Желая, чтобы все складывалось по-другому, немецкие избиратели привели к власти последнюю социал-демократическую коалицию под руководством Германа Мюллера. Следующая подобная коалиция под руководством Вилли Брандта появится только в 1969-74 годах. Кабинет Мюллера находился у власти в республике дольше прочих — с 1928 по 1930 годы. До этой точки Веймарская республика обязана своим ограниченным успехом Фридриху Эберту и его не менее принципиальному канцлеру и министру иностранных дел Густаву Штреземану. Между 1923 и 1929 годами Штреземан поддерживал теплые отношения с другими нациями путем экономического сотрудничества и разделения рисков, что особенно видно в его поддержке крупных кредитов и займов у Соединенных Штатов. Стабильность и нормальность, которыми немцы наслаждались между 1924 и 1929 годами, являлись прямым результатом этой успешной дипломатии{620}.
Идеальный шторм
Оглядываясь на события, которые развалили Веймарскую республику и подготовили арену для правления национал-социалистов, находишь как ошибки людей, так и силы вне человеческого контроля, наступавшие по всем направлениям. Считая, что Сербия, Россия и Франция были способны на совместный, ослабляющий первый удар, немецкое правительство готовилось к войне уже в 1912 году. Высшие германские офицеры и бдительные иностранные дипломаты свидетельствуют о «многочисленных планах экспансии с манией величия», которые ходили в Германии. Историки давно считали, что имперское правительство стало главным нарушителем мира и начало Мировую войну в первую очередь для того, чтобы избежать внутреннего политического вызова, который бросали демократия и социализм{621}. Необходимость Германии удовлетворить растущее население и индустриализацию, обеспечить так называемое Lebensraum [Lebensraum (нем.) — жизненное пространство. — Прим. перев.] и буферные зоны, — это лучше признаваемая часть истории. Точно также признается и самонадеянное и высокомерное желание догнать другие государства в колониальном мире. Одним словом, имелись подходящие для периода причины начала войны{622}.
Сокрушительное поражение в 1918 году послужило началом внутренней революции в германских землях. Революция определила, нация какого типа поднимается из остатков побежденной Империи. Созданная в 1919 году для решения национального конфликта Веймарская республика, вместо этого сделала внутренний конфликт своей составной частью. В итоге она не смогла предотвратить превращение фракционной политической борьбы в фашистскую массовую демократию и национал-социалистическое государство. Для Германии, перед которой стоял вопрос роспуска имперской монархии и суровые указы союзников, веймарский опыт был единственным перспективным и дающим надежды политическим курсом. То, что так много людей настолько быстро стало рассматривать новое правительство, как внутреннего врага, и делать его козлом отпущения для уязвленного самолюбия и невозвратимых потерь, не изменяет этого факта.
Популистское заявление заключалось в том, что немцы ухудшили свое положение, отказавшись взять на себя ответственность за войну. Они, скорее, избрали перенос вины на других и строили несбыточные планы{623}. Однако послевоенные немцы не держали монополию на иллюзии, а иллюзорные идеи невиновности и вины и ранее существовали в двадцатом веке — как в Германии, так и других странах. Какая бы степень самообмана и мечтаний ни вдохновила новые политические организации и правительства, которые появились после войны, Веймарская республика начинала достаточно здраво и рассудительно и с основанием для надежды.
То, что случилось после этого, было в меньшей степени отступлением в иллюзорный мир, чем броском в идеальный шторм{624}. На протяжении 1920-х годов над Германией собрались три фронта: один — экономический, второй — политический и третий — социокультурный. Каждый из которых строился с конца девятнадцатого столетия и являлся потенциально фатальным сам по себе. Экономический обрушился первым — беспрецедентной инфляцией в начале десятилетия и вновь — беспрецедентной безработицей в конце 20-х. Политический ударил в виде невозможности для Веймарской республики обеспечить либеральную демократию, создав прогрессирующий и беспрецедентный обвал социального порядка и общественной безопасности. Наконец, долгое разрушение в девятнадцатом веке германской истории и традиций, в особенности — беспрецедентная интеллектуальная и духовная атака на основную мораль и религию, сказались к 1920-м годам. Многие немцы оказались запутавшимися, циничными и идущими темными и незнакомыми тропами, часть которых вела к национал-социализму{625}.
Каждый из этих фронтов нес свое особое разрушение и то, что они сошлись, имея один шанс из миллиона, в 1920-е годы, сделало немыслимое реальностью. Результатом стало создание неопределенной третьей Германии после Германской Империи и Веймарской республики. На протяжении следующих двенадцати лет, с 1933 по 1945 гг., в Германии будет продолжаться работа. Большая часть немцев оказалась на буксире, и национал-социалисты стали придавать форму новому веку, структура и ценности которого будут определяться ad hoc [ad hoc (лат.) — на данный случай. — Прим. перев.] сильнейшими{626}.
Глава 10
Варварский князь
ПОДЪЕМ И КРАХ НАЦИОНАЛ-СОЦИАЛИЗМА
Законное германское правительство шло от левого к центристскому на протяжении 1920-х годов, в то время как общественная политика зловеще перемещалась от центристской к правой. Как в начале, так и в конце десятилетия, правили социал-демократические коалиции. В начале 1930-х годов новая крайне правая партия, Национал-социалистическая, и неожиданно выдвинувшийся фашистский лидер Адольф Гитлер методично брали под контроль усталое германское правительство, преимущества над которым они добились искусными маневрами. И захват, и то, что произошло после, были не имеющим прецедентов разрывом с германской политической и культурной традицией.
Беспрецедентные условия предшествовали беспрецедентному событию. Между 1922-м и началом 1923 года гиперинфляция отбрасывала смертельные тени на Германию. Она стала результатом слишком больших трат в полные оптимизма годы войны и бесконтрольного печатания денег после для поддержания бастующих немцев и оккупированной французами Рейнланд. За один год, 1921-22, индекс оптовых цен взлетел на 1800 %. Первый год кризиса, 1923-й, закончился с этим индексом на непостижимой отметке — в 1261 миллиард раз больше, чем в базовом 1913 году, когда инфляция еще не являлась серьезной концепцией для немцев. Эти тени, казалось, рассеялись во времена правительства Штреземана, чтобы вернуться, став еще темнее, чем когда-либо, к концу десятилетия. После обвала на Нью-Йоркской бирже в 1929 году Германия, которая давно полагалась на краткосрочные американские займы для выплаты своих долгов, осталась одна с вывернутыми карманами{627}.
За четыре года, между 1929-м и 1933-м, безработица в Германии подпрыгнула так высоко в человеческих единицах, как немецкая валюта упала в денежных: от 1,3 миллиона безработных до более чем 6 миллионов. Многие пострадавшие все еще прекрасно помнили хорошую работу, в то время как другие жили на социалку, или просто попрошайничали уже пять лет — и все это было очень горьким опытом{628}. Новое правительство Веймарской республики было подавлено кризисом и периодически усугубляло его{629}. Каждый проходящий болезненный год делал радикальные политические решения более заслуживающими доверия, а привлечение немцев в партии, выступающие в их защиту, — легче.
ГИТЛЕР
Хотя при основании Национал-социалистическая партия имела смехотворные перспективы, вскоре она и ее малоизвестный лидер, родившийся в Австрии Адольф Гитлер, приобрели все признаки, свидетельствующие об их эпохальной судьбе. Несмотря на усилия правительства Гинденбурга предотвратить это, Гитлер пришел к власти в Германии быстрее и увереннее, чем кто-либо предполагал, за исключением, возможно, его самого.
