай, да

Я сукин сын в венке лавровом!»

     * * *

Иногда напишешь так,

        Что и сам

Восхитишься этим, как

        Чудесам.

И откуда это всё

        У меня?

Стихоплётство, то да сё,

        Вся фигня.

Так изящно иногда

        Изложу,

Что заплещет красота

        За межу.

Но порою свой успех

        Повторить

Невозможно как на грех!

        Как тут быть?

Коль придумать я бы смог

        Стихомер,

Им оценивал бы слог

        И размер.

И тогда бы каждый стих

        И сонет

Были б слаще дорогих

        Мне конфет

И вкуснее бы, чем в доль-

        ках арбуз.

А пока оценка толь-

        ко на вкус.

Для красот стихов аршин

        Не найдёшь.

Я – не Пушкин-сукин сын,

        Но – хорош!

Полишинель

Он зудел, заикаясь, стараясь

Донести эпохальную весть.

Дескать, тайна сия велика есть,

Если только – вощще! – она есть.

1.

Ах, как две наших сущности —

   в принципе разные,

Плотно схвачены временем

        в нечто одно:

Тошно-сочное, яркое —

   и слегка несуразное,

Как «Алжирские женщины»

        версии О.

2.

Нам не нужно быть в Гернике,

Нам достаточно Горловки.

И «Алжирские женщины»

   Даже версии О

Не годятся в соперники

Фрескам горловским огненным,

Что войною зловещею

Жглись на стенах домов.

     * * *

Престранный мир, где каждый человек

Готов скрутиться в жгут противоречий

И стать для Чеховых, Толстых, Лопе де Вег

Прообразом их злободневных скетчей;

Готов и на словах, и на мечах

Он выйти победителем из спора.

А мальчики кровавые в глазах

Проявятся… Но вряд ли очень скоро.

     * * *

Наш выбор сделан. Мы, надеюсь,

Не буридановы ослы,

И выберем, не канителясь…

Хоть муки выбора милы.

Милы иллюзией, что можем