Германская армия добилась больших успехов на Восточном фронте, где обладала большей мобильностью и лучшими командирами в лице Пауля фон Гинденбурга и Эриха Людендорфа, соответственно — главнокомандующего армии и начальника квартирмейстерской службы (после 1916 года). Между их победой под Танненбергом в 1914 году, когда на одного убитого немца приходилось пятеро русских, и Брест-Литовским мирным договором, заключенным в марте 1918 года, Гинденбург и Людендорф стали фактически нарицательными именами. Они сыграли важную роль и в послевоенной Веймарской республике.
Неожиданные трудности войны и ее шокирующий исход дискредитировали императорское правительство и оставили немцев разочарованными и униженными. В 1914 году одна пятая часть населения Германии оказалась мобилизована или находилась на службе, как-то связанной с военными нуждами. К концу войны треть мужского населения была убита, ранена или покалечена в результате ранения или болезни. Правительству пришлось выплачивать пособия шестистам тысячам солдатским вдовам. На протяжении четырех лет войны и нескольких после нее количество женского населения оставалось нормальным, в то время как остро ощущался недостаток мужского. В семьях, промышленности, торговле дисбаланс полов перевернул традиционные структуры власти вверх ногами. Немецкие женщины, которые работали и до войны, стали выполнять традиционные роли мужчин дома. На фермах и в промышленности, на фабриках и железных дорогах количество задействованных женщин удвоилось в сравнении с довоенным{583}.
Для многих немцев, которые считались обеспеченными до войны, незабываемо позорными и горькими оказались внезапные трудности, возникшие из-за снижения торговых оборотов, инфляции, голодных зим, когда люди питались в основном репой, и просто физической уязвимости. Даже до окончания войны Германия увязла в долгах; к сентябрю 1923 года за один американский доллар давали 240 миллионов немецких марок{584}. Снижение морального духа, падение нравственности и страдания сеяли цинизм и подрывали порядок и покорность.
Вместе с гражданским населением возвращающиеся с фронта солдаты яростно топали ногами, словно в любой момент могли отбросить новую жизнь и вернуть себе прошлую. Единственное, что оказалось общим у тех и других — это невозможность больше верить правительству{585}. За гневом, крушением надежд и чувством бессмысленности следовал шок от предательства властью, которой раньше доверяли. Хотя немцы не в первый раз чувствовали, что их обманули их руководители, тот факт, что так много людей, совсем недавно считавшихся обеспеченными, потеряли все, породил страстное желание отплатить и все исправить.
После войны немцы оказались между провалившейся (а для многих — и неправильно рожденной) монархией и поспешно созданной и раздающей туманные обещания Веймарской республикой{586}. Монархия слишком многое выпустила из рук, и по этой причине должна была уйти, в то время как республика предлагала то, что немцы еще не пробовали: либеральную демократию. Сможет ли новое правительство выдержать курс и компенсировать потерянное?
ВЕЙМАРСКАЯ РЕСПУБЛИКА
Через четыре года после того, как Германия уверенно ввязалась в войну, она пережила «бедствие, которого мир не видел никогда раньше», — так это было названо{587}. Сразу же после войны шок и унижение от потерь вызвали внутреннюю революцию по всему общественно-политическому спектру. На руинах за контроль над нацией в политическом свободном падении соперничали друг с другом три лагеря. Одним было правительство, которое начало войну и теперь пыталось сохранить столько от своей прошлой власти, сколько позволял новый хаос. Ему прямо противостояли вновь сформированные политические советы, Räte, представлявшие массы безработных солдат и гражданских лиц, среди которых были будущие национал-социалисты. Räte требовали полностью порвать с прошлым. Наконец, имелся «Союз Спартака», в дальнейшем ставший Коммунистической партией Германии, которая хотела переделать Германию в социалистическое государство. Противостоя остаткам императорского режима, а также друг другу, эти новые правые и левые движения сцепились в гражданской и культурной войне за государство и душу Германии{588}.
Сразу же после войны официальная власть и правление на короткое время попало в руки героя войны Эриха Людендорфа. Зная, что имперское правительство переживает предсмертные судороги, он цинично назначил в качестве примирительной меры князя Макса Баденского канцлером нового правительства. Само правительство состояло из социал-демократов, либералов и представителей Центристской партии. Как выразил это историк Хаген Шульце, первое демократическое правительство Германии было «генеральным штабом, поставленным в тупик»{589}. После поражения в войне и демобилизации армии никакая значительная часть бывшего имперского правительства не могла продержаться долго, и князь Макс подал в отставку всего через месяц, в ноябре 1918 года. Отказавшись от поста, он объявил об отречении от престола императора Вильгельма и кронпринца из династии Гогенцоллернов и назвал лидера социал-демократов Фридриха Эберта своим преемником на посту канцлера. Император и кронпринц отправились в Нидерланды, а Эберт стал первым президентом Веймарской республики{590}.
Даже до появления конституции республики первые акты временного правительства не принесли ей доверия общественности. В ноябре 1918 года она подписало договор о прекращении военных действий, таким образом, закончив Первую Мировую войну и признав безоговорочную капитуляцию. И неслучайно подписывала этот ненавистный документ делегация нового гражданского правительства, а не высшего германского командования. Способные предсказать будущее генералы и политики предвидели поражение Германии уже летом 1917 года и уже тогда начали готовить почву для заключения мира, который поможет им спасти лицо. Либеральная и Центристская партии независимо, но, в итоге, тщетно продвигали предложение о заключении мира, которое предложило революционное русское правительство. К весне 1918 года германское высшее командование приняло неизбежность поражения, но, тем не менее, скрывало это от все еще доверяющей правительству немецкой общественности, которая оказалась совершенно не готова к суровым последствиям безоговорочной капитуляции.
Высшее командование обещало нации быструю победу и не представляло никаких оснований для полного поражения. Высшее командование, которое полностью отвечало за ведение войны, знало, что от него потребуют объяснений и ему отомстят. Генералы рано определили, что новое гражданское правительство, а не военные, будет преподносить неприятные новости общественности. В этом им одновременно помогали и мешали требования президента Вудро Вильсона [президента США. — Прим. перев.] о подписании мирного договора представителями, независимыми от политических и военных машин эпохи войны. По условиям мира от немцев требовалось принять и претворять в жизнь так называемые «Четырнадцать пунктов» президента Вильсона: идеалистические принципы свободы и самоуправления, взятые из американского опыта демократии (они будут снова представлены немцам в 1945 году, когда будет оказываться еще большее давление).
Как и просчитали военные, те, кто подписал мирные договоры, стали «преступниками» в глазах многих их соотечественников, обвинявших их в нанесении Германии удара ножом в спину. Возглавлявший делегацию представитель Центристской партии и исполнявший обязанности госсекретаря Маттиас Эрцбергер стал ненавистным вестником. Его убили в результате покушения два года спустя, в 1921 году. Однако если и произошло фатальное нанесение удара ножом по германской нации, то можно поспорить, что удар наносился спереди, в глаз, а не спину, притом — рукой генерала Людендорфа, который в дальнейшем оказался одним из изначальных союзников Гитлера. Людендорф считал поражение неизбежным и обратился к союзникам — спорят, насколько опрометчиво — с просьбой о немедленном «прекращении военных действий во избежание катастрофы». Поступив таким образом, он обеспечил Германии гораздо более суровые условия (безоговорочная капитуляция), чем были бы, если бы перемирия достигли в результате переговоров воюющих сторон{591}.