Сложно было и производить обмеры уцелевших частей собора, других строений монастыря. Так как верхние части башен и стен, храма Воскресения были сильно разрушены, то пришлось использовать обмеры, которые сделал во второй половине прошлого века архитектор Ф. Ф. Рихтер. На основании их дорисовывали недостающие детали строений. Однако твердой уверенности в точности этих обмеров не было.

Когда в 1960 г. приступили к составлению окончательного проекта реставрации новоиерусалимского памятника, то применили, как указывает архитектор В. Я. Либ-сон, оригинальный метод контроля - определили точки, с которых были исполнены фотографии Воскресенского собора до его разрушения (а таких снимков, к счастью, нашлось немало!), с тех же точек сфотографировали сохранившиеся части собора и других зданий. Путем сравнительного анализа снимков, естественно, с учетом оптических поправок, и выявили абрисы и пропорциональные соотношения колокольни, собора и шатра-ротонды.

Результаты исследований уточняли и в натуре при помощи шара-зонда. Его подняли в воздух и натянули по проектируемому контуру шатра стропы. После этого архитекторы составили несколько вариантов восстановления конструкции шатра - в дереве и в металле.

Взрывом и последующим пожаром многие детали храма Воскресения, особенно деревянные, были полностью погублены. Но неожиданно открылась старая каменная никоновская постройка, сооруженная в XVII в. и облицованная цветными изразцами. Таким образом, обнаружились детали собора, ранее неизвестные, что дало возможность восстановить храм в его первоначальном виде, т. е. до сооружения в 1749 г. шатра собора архитектором К. И. Бланком по проекту В. В. Растрелли.

Словом, множество сложнейших проблем встало перед реставраторами. Наиглавнейшая из них - какова должна быть конструкция огромного шатра Воскресенского собора? Как восстановить ротонду? В архитектурных формах XVII в. или же в поздних, барочных формах? Много было острых споров, выдвигались различные мнения и суждения, профессиональные дискуссии велись с большим жаром. Остановились на декоративном барочном убранстве XVIII в., так как уцелело наибольшее количество фрагментов именно этого времени.

Советское правительство и Всероссийское общество охраны памятников истории и культуры выделили средства на восстановление новоиерусалимского комплекса. Теперь здесь почти не встретишь следов военных разрушений. Завершается и сооружение шатра Воскресенского храма, правда, оно проходит не без трудностей. Но так или иначе, а работа по его реставрации проведена огромная.

Люди, которые слышали военной весной 1942 г. слова академика Щусева, побывав сейчас у памятника, увидели чудо - чудо возрождения из обломков и пепла замечательного памятника, гордости русского строительного и архитектурного искусства!

Затерянные портреты Пушкина

Только о прижизненных портретах - наш рассказ. Их вообще не столь много - бесспорных прижизненных пушкинских изображений. О них существует солидная литература. Тем не менее изучение иконографии поэта далеко не закончено. Хотя бы потому, что несколько портретов Пушкина, достоверно и доказательно существовавших, затеряны при разных, в большинстве своем невыясненных, обстоятельствах. Не хочется думать, что они исчезли навсегда. Да и нет у нас безусловных доказательств их гибели. Значит, поиски нужно продолжить!…

Пушкин с Онегиным на набережной Невы. Гравюра Е. Гейтмана с рисунка А. Нотбека. Фрагмент

Ныне же судьба этих уникальных памятников отечественной культуры является загадкой. Попытаться расшифровать ее - безбрежное поле для исследователей, для всех, кто любит Пушкина, кто хочет основательнее и глубже познать его творчество и жизнь. Находка же любого из пропавших произведений, конечно, станет сенсацией века. Ведь всякое прижизненное запечатление Пушкина - ценнейший документ, важнейшее свидетельство о великом поэте его современника.

Даже выяснение окончательной судьбы затерянного пушкинского изображения, каких-то новых, ранее неизвестных или забытых, по иному осмысленных или понятых фактов и событий, имеющих отношение к исчезнувшим портретам поэта, - одно это станет исключительным открытием!

Итак…

«Нарисован наизусть, без натуры…»

- Что ж, приезжайте, как раз пятница - наш приемный день, - ответила мне заведующая отделом изобразительных фондов московского Музея А. С. Пушкина Екатерина Всеволодовна Павлова. - Да, у нас есть гравюра Гейтмана…

Отдел расположился не в основном здании музея, а по дворе его, в помещении, где в старину размещались «службы». Меня встретила сотрудница отдела Лада Ивановна Вуич, известная мне по ряду интересных публикаций. Мы поднялись наверх, и здесь, на втором этаже, меня усадили за большой круглый стол. Наверное, он поставлен специально для посетителей. На нем удобно рассматривать картины, гравюры, рисунки, книги.

Поскольку день приемный, то посетители и приходили и звонили, ожидая своей очереди. Сотрудников в отделе немного, а с каждым посетителем приходится работать - достать нужное произведение, объяснить его, ответить подчас на многие вопросы. Все это делается доброжелательно, охотно, терпеливо. Вероятно, так и должно быть в каждом музее.

Лада Ивановна приносит и кладет передо мной гравюру Гейтмана с изображением Пушкина. С первым изображением Пушкина. Не считая, оговариваюсь, недавно поступившую в московский музей поэта и атрибутированную Н. В. Баранской небольшую миниатюру неизвестного художника с совсем еще детским пушкинским обликом. Но портрет, гравированный Гейтманом, был и остается наипопулярнейшнм, известным всякому читающему на Руси!

Наверное, многим, как и мне, пушкинский образ запомнился в глубоком детстве именно с этой гравюры, такой простой, доходчивой, романтически приподнятой, ясно и эффектно исполненной. Здесь поэт и по возрасту нам, тогдашним и, вероятно, сегодняшним подросткам, наиболее близок. Почти такой, как и мы: совсем не взрослый еще, но, как нам казалось, желающий походить на взрослого, что опять-таки было нам понятно. Гораздо позже к нам пришли Тропинин, Кипренский, Соколов… И странное дело, я совершенно не связывал гравюру с каким-либо ее автором. Пушкин и есть Пушкин! Уж после университета как-то мне назвали имя гравера, и я с удивлением пожал плечами: «Кто? Гейтман? Никогда не слышал о нем!…»

Какой несправедливый парадокс: такое знаменитое произведение, с которого начинается изобразительное познание поэта, а большинству людей его автор совершенно незнаком!

И вот передо мною - его работа, отдельный лист. Не какой-нибудь обычный, из книжных репродукций, а чрезвычайно редкий отпечаток. Он поступил в музей в составе блистательно подобранной коллекции Якова Григорьевича Зака, московского художника-оформителя по профессии, крупнейшего знатока пушкинской иконографии по призванию своему, друга московского Пушкинского Дома. В 1971 г., после смерти Зака, его наследники передали музею 4040 гравированных и литографированных портретов Пушкина, людей его ближайшего окружения, авторов, которых он читал, лиц, нашедших отражение в пушкинских сочинениях.

В собрании Зака были десятки уникальных, чуть ли не в единственных образцах, гравюр и сотни листов высокой художественной значимости. Лист Гейтмана, который я осторожно держу в руках, отпечатан на тонкой китайской бумаге и был одним из дорогих и любимых для Якова Григорьевича. Он даже начал писать исследование о нем, о загадках его создания. Выдвинул любопытную версию, о которой я упомяну позже…

Внимательно рассматриваю лист, каждый штрих, каждую линию изображения. Да, этот отпечаток и сопровождал первое издание «Кавказского пленника», выпущенного в 1822 г. Н. И. Гнедичем с таким предисловием: «Издатели присовокупляют портрет автора, в молодости с него рисованный. Они думают, что приятно сохранить юные черты поэта, которого первые произведения ознаменованы даром необыкновенным». Гравюра была помещена без ведома Пушкина, и он несколько скептически отнесся к ее появлению. Писал Гнедичу из Кишинева 27 сентября 1822 г.: «Александр Пушкин мастерски литографирован, но не знаю, похож ли…» Поэт ошибочно именует гравюру литографией, но, заметьте, отмечает мастерское ее исполнение.