…Но, дорогие читатели, отвлечемся на некоторое время от картины Левицкого и обратимся к другому живописному произведению, которое настолько интересно и необычно, что вполне достойно отдельного рассказа.
Портрет также изображает Дашкову, и его судьба также загадочна до сих пор. Рождение картины связано с Москвой, с творчеством яркого, некогда знаменитого, а сейчас забытого московского художника. Поэтому это «отступление», на мой взгляд, совершенно естественно вплетается в повествование.
Портрет запечатлел Дашкову в ссылке - сюжет, весьма непривычный для портретной живописи того времени. II уже этим представляет большой исторический и художественный интерес. Екатерина Романовна сидит за грубым деревянным столом в крестьянской избе, в ее руках - книга, на столе лежат только что полученные письма, чернильница с пером. Одета опальная княгина в простое, наглухо застегнутое черное платье, на шее - старый цветной платок, подаренный ей англичанкой Гамильтон, на голове - колпак. Об ее бывшем высоком положении говорит лишь большая серебряная звезда на левой стороне груди.
Портрет мы знаем только по прекрасной гравюре, на которой написано: «Гравировал в Москве А. Осипов. Писал в 1796 году Тончи». Итальянец по происхождению, Сальвадор Тончи, или, на русский лад, Николай Иванович Тончи, жил в России с 1796 г. до своей смерти в 1844 г. Жил в основном в Москве. Здесь в 1805 г. женился на княжне Наталье Ивановне Гагариной и «стал светилом всех московских клубов и другом московского губернатора Федора Васильевича Ростопчина». Был тесно связан с литературными и художественными кругами старой столицы. В течение 25 лет состоял инспектором рисовальных классов в Московской архитектурной школе. Человек разносторонних талантов, большой образованности, высокого ума, обладал блестящим красноречием, великолепно пел, сочинял стихи. Современники говорили о нем как об «удивительной личности, знаменитом художнике, таланте первого разряда». Ему посвятил большое стихотворение Державин, портрет которого, писанный Тончи, хранится ныне в Государственной Третьяковской галерее. Там же находятся им созданные портреты М Д. Цициапова, Матвея Гагарина, Е. П. Ростопчиной, В. П. Щербатовой и великолепный «Автопортрет», донесший до нас его вдохновенный облик.
«Писал в 1796 году Тончи». Мы не знаем, откуда московский гравер А. А. Осипов взял эти сведения. Тем не менее его утверждение твердо установилось в литературе до сего времени. Однако, по моему глубокому убеждению, он не мог тогда создать портрет Дашковой. Попробую изложить свои аргументы. Екатерина Романовна выехала в свой горестный путь в Коротово 26 декабря 1796 г. Ехала дней десять. Погода была суровой: метели, снегопад, сильные морозы. С разными приключениями добралась до места, назначенного волею царя. Лишь в конце марта 1797 г. Павел милостиво разрешил Дашковой вернуться в подмосковное Троицкое.
Во время пребывания княгини в Коротове Тончи только что прибыл в Петербург вместе с бывшим своим покровителем польским королем Станиславом Августом Поиятовским, отрекшимся от престола. Чужеземец без связей, известности, влиятельных знакомств в России, без знания русского языка и вообще русской жизни, он, конечно, никак не мог попасть в столь отдаленную деревеньку, куда царские курьеры, наделенные чрезвычайными полномочиями, добирались с огромнейшим трудом. Да и кто мог бы послать «го туда? Ближайшие родственники княгини? Они боялись с ней даже переписываться, не желая навлечь на себя гнев мстительного властелина. Но главное, как утверждает сама Екатерина Романовна в своих знаменитых «Записках», ей было строжайше запрещено «переписываться и сноситься с кем бы то ни было, за исключением только тех лиц, которые жили вместе со мной».
Я внимательно прочитал ее «Записки», в которых Дашкова подробно описывает свою жизнь в ссылке. Упоминает всех людей, даже слуг, которые в эти дни находились вместе с ней. О Тончи - ни слова! Это естественно, ибо его там не было и не могло быть! Таким образом, совершенно исключено, что художник писал Дашкову в Коротове.
Николай Иванович Тончи конечно же запечатлел княгиню позже, вероятнее всего, в 1805 - 1807 гг. Познакомился с ней через своего тестя Ивана Сергеевича Гагарина: Дашкова князя Ивана чтила, даже в завещании назначила исполнителем своей воли. И писал Тончи Дашкову в ее любимом Троицком. По воспоминаниям Мэри Унльмот, приехавшей к Дашковой в 1805 г., она встретила ее в том черном платье, колпаке, старом шейном платке и со звездою, что и были изображены художником. Весьма не уверен я, что именно так была Дашкова одета во время своего пребывания в ссылке. Ну а деревенскую избу найти в Троицком не составляло никакого труда. Тончи был не только портретистом, сочинял он исторические и религиозные композиции, поэтому обладал даром воображения. Конечно, мог перенести свою героиню в не столь уж отдаленное прошлое.
Картина показывалась лишь единожды - в 1902 г. - на выставке русской портретной живописи и вызвала разноречивые толки. Такие ведущие искусствоведы, как А. Н. Бенуа и Н. Н. Врангель, высказали мнение, что она написана после 1800 г. «Голова княгини напоминает письмо Тончи, - рассуждали они, - но в других деталях поражает своей неумелостью. Во всяком случае, посадка и рисунок фигуры исполнены настоящим мастером, остальное же приписано потом, каким-нибудь доморощенным, вероятно, крепостным художником».
Складывается впечатление, что портрет не подписан автором, и, возможно, им не закончен. По крайней мере, составители каталога ссылаются лишь на старинный текст на обороте холста: «Портрет княгини Екатерины Романовны Дашковой, рожденной графини Воронцовой. Сей портрет, принадлежащий Анне Петровне Исленть-евой, подарен ей в 1807 году». Подарен, надо полагать, самой Дашковой.
Тремя годами позже, на знаменитой Таврической выставке, где творчество Тончи было широко представлено восемью картинами, даже копиями с его оригиналов, портрет Дашковой не экспонировался. Почему? Не то посчитали его слишком сомнительным для такого торжественного парада, не то его владелица Татьяна Васильевна Олсуфьева портрет не отдала. Хотя неплохо была знакома с организатором выставки Сергеем Павловичем Дягилевым, услугами которого она иногда пользовалась.
Дальнейшая судьба произведения неизвестна. А жаль. Портрет отменный, несмотря на разные мнения о его живописи. Да и сюжет картины своеобразен. Быть может, еще и поэтому видный советский искусствовед Алексей Федорович Коростин почти 20 лет собирал всевозможные сведения о жизни и деятельности Тончи. Накопил солидное «досье», в котором было множество выписок из иностранных книг и журналов. Эти материалы я обнаружил в его фонде, который хранится в Центральном государственном архиве литературы и искусства. И приметил, что особенно усердно он искал сведения об истории и судьбе портрета Дашковой - и почти ничего не нашел!
…Предоставь Олсуфьева это произведение на Таврическую выставку, он встретился бы, судя по ее каталогу, с портретом княгини, писанным… Левицким! Нет, не с тем, что находился в Академии наук, а с каким-то совсем иным, мною до сего времени не разгаданным. А тот, с которого начался наш рассказ, как только опальная Дашкова отправилась в ссылку, незамедлительно убирается из академии. И… исчезает! Настолько бесследно исчезает, что считается уничтоженным по воле раздраженного Павла или же в страхе перед его необузданным нравом. Даже искушенные знатоки изящного, имеющие доступ в самые аристократические фамильные собрания, не могут выяснить его судьбу в течение более чем 150 лет!
Тем не менее произведение Левицкого отменно знали по гравюрам И. С. Майера, неоднократно публиковавшимся, притом с непременным почтительным указанием: «С Левицкого». Когда гравер видел оригинал, с которого делал свою работу? В чьем владении портрет тогда находился? Узнать это было важно еще потому, что именно от даты изготовления гравюры можно было бы отчислять дальнейшую и неведомую нам биографию картины-изгнанницы.
Прежде всего я обратился к «Подробному словарю русских гравированных и литографированных портретов», выпущенному в нескольких томах в 1880 - 1890 гг. Дмитрием Александровичем Ровинским, автором серьезным, скрупулезно отбирающим факты для своего издания. Его труд и теперь - один из авторитетных в искусствоведении. Ссылки на него существенны, солидны. Однако Ровинский, отметив, конечно, листы Майера, не назвал год их изготовления. Вероятнее всего, не смог узнать его. В примечании сказал фразу печальную, в дальнейшем ставшую привычной: «Местонахождение живописного портрета Левицкого неизвестно».
